Вновь кручу ручку и на этот раз с легкостью распахиваю дверь. В помещении будто бы пусто. На стойке полно кондитерских изделий. Деревянные столики и стулья, некоторые перевернуты. Точно призрак, проскальзываю внутрь и бесшумно закрываю дверь. Тогда-то я и замечаю тело. Мертвого Дмитрия возле дальнего коридора. Кто его убил? Где Ползин? С кем он разговаривал? Где-то за спиной раздается грохотанье. Лязг металла. Возможно, подносы, вешалки. Порываюсь пойти на звук, но меня останавливает робкий голос. — Кристофер? Я думал, что больше никогда не услышу этот голос. Не поверив своим ушам, оборачиваюсь. Она в темном углу, полусидит, полулежит, прижимает руку к груди, белая кондитерская куртка залита кровью. «Моя мать». Сердце останавливается. Все останавливается. — Мам? Услышанное детское имя лишает дыхания, зато я наконец-то выхожу из ступора. Бросаюсь к ней и грохаюсь рядом на колени. — Мам. Ее глаза мокры от слез. Она шевелит губами. Но не выходит ни звука. В светлых волосах виднеются серебристые прядки. Седым я представлял отца, ее — никогда. Прижимаю ладонь к ее липкому лбу, к шее, где слабо и хаотично бьется пульс. — Надо отвезти тебя в больницу. Идти сможешь? — Ш-ш-ш, Кристофер, нет. — Дышит она как-то странно. — Надо… — Нет времени, — едва слышно шепчет она. — Здесь нет больниц. Конечно. Это же остров. — Тогда воздушным транспортом. — Моя трубка у Уилла. — Уилл! — кричу я. Мой возглас вгоняет ее в панику. — Ш-ш-ш. Просто выслушай, хорошо? — Она поднимает руку, видимо, хочет меня коснуться. Исступленно хватаюсь за ее ладонь. — Я думал, ты умерла… — Знаю, — перебивает она. Голос такой тусклый. — Послушай… Кристофер… ты должен знать… я творила ужасные вещи. До встречи с твоим отцом… я была потеряна. Мой предел… — Ничего страшного. — Пятно расползается по ее груди, куртка становится красной. — Нужно прижать, — говорю я, убираю ее руки и надавливаю. — Тебя еще куда-нибудь ранили? Она качает головой и пытается оттолкнуть мою руку, но безрезультатно. — Послушай, малыш, тебе нужно это услышать. Я была предателем… Меня называли Фениксом. Цепенею. Отрываю взгляд от своих окровавленных рук на ее груди и смотрю в белое растерянное лицо. — Ты? На секунду она закрывает глаза, нежные веки на фоне бледной кожи кажутся пурпурными. Она вновь их распахивает, взор несказанно печален. — Когда мы с твоим отцом познакомились, я была сама не своя. Рекрутировали меня молодой, меня переполняли горечь и ярость. Я не сомневалась, что до глубины души была средоточием зла… что меня нельзя было спасти… но он меня изменил… — Мам… — Голос сипит. — Твой отец… — Пауза. Похоже, она собирается с силами. — Он начал меня менять, но именно ты все довершил. Мне хотелось стать человеком, которым ты сможешь гордиться. Я начала перекраивать свою жизнь. — Она прерывисто вздыхает. — Я пыталась уничтожить следы нанесенного мной урона. Пыталась все делать правильно. Но все это меня же и настигло… Чувствую, как кровь просачивается между пальцами, и понимаю, что моя попытка ее спасти ничтожна. — Ничего, — выдавливаю из себя. — Я люблю тебя. — Мне пришлось сдаться. — Она хватает ртом воздух, говорит быстрее, торопится все выложить. — Это был правильный выбор… единственный выбор. Мы все спланировали. Вы с отцом поселились бы в безопасном месте, а я донесла бы на саму себя. Я слишком любила вас обоих. Больше всего на свете… никогда в этом не сомневайся, малыш. Но до нас добрались… как раз перед тем, как он тебя вывез. — Добрались? Ты имеешь в виду Хартум? — Да. — Ее глаза наполняются слезами. И она шепчет: — Это из-за меня на него вышли. Это я его убила. — Нет… — Да, — яростно говорит она. — Не переубеждай. Он не стал бы. Сердце будто растоптали. «Отец». В памяти вспыхивают все кошмарные мысли, с которыми я носился весь последний месяц. — Он собирался привезти меня сюда? — шепчу я. — На остров Медлин? Она кивает, взгляд свирепый. «Единственный способ добраться до него зимой — на снегоходе. О нем знаем только мы. Секрет». Господи, отец. Она сжимает мою руку, хватка неожиданно сильная. — Послушай, малыш… Арчи доверять нельзя. Он во всем этом замешан. Он… — Губы беззвучно движутся, глаза закрываются, и по ней прокатывается волна боли. Мне и так ясно, что она хочет сказать. «Гнездо». Русский, американец и британец. Ползин — это Сирин. Моя мать — Феникс. По телу пробегает холодок. Арчи — Гриффин. — Арчи, — одеревенев, говорю я, не в силах в это поверить. До сих пор Арчи был единственным, в ком я был уверен. Единственной константой. — Давно ты об этом знаешь? — Не очень, — выдыхает она. — С прошлого года. Я его выманила при помощи файла… и Сергея. Подавляю одновременно и всхлип, и смех. — Только ты. Она улыбается, именно так, как улыбалась, когда я был ребенком. Лицо излучает любовь и потворство, взгляд выражает тепло и привязанность. Давненько на меня так не смотрели. Она касается ладонью моего лица. — Кристофер… В это же мгновение позади нас раздается грохот. Обернувшись, подскакиваю на ноги. Мимо меня проносится Ползин, за ним гонится Уилл. Выражение лица у Уилла мрачное, и впервые с момента нашего знакомства Ползин до ужаса перепуган. Держу пистолет в руке и готов ввязаться в потасовку, но на то нет необходимости: Уилл справляется сам. Он цепляет Ползина и, протащив, швыряет в ближайшую стену, к горлу мужчины приставлен нож. Ползин бормочет мольбы на русском, но Уилл их игнорирует. — Ты их убил, — вопит он. — Перед смертью ты выслушаешь их имена. Поворачиваюсь к матери, смутно улавливаю речь Уилла, перечисление имен.