Иду по тротуару к тому месту, где он стоит. Я турист, просто гуляю и пялюсь в телефон. Снижаю темп. Постепенно останавливаюсь. По мере приближения сердце грохочет все громче. «Глок» от пота становится скользким. Чувствую его злость, он хочет, чтоб я ускорился, убрался из обозримой близости. Правая рука заведена назад. Держит собственную пушку. Здесь тихо, но неподалеку маячат люди, бродят туда-сюда по улице. Пристрелить его и при этом не привлечь к себе внимание не выйдет. Плюс мне неизвестно, сколько еще здесь парней. В памяти вспыхивает образ парня, который чуть раньше пересек улицу. Он тоже русский? «Блин». Не все сразу. Плавно заныриваю в тень и целюсь ему в висок. В тот же миг он поднимает правую руку. С пистолетом. Ловлю его взор и улыбаюсь. — Ну, и дальше что? — Ты не знаешь… Пока он пытается произнести предложение, я срываюсь с места. Один резвый удар, и пушка вылетает из его руки. Он что-то вопит по-русски и хватает меня за руку, в которой я держу пистолет. Не успеваю восстановить равновесие, а мой пистолет уже катится по земле. Времени посмотреть, куда штуковина улетела, у меня нет, он уже приближается. Охнув, грохаюсь на землю. Из меня будто дух вышибли. Я далеко не маленький парень, но у него явное весовое преимущество. Он усаживается на меня и молотит массивными кулаками. Удары тяжелые, но в этой позиции его проще отшвырнуть. Подаюсь бедрами вверх, резко разворачиваюсь и перекидываю его через плечо. Пусть он и огромный, но техника — полнейшее дерьмо. Он приземляется на спину. Но столь же быстро вытаскивает из ботинка лезвие. Вскакиваю на ноги, и он тоже. Мы кружим вокруг друг друга, не отрываем друг от друга глаз. Большая обезьяна наносит мне несколько ударов, вынуждает меня финтить и уворачиваться. После третьего обманного маневра получаю шанс приблизиться. Бросаюсь на него и хватаю за руку, в которой он держит нож. Теперь он зажат между нами, острие в паре миллиметров от моего подбородка. Он хохочет, будто это была досадная ошибка. Наверно, так и есть… этот парень мог бы уложить меня в армрестлинге в любой день недели. Но в этой драке ему не победить. Мне нужно зачистить территорию для Кита. Вкладывая всю свою силу, он перемещает нож выше, миллиметр за миллиметром. Я же стараюсь убрать лезвие подальше. Мышцы горят. Мы оба дрожим, но лезвие продвигается выше — прямо к моему подбородку. А паренек-то — крепкий ублюдок. Вскоре острие царапает чувствительную кожу под подбородком. Он холодно улыбается. Отдаюсь делу полностью и умудряюсь убрать лезвие подальше от своих жизненно важных частей тела, от натуги меня бьет дрожь. Хватаю его за руку и резко выкручиваю. Лезвие вылетает из его хватки. Громко падает на землю. Он ныряет за ним, а я прыгаю на него, мы одновременно тянемся к лезвию. Он добирается первым и переворачивается, порывается скользнуть им по моим ребрам. Чувствую, как острие царапает живот. Отстраняюсь, быстро и сноровисто бью его головой и откатываюсь в сторону. На миг он столбенеет. Отправляюсь за лезвием, но внезапно он меня нагоняет. И опять мы боремся, ерзаем и извиваемся, прижимаемся друг к другу самым тесным образом, прям как любовники. В драке вообще нет ничего элегантного. Мы — одичавшие животные. Грязные. Все в крови. Абсолютный кошмар. Ему удается порезать мне ладонь и между пальцами. Где-то на задворках сознания мелькает мысль, что я истекаю кровью, но это неважно. Все, что мне известно, — Киту нельзя попадать в засаду. Кровавыми руками мы хватаемся за рукоятку. Не имеет значения, кто держит нож. Мы оба за него цепляемся. Важнее, куда направлено острие. — Тебе хана, — шипит он и напрягается, каждое слово сочится ядом, но этому не бывать, о чем нам обоим известно. Он слабеет. Ему больно. Может, дело в руке или голове. Кто знает. Наконец-то отворачиваю от себя нож, и острие утыкается в его мягкий живот. В последней отчаянной попытке меня отшвырнуть он выгибает свое массивное тело, но слишком поздно. Вонзаю лезвие, всем весом налегаю на нож, чтоб загнать как можно глубже в живот. После всех приложенных усилий лезвие проскальзывает до ужаса плавно. Русский громила затихает, вытаращивает глаза. Вытаскиваю нож и, покачнувшись, скатываюсь с него. — Зашибись, — шепчет он и замирает, кровь хлещет. Оглядываюсь в поиске пистолетов. Нахожу в разных концах переулка. Убираю «глок», и тут меня пугает новый голос. — Какого хрена? Поднимаю глаза. В начале переулка стоит Кит, пялится на меня полным паники взором. — Кит, — говорю я, как только он шагает вперед, — погоди. Мне нужно… — Что? — А потом: — Глеб. — … закончить. Он вскидывает глаза. — Закончить что? Боже, да ты весь в крови. Офонареть можно. — Он снимает фланелевую рубашку и остается в футболке. Гляжу на русского — на Глеба. Остекленевшие глаза широко распахнуты. — Он мертв, — оцепенев, произношу я. — Блин, быстро он. Я всего-то один раз засадил ему в живот. Кит снимает белую хлопковую футболку и надевает рубашку. — Должно быть, ты задел что-то жизненно важное. — Он злобно рвет футболку на лоскуты и вешает их на плечо. Приседаю на корточки рядом с телом Глеба и прикладываю два пальца к его шее. Ничего. Сердце мое барабанит. Во время службы я повидал многое, и тем не менее убивать все равно нелегко. — Иди сюда. — Шагаю к нему. Он хватает меня за руку — за ту, которой я схватился за нож. — Твою ж мать. Рука действительно выглядит отвратно — красная, липкая, напоминает потрошеного кролика — и по-сучьи болит. Ну, хотя бы левая. Он приступает к перевязке. — Мы перевяжем руку, потом переместим тело за мусорный контейнер, — резким тоном говорит он. — А затем уберемся отсюда к чертовой матери. Вряд ли Глеб был один. Его движения грубые и эффектные. Губы яростно поджаты, глаза потемнели. Сердце бьется быстрее. Он что, злится? Оборачиваюсь к телу. — Может, я задел почку. — Может, и так. Поворачиваюсь к Киту, меня шокирует ледяной тон. Он затягивает узел на моей руке и снимает с плеча очередной лоскут. — Что не так? — спрашиваю я. — У нас была договоренность, — изрекает он. — Ты должен был написать. Со всеми угрозами мы должны были разбираться вместе. — Я разглядел возможность. Он хватает еще один лоскут и перевязывает мои пальцы. Даже жесты разъяренные. Он крепко затягивает новую повязку. — Разглядел возможность, — выплевывает он. — Ты разглядел возможность. — Да. Зачистить территорию… для тебя. Миг спустя я впечатываюсь в стену, стою лицом к лицу с пылающей яростью Кита. — О, нет, не надо, — шипит он. — Не смей. — Что «не смей»? — Озадаченно хмурюсь. — Не смей заявлять, будто сделал это ради меня! Ты поступил безрассудно и точно не ради меня! — Ничего и не безрассудно! Он хрипло и изумленно хохочет. — Ты невозможен! Это было далеко за пределами безрассудства. — Он хватает меня за кофту, стиснув ткань в кулак, прижимает костяшки к моему солнечному сплетению и придвигается ближе.