Командующий Невельской ударной группой армий и по совместительству начальник оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский находился в превосходном расположении духа. Впервые за эту войну генерал Василевский был свидетелем того, как развивается наступление, спланированное и обеспеченное всем необходимым по стандартам 1944-45 года мира потомков. Казалось бы, медленное, но не останавливающееся ни на минуту продвижение вперед говорило о том, что тактика, а также наряд сил и средств для этой операции были выбраны правильно. Коридоры шириной от восьмисот метров до километра на всю глубину вражеской обороны вдоль главных дорог были пробиты еще полчаса назад — сперва на Невельском, а потом на Великолукском участках фронта, но тяжкий грохот канонады не умолкал. Начался второй этап прорыва фронта, во время которого советская тяжелая артиллерия и штурмовые группы продолжали громить вражеские опорные пункты до тех пор, пока два прорыва не сольются в один, общей шириной в шестьдесят-семьдесят километров. И времени на это — уже не один световой день, как на пробитие первичного коридора, а трое суток вдумчивой тщательной работы. Правда, чем дальше от магистральных дорог, тем жиже вражеская оборона. Уже километрах в десяти в сторону от направлений основных ударов три ряда укрепленных пунктов сменяются одним, и в обороне там сидят уже не роты, а взводы, а то и отделения, имеющие на вооружении пулемет и несколько винтовок. Ну нет у вермахта пятьсот миллионов солдат, чтобы наглухо, тройными линиями траншей, перекрыть эти пустынные болотистые леса, боевые операции в которых тяготеют к ниточкам уже имеющихся дорог. Еще до наступления в метельные безлунные ночи разведгруппы и целые лыжные батальоны просачивались в немецкий тыл мимо этих опорных пунктов, и после пересечения рокадной грунтовки, по которой осуществлялось снабжение немецких войск, без следа растворялись в бескрайних лесах. Преследовать русских в этих заснеженных чащах могли только финские лыжники, присланные маршалом Маннергеймом. Но даже они были не в состоянии противостоять сибирскому егерскому ОСНАЗу, сформированному из охотников, бьющих в глаз белку и соболя. Несколько случаев исчезновения финских поисковых групп, что вели преследование пересекших линию фронта советских лыжных подразделений, резко остудили пыл горячих чухонских парней. И теперь эти лыжные батальоны и разведывательно-диверсионные группы готовятся выполнять во вражеском тылу каждый свою задачу, способствуя общему успеху операции. К сожалению, подумал Василевский, пока дела обстоят таким образом, что Красная Армия, даже напрягая все силы, способна за один раз провести лишь одно такое наступление, мощным кулаком из тяжелой артиллерии и штурмовых батальонов проломив вражескую оборону и выпустив на оперативный простор мощное подвижное соединение. Но зато это будет не битье растопыренными пальцами в бетонную стену вражеской обороны в стиле маршала Тимошенко, а единственный смертельный удар, наносящий тяжелое поражение крупной вражеской группировке. Хотя надо признать, что оборона тут у немцев как раз не бетонная, а деревоземляная, да и войска на позициях тоже не элита элит, а обычная, ниже среднего, пехтура. Ниже среднего — это потому, что до сегодняшнего дня данный участок фронта считался второстепенным, и немецкое командование уже слой за слоем содрало отсюда семь шкур для пополнения понесших катастрофические потери группы армий «Центр». Ну ничего, Красной Армии тоже тренироваться лучше на кроликах, а не на тиграх… От этих мыслей Василевского отвлек вибрирующий сигнал портативной радиостанции, вложенной в нагрудный карман френча. Размером этот аппарат был с удлиненный портсигар, но при этом при наличии ретрансляторов и некоторого дополнительного оборудования, позволяющего использовать линии ВЧ, связь обеспечивалась хоть в масштабах всего Советского Союза. Василевский знал, что если вдруг потребуется, то прямо сейчас, набрав короткий трехзначный номер, он может позвонить хоть самому товарищу Сталину. Впрочем, пока это было преждевременно…. Вытащив аппарат из кармана, Василевский нажал на кнопку приема и услышал ровный и сильный голос генерал-лейтенанта Матвеева. — Здравия желаю, товарищ Василевский, — произнес командующий Экспедиционными силами. — Докладываю — фронт прорван, лед — тьфу ты, Рижский экспресс — тронулся. Голова Кантемировской дивизии вошла в прорыв. — А не рано ли, товарищ Матвеев? — спросил Василевский, — ведь до полной темноты еще не меньше полутора часов. — Да нет, товарищ Василевский, — голосом генерал-лейтенанта Матвеева ответила рация, — пока наш авангард дойдет до Пустошек82 и оседлает магистраль, окончательно стемнеет. Те немцы, которые могут увидеть наше выдвижение через полосу прорыва, уже никому ничего не расскажут. И вы знаете почему83. Зато лишний час темноты нам очень пригодится завтра утром под Ригой. — Хорошо, товарищ Матвеев, — немного подумав, согласился Василевский, — если вы считаете, что так нужно, то действуйте. Я докладываю товарищу Сталину, что фронт прорван на час раньше расчетного срока и ваши части входят в прорыв. И удачи вам там! Ни пуха, ни пера, Андрей Николаевич! — К черту, Александр Михайлович, к черту! Конец связи, — ответила рация и, мигнув зеленым огоньком, означающим, что канал связи свободен замолчала. Генерал-лейтенант Василевский немного подумал, потом набрал трехзначный номер. При этом пальцы тыкались в кнопки вполне привычно, как-никак он взаимодействовал с Экспедиционными силами с конца августа, когда был назначен на Брянский фронт начальником штаба к генералу армии Жукову и имел большую практику работы с приборами потомков. — Товарищ Сталин, — сказал Василевский, когда на том конце хрипловатый голос с легким акцентом произнес «Алло», — фронт противника прорван. Рижский экспресс отправился с опережением графика. — Хорошо, товарищ Василевский, — ответили на том конце, — продолжайте держать меня в курсе. Тогда же, начало вечерних сумерек, бывшая линия фронта под Невелем. С камеры беспилотника, кружащего на высоте птичьего полета над заснеженными лесами и болотами, хорошо видно, как в расчищенную от остатков вражеских частей полосу прорыва сплошным потоком вливается бронированная река боевой техники Экспедиционных сил. Танки и боевые машины пехоты на высокой скорости идут по шоссе, занимая на ней обе полосы и соблюдая минимально допустимые дистанции. А чего им бояться — у противника нет ни всепогодной авиации, которая способна нанести удар в ночное время, ни тактических ядерных зарядов, в плотных походных порядках способных уничтожить на марше целый танковый или мотострелковый полк. Напротив, чем плотнее походные порядки «Рижского экспресса» и выше скорость84 движения войск, тем больше шансов, что операция закончится успехом. Вперед и только вперед, пока вражеское командование в Риге не опомнилось и попыталось удрать. Лови потом этого фельдмаршала фон Лееба по всей Прибалтике. Нет, лучше уж действовать сразу, по принципу: «отрубленная голова потом не болит». А в пятистах-семистах метрах от полосы прорыва продолжаются горячие бои. Бойцы и командиры командарма Ершакова добывают изолированные и разрозненные по своим опорным пунктам роты десятого армейского корпуса, который после включения российской системы РЭБ превратился в сборище разрозненных подразделений, не имеющих связи и общего управления. Каждая рота дерется сама за себя, а если требуется выяснить, как дела обстоят у соседей, приходится посылать посыльного. Таким образом, возможно управлять батальоном, с некоторым усилием — полком, но вот дивизией или выше уже управлять невозможно. Поэтому каждая рота в своем опорном пункте дерется сама за себя ровно до тех пор, пока не приходит пора попадать под уничтожающий артиллерийский удар. Сейчас там, среди лесов и озер, грохочет артиллерия, гремят взрывы снарядов и мин, звучат пулеметные очереди и ружейная стрельба. Там штурмовые группы глаза в глаза сошлись в отчаянной резне с немецкими солдатами, которые не собираются сдаваться, потому что уверены, что в таком случае их отдадут ужасным «марсианам», которые заживо высосут их мозг. Вот к обочине уже расчищенной дороги приткнулся подбитый КВ-ИМР, трал которого упустил рванувшую под гусеницей мину; а вот немецкая «колотушка», раздавленная тяжкими танковыми гусеницами. Вот сложенные рядком убитые советские бойцы, погибшие при штурме этой укрепленной полосы; а вот лошадки, бодро тянущие в тыл лодочки-волокуши с ранеными. Это сражение среди лесов-болот и озер продолжится еще несколько дней. Уже Экспедиционные силы освободят Ригу, наступающие клинья танков и мотопехоты вытянутся к Пярну и Пскову, но в этом краю еще продолжат греметь ожесточенные бои, которые закончатся только тогда, когда сдастся или будет уничтожен последний вражеский солдат. 04 декабря 1941 года, 18:05. Рига, штаб группы армий «Север». Генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Лееб был офицером старой школы, причем даже не прусской, а баварской. А баварцы — это такие черти, что по сравнению с ними даже пруссаки кажутся господними ангелами. И вправду — фон Лееб был жестким, как вяленая рыба, высоким худым стариком, с наголо выбритым черепом и пронзительным взглядом светлых глаз. В прошлую войну уже в немалых чинах успел побывать и на Западном, и на Восточном фронте. После прихода Гитлера к власти карьера фон Лееба стремительно пошла в гору. Он принял участие в подготовке Германии к новой мировой войне и во всех дальнейших военных авантюрах Гитлера. В 1938 году он командовал оперативной группой своего имени, предназначенной для захвата Судет и оккупации Чехословакии. В 1939 году командовал группой армий «С» во время Польской кампании, прикрывавшей границу рейха с Францией. В 1940 году подчиненные фон Леебу войска прорывали линию Мажино, совместно с группой армий «A» окружив 700-тысячную Вторую группу армий Франции в Эльзасе. За эту операцию он получил от Гитлера Рыцарский крест и высшее в вермахте звание генерала-фельдмаршала. А дальше группу армий «С» перебросили в восточную Пруссию, где она превратилась в группу армий «Север», нацеленную на захват Советской Прибалтики и Ленинграда, а фон Лееб остался ее командующим. А дальше все уже известно. По факту группе армий Север противостояла только вытянутая вдоль границы 8-я армия85 советского Северо-Западного фронта (ПрибОВО) и его тыловые части. Перевес сил в пять с половиной раз. Против каждой советской стрелковой дивизии, вытянутой на сто километров по фронту и на пятьдесят километров в глубину86, у фон Лееба на 22 июня 1941 года был сосредоточен готовый к сражению армейский корпус, состоящий из трех пехотных дивизий. Неудивительно, что за исключением отдельных мест, в которых имело место упорное сопротивление большевиков, наступление группы армий «Север» в Прибалтике больше напоминало победный марш. Перед некоторыми соединениями вермахта, совершающими обход советских войск со стороны приморского фланга, противника не оказалось вовсе, и главной заботой командующего было проследить, чтобы ушедшие вперед войска не оторвались от вечно отстающих тылов. И так продолжалось фактически до конца августа, когда все хорошее для Германии закончилось и начались Великие Египетские Казни. Катастрофа произошла, когда 18-я армия уже стояла на пороге Таллинна, а 16-я армия взяла Новгород и фактически обошла Лужскую линию обороны большевиков. До окончательной победы оставалось совсем немного, когда где-то далеко на юге, в полосе ответственности группы армий «Центр», разверзлись врата Ада, выпуская на свободу… нет, не орды чертей и не легионы демонов, а прекрасно подготовленные и оснащенные части русской армии другого мира. В штабе группы армий «Север» ощущались только отголоски той трагедии, когда блестящая, смазанная и прекрасно отлаженная военная машина иновременных пришельцев с какой-то извращенной радостью накинулась на вермахт и принялась с хрустом пережевывать одно немецкое соединение за другим, то и дело выплевывая окровавленные огрызки. Именно тогда у фон Лееба, несмотря на бурные протесты, забрали все подвижные соединения, в экстренном порядке бросив их в горнило Смоленского сражения, а потом начали забирать и пехотные части, в результате чего общая численность подчиненных фон Леебу войск за две недели сократилась с восьмисот до пятисот тысяч солдат. Потом большевики поднатужились, подтянули резервы (которых, видимо, у них было немерено), и к концу сентября лобовыми ударами оттеснили части 16-й и 18-й армий примерно на те же позиции, которые они занимали в конце июля. И тогда в полосе ответственности группы армий «Север» наступило затишье; и ее солдаты и офицеры, как благодарные зрители с галерки, наблюдали за разгромом и гибелью группы армий «Центр». Так проходит слава мира… Теперь, когда после оперативной паузы на осеннюю распутицу боевые действия на центральном участке фронта возобновились (и, кажется, уже без пришельцев из будущего), в группе армий «Север» с облегчением вздохнули все — от генерала-фельдмаршала фон Лееба до последнего нижнего чина. Пронесло… И на фоне этого облегчения известие о том, что в полосе десятого армейского корпуса большевики неожиданно начали широкомасштабную наступательную операцию с применением большого количества крупнокалиберной артиллерии, прозвучало как удар из-за угла пустым пыльным мешком по голове. Первый и единственный вопрос — КАК?! Прежде большевики всегда начинали свои наступления ураганным огнем из трехдюймовых орудий на пределе скорострельности. Правда, продолжалась такая ярость недолго, десять-пятнадцать минут, потом артиллерия умолкала и большевистские пехотные цепи в рост шли на немецкие пулеметы, уставив перед собой штыки бесполезных винтовок. Если немецкая пехота успела окопаться, то отбить такую атаку с большими потерями для русских ей было проще простого — достаточно было достигнутого в прошлой войне искусства применять к местности систему пулеметного огня. Легкий, подвижный и в то же время мощный универсальный немецкий пулемет МГ-34 по всем статьям превосходил тяжелый и неповоротливый устаревший пулемет «Максима» и большое количество таких пулеметов в немецкой пехотной дивизии давало ей огромное преимущество при отражении массированных атак большевистской пехоты. Нередки были случаи, когда летом, во время отражения отчаянных контрударов Красной армии, трупы красноармейцев перед немецкими окопами лежали в несколько слоев. По жаркой погоде амбре было еще то… А потом все это как отрезало. Наверное, пришельцы из будущего отучили большевиков воевать большой кровью на собственной территории; сами-то они воевали холодно и расчетливо, руководствуясь точными данными разведки, а не горячими призывами комиссаров, будто были немцами, а не русскими. По первым докладам командующего десятым армейским корпусом генерала от артиллерии Христиана Хансена следовало, что в девять часов утра (по Берлинскому времени) большевистская артиллерия открыла по немецким позициям ураганный огонь. При этом обстрел велся не из традиционных для русской армии трехдюймовок, а из тяжелых и сверхтяжелых орудий — от гаубиц калибра двенадцать-пятнадцать сантиметров до осадных мортир калибром в двадцать восемь сантиметров (их тяжелое буханье совершенно отчетливо выделялось на фоне грохота артиллерийской канонады). Второй особенностью этой внезапной артподготовки было то, что большевики обстреливали не всю полосу обороны, распыляя свои силы, а сосредоточили ярость своей артиллерии на уничтожении опорных пунктов обороны, соседствующих с шоссейными дорогами. Из этого уже можно было сделать определенные выводы. Если двенадцати-пятнадцати сантиметровые гаубицы еще могли находиться в распоряжении армейского командования, то двадцати восьми сантиметровыми мортирами и в Германии и в России могло распоряжаться только верховное командование. Этот факт означал, что данное наступление — это не инициатива местного большевистского начальства, желающего сделать приятное своему вождю на день его рождения (18 декабря), а далеко идущий план, согласованный с русским верховным командованием и самым высоким политическим руководством СССР. Надо ли говорить, что деревоземляные укрепления, из которых и состояла немецкая оборона в тех лесисто-болотистых краях, никак не могли противостоять ударам тяжелых снарядов, которые раскалывали многоамбразурные дзоты будто орехи. Генерал Хансен докладывал, что большевистская тяжелая артиллерия разрушает опорные пункты обороны один за другим, и только потом на приступ идет пехота, при помощи взрывчатки и огнеметов уничтожающая все что уцелело при обстреле тяжелыми снарядами. Дело у русских идет не быстро, но зато при таком способе боевых действий они несут минимальные потери. Из этого следовало, что на этот раз большевики решили, что с помощью своих чудовищных союзников они уже выиграли эту войну и теперь им не следует торопиться, и что, наступая, лучше платить за продвижение вперед расходом тяжелых снарядов, а не кровью своих солдат. Потом связь со штабом десятого армейского корпуса неожиданно прервалась и возобновилась только час назад. Генерал Хансен доложил, что при обстреле расположения штаба корпуса сверхдальнобойными орудиями большевиков погибли начальник штаба и множество штабных офицеров, а также были повреждены все имеющиеся в наличие радиостанции. Затем генерал Хансен сообщил, что атаки большевиков удалось остановить на второй линии обороны (не вскрытой большевистской разведкой), и требовал даже не подкреплений, которых у фон Лееба все равно не было, а дополнительных боеприпасов, расходующихся просто с чудовищной скоростью. Фон Лееб не знал, что эти сообщения ему слал не генерал Хансен, а хитроумная программа «марсиан», расколовшая код штабной «Энигмы87» десятого армейского корпуса и даже имитирующая почерк радиста. Весь этот радиообмен был частью операции «Туман», нацеленной как раз на дезинформацию немецкого командования, которое еще как минимум две трети суток не будет даже подозревать о том, что фронт прорван на участках обоих дивизий и через эти дыры в немецкие тылы уже хлынули лавины пехоты, кавалерии и танков. На самом деле, когда фон Лееб читал эту радиограмму, авангард Рижского экспресса как раз проходил мимо деревни Пустошки, в которой до сегодняшнего дня и располагался штаб десятого армейского корпуса. Но еще раньше там побывали сибирские егеря из ОСНАЗа ГРУ (те самые любители бить в глаз горячих чухонских парней), позаботившиеся о том, чтобы никто из командования корпуса и чинов штаба не пережил того самого обстрела четырнадцатидюймовыми морскими снарядами. 04 декабря 1941 года, 22:15. Граница между Латвией и РСФСР, местечко Зилупе майор Петр Васильевич Погорелов, командир 2-го батальона 182-го мотострелкового полка, 144-й гвардейской мотострелковой Виленской Краснознамённой, орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского дивизии. Казалось, еще вчера моя рота в родном мире две тысячи восемнадцатого года насмерть стояла перед фашистским пехотным полком, перекрывая ему путь на Унечу — и вот я, уже майор, веду свой батальон в поход на Ригу… Хотя нет, не совсем так. Непосредственно на Ригу из состава Экспедиционных сил идут только Кантемировская и Таманская дивизии — так сказать, элита элит. Мы, 144-я гвардейская мотострелковая дивизия, достигнув латвийского города Резекне, свернем налево. Конечной целью нашего маршрута является город Даугавпилс, он же Двинск. Помимо того что это крупный город, населенный преимущественно русским населением, это еще и стратегически важный узел железных и шоссейных дорог. Если у немцев найдутся в запасе хоть какие-то подвижные резервы, то подрезать основание нашего клина они попытаются именно через Даугавпилс. Однажды тут уже произошло сражение, тогда окончившееся в пользу немцев. Небезызвестный немецкий генерал Манштейн в начале июля заставил тут отступить нашего не менее известного генерала Лелюшенко. Теперь нам предстоит сравнять счет и, если кто сунется (неважно, с какой стороны), хорошенько навалять ему по сусалам. Кстати, наша дивизия — не единственное соединение Экспедиционных сил, сходящее с генерального маршрута для выполнения вторичных задач. 6-я танковая Краснознаменная Ченстонховская дивизия, например, двинется в направлении на Остров-Псков, где обитает штаб 16-й немецкой армии и ее командующий генерал Эрнст Буш. Этот дядя, если пожелает, может считать себя военнопленным или, в ином случае, покойником — наши танкисты не любят шутить. Американским Бушам из нашего времени этот типус вроде бы не родственник, и даже не однофамилец. Одно совершенно ясно — если наши уже занялись его делом, то недолго этому Бушу осталось гулять на свободе. Что касается самой Ченстонховскую дивизии, то ее развернули из одноименной бригады уже здесь, в сорок первом году, пополнив за счет добровольцев и отремонтированной техники. Батальоны и дивизионы стали полками (соответственно, танковыми, мотострелковым, гаубично-артиллерийским и зенитно-ракетным), разведрота стала разведбатом, и так далее. Вполне полноценная получилась дивизия. То же произошло с 27-й гвардейской мотострелковой Севастопольской бригадой, которую точно так же развернули в дивизию. Следуя непосредственно перед нами, эта мотострелковая дивизия займет город Екабпилс, а также, вместе с нашей и Таманской дивизией, обеспечит создание непрерывного фронта обороны по реке Западная Двина. В принципе, это одна из задач, поставленых перед Экспедиционными силами — занять правый берег указанной реки и удерживать его до подхода советских соединений. На каждую нашу дивизию, участвующую в этом деле, во второй фазе операции подойдет по одной ударной армии, одни из которых которые установят устойчивый фронт по реке, а другие вместе с танковыми дивизиями, нацеленными на Псков и Пярну, приступят к окончательному разгрому группы армий «Север». Конечно, все эти сведения не объявили нам в приказе, но солдатский телеграф — такая штука, что знает все и обо всем. Кроме того, все это очень похоже на правду, ведь одна наша дивизия, даже на две трети укомплектованная добровольцами, по боевой мощи сопоставима с целой местной армией. Но пока мы только что из РСФСР въехали в некогда независимую гордую Латвию. Тут даже немцы дублируют свои указатели не на русском, а на латышском языке. Городок с неприличным названием Зилупе — первый по эту сторону границы. Ничего такого сугубо европейского тут не видно, за исключением красивой и большой виселицы, возвышающейся прямо напротив здания местного Самоуправления. Трупы подпольщиков (или тех, кого местные власти и ячейка айзсаргов сочли таковыми) уже сняты и приготовлены к почетному погребению, а на виселице вместо них в петлях болтаются вчерашние представители власти. Во-первых, это те же самые айзсарги (вся ячейка, включая баб); во-вторых — герр комендант; в-третьих — назначенное немцами так называемое «Самоуправление» в полном составе. Сначала я думал, что на просушку всю эту публику развесили ребята из авангарда Кантемировской дивизии, зачищающего путь для тех, кто движется следом. Но нет; выяснилось, что наши танкисты в этом деле оказались ни при чем. Не их это стиль. Еще до их прибытия в городок был выброшен внезапный вертолетный десант, состоящий из спецов нашей дивизии Дзержинского и местного ОСНАЗа НКВД. Очевидно, товарищ Сталин уже в курсе, во что выльется заигрывание с маленькими, но гордыми народами, а посему ко всем проявлениям буржуазного национализма объявлена нулевая толерантность. Еще удивляет малочисленность немецкой комендатуры — всего одно отделение, сейчас уже холодными тушками сложенное в аккуратный рядок. Видно, что большая часть карательных функций была переложена на местную полицию, которая служила фашистам не за страх, а за совесть. Впрочем, латвийских полицейских старой ульманисовской полиции, пошедших на службу к нацистам, тоже не миновала доля сия. Только, в отличие от немецких комендачей, их тела не сложены в ряд, а свалены в беспорядочную кучу. Дополнительно ответственность обостряет то, что неприличный по названию городок Зилупе выбран местом для отдыха наших механизированных колонн. В любом случае, враждебные элементы в этом населенном пункте никому не нужны. Тут механики-водители осматривают технику перед продолжением марша, и, если надо, подливают масла, подмазывают и подкручивают, а потом меняются за рычагами с командирами88 машин, чтобы иметь возможность хоть немного отдохнуть на марше. Мы, конечно, ребята бодрые, особенно с учетом того, что нам дали отдохнуть перед операцией (хотя какой там отдых, весь день артиллерийская канонада, от которой даже землянка, в которой я пытался поспать, ходила ходуном). Дополнительно, чтобы не позволить ударить в грязь лицом, всем нам выдали стимулятор в мягких шприц-тубах. Один укол в бедро, прямо сквозь одежду — и даже засыпающий на ходу от усталости человек начинает носиться как электровеник. Слишком часто такое применять нельзя, но в экстренных случаях, вроде нашего — почему бы и нет. Тут же, у этой самой «Администрации», где остановилась колонна моего батальона, уже стоит комендантский взвод, назначенный сюда из того самого отряда ОСНАЗа НКВД. Российская военная полиция вперемешку с местными НКВДШниками. Кого они там шерстят — Бог весть, но самое главное, что ребята бдят. Это в наших же интересах, чтобы каким «лесным братьям» не вздумалось шмалять по нам из кустов. Пока у парней Лаврентия Павловича вроде все получается, и уже к утру местная европейская достопримечательность — то есть виселица — приобретет для себя новые болтающиеся украшения. Но вот звучат команды: «К машинам, по местам!». Стоянка закончена, мы отправляемся дальше, не успев даже толком разглядеть в полной темноте, какова она, эта Прибалтика, в сорок первом году. Ну, ничего, насмотримся на местную действительность уже утром в Двинске. Батальон — заводи! 05 декабря 1941 года, 06:15. 16 километров юго-восточнее Риги, концлагерь Саласпилс Надзирательница Мария фон Вайс Но мне не суждено было найти правильный ответ на вопрос, который задавали мне ночные кошмары. Этот ответ сам нашел меня. Сегодня, когда я в очередной раз проснулась от пережитого во сне ужаса, то почувствовала, что пол под моими босыми ногами ощутимо подрагивает, а где-то в отдалении раздается чуть слышный лязг и шум множества моторов. Быстро, будто от этого зависела вся моя жизнь, я принялась одеваться; и все равно едва успела. К тому моменту, когда я, одевшись и прихватив свой пистолет с плетью, выскочила на порог барака охраны, ОНИ были уже совсем рядом. ОНИ — это панцеры, ничуть не похожие на обычные; приземистые чудовища с бугристой, как у древних ящеров, шкурой и длинными крупнокалиберными пушками. Вот передний панцер, не снижая хода, стал разворачивать башню в сторону барака охраны, в котором мирно спали мои товарищи, а вслед за ним своими орудиями зашевелили и те машины, что следовали за ним в колонне. «Они пришли, и все случилось так, как говорила Элиза; теперь не я, а она будет торжествовать… поэтому убить, убить, убить!» — проскочило в моем мозгу, когда я, отчаянно перебирая ногами, стремилась поскорее удалиться от барака охраны, в сторону которого разворачивали свои сверхпушки чудовищные панцеры «марсиан». Я понимала, что уже через мгновение туда обрушится адский уничтожающий огонь, и если я не успею отбежать на приличное расстояние, то тоже стану его жертвой. Одним словом, я успела… почти. Увидев краем глаза вспышку пушечного выстрела, я ничком бросилась на землю, еще успев почувствовать толчок в спину от взрывной волны. Я ползла, в ужасе извиваясь по земле, а сзади взрывы рвали на куски пылающий барак охраны. Они погибли там все… И главная надзирательница, с которой я так стремилась брать пример, и мои товарки по надзирательскому ремеслу, и мои временные любовники… и вообще ВСЕ, кроме тех часовых, что стояли с пулеметами на вышках. Кстати, пока я ползла носом в землю, стараясь удалиться от того страшного места, те, что стояли на вышках, тоже умерли. Когда мне наконец удалось справиться с приступом паники и приподнять голову, чтобы оглядеться, я увидела, что все вышки стоят разбитые и издырявленные так, что на них нет живого места. И самое главное — панцеры «марсиан», повалив на землю целые секции проволочного заграждения, въезжают на территорию лагеря и с их брони ловко спрыгивают русские панцергренадеры в полной боевой экипировке. Это был конец. Я очень хорошо понимала это, но дурацкий инстинкт самосохранения заставлял меня делать бессмысленные попытки спастись от неминуемого. Пискнув что-то нечленораздельное, я вскочила и попыталась бежать, но грохот короткой пулеметной очереди и несколько пуль, свистнувших над головой, убедили меня рухнуть ничком на брусчатку аппельплаца89 и лежать на ней неподвижно лицом вниз. Ко мне подошли двое — их шаги, пока они приближались, тяжким грохотом отдавались в моем мозгу. Один держал меня на прицеле, нацелив оружие прямо мне в голову, в то время как другой, заломив мои руки за спину, связал их тонким, но прочным шнуром. Чем сильнее я дергала руками, тем глубже этот шнур врезался в мои запястья. Я дергалась, шипела и скалилась, словно бешеная кошка, но это не производило на моих пленителей никакого впечатления. Резким рывком меня поставили на ноги. Пистолета в моей кобуре на поясе уже не было, шинель была расстегнута, руки были связаны за спиной, пилотка где-то потерялась, и я чувствовала себя ужасно униженной и оскорбленной. Прямо как тогда, когда дядюшка Бранд завалил меня лицом на стол и, задрав юбку на голову, драл меня сзади со всем пылом стоялого кобеля. Один из «марсиан» стоял прямо передо мной и поигрывал подобранной с земли плеткой. Моей плеткой! Из-за маски, закрывающей нижнюю часть его лица, я не могла понять, что он думает, но его глаза выражали какую-то недобрую усмешку. При этом было видно, что он весьма доволен собой и тем положением, в которое попал его враг. Оглянувшись, я увидела, что вокруг меня находится множество «марсиан», которые ведут себя как хозяева положения. Нестерпимо было смотреть на то, как панибратски, можно даже сказать, по-дружески, ведут себя «марсиане» с бывшими заключенными. Более того, некоторые из моих бывших подопечных уже обнимались со своими освободителями, плача от счастья и на всех языках Европы прославляя этот час. Ненавижу! Будь они все прокляты! Я кусала губы, по моему лицу проходили судороги. Кажется, я даже тихо рычала в своем бессилии изменить что-либо… И тут я увидела Элизу. Худая и черная, она шла, как сомнамбула, посреди всей этой шумной суеты, посреди людей, выражающих ненавистный мне восторг… И вдруг она остановилась и глаза ее расширились, будто она увидела призрак своего коммунизма или архангела Михаила с огненным мечом. — Карл! — неожиданно выкрикнула она; было странно слышать, насколько звонко звучит голос этого изможденного полумертвого существа. — Карл!!! К-а-а-а-а-рл!!! «Марсианин», который смотрел на меня, поигрывая плетью, вздрогнул и обернулся. Весь он напружинился, всматриваясь в окликнувшую его женщину, более похожую на шатающийся скелет. Плеть, за которую я когда-то заплатила бешеные деньги, выпала из его рук. Сначала он что-то тихо шептал, словно не веря своим глазам, затем, глухо выкрикнув: «Элиза!», бросился к ней. И тут я поняла, что перед смертью судьба решила пнуть меня еще раз, и побольнее. На моих глазах разыгрывалась сцена счастливого воссоединения разлученной семьи, а я, которая много раз могла и должна была убить эту Элизу, была вынуждена стоять и смотреть на это, трясясь от ярости и бессилия. Ненависть вместе со смертной тоской душили меня — и от этого я не могла вдохнуть, и в глотке у меня стоял жар, словно туда и вправду залили горячее олово… 05 декабря 1941 года, 08:15. Рига, вертолет Ми-8, 500 метров над землей Командир батальона специального назначения гвардии майор Алексей Пшеничный В сером свете начинающегося рассвета под брюхом вертолета близко-близко мелькают красные черепичные крыши. Окинешь взглядом панораму — и кажется, что вокруг даже не двадцатый, а девятнадцатый или восемнадцатый век. Что поделать — половина советских приключенческих фильмов на средневековую тематику снималась в Риге, вторая половина — во Львове. Вертолетная группа идет так низко, что колеса «мишек90», кажется, вот-вот зацепят дымовые трубы. Но на самом деле это оптический обман, и расстояние от вертолетных колес до дымовых труб вполне безопасное. Ударные «Крокодилы» и «Аллигаторы» нашего сопровождения (как и «мишки», раскрашенные устрашающим камуфляжем под древних мезозойских ящеров), убрав шасси, идут чуть повыше и в стороне. Вой и свист от двигателей всей группы стоит такой, что внизу, наверное, проснулись даже самые большие лентяи, которые обычно спят до обеда. Да что там лентяи — такая «серенада» способна и мертвого поднять из могилы. Где-то слева от нас — там, где должен располагаться железнодорожный вокзал — завыла сирена воздушной тревоги и послышались звонкие удары в подвешенный рельс. Но наша группа, петляя, будто слаломист между флажками, обходит объекты, защищенные большим количеством зенитных орудий, стремясь к конечной и единственной цели нашего рейда — Рижскому замку. Особенно нашим вертушкам опасны двухсантиметровые зенитные автоматы, которые у немцев имеются в одноствольном, двуствольном и четырехствольном варианте. Давить всех у нашего прикрытия банально не хватит боекомплекта, поэтому делать это стоит только в самом Рижском замке. А пока обходим наиболее неприятные места стороной — с ними разберутся и без нас. Но проснувшееся ПВО — это еще далеко не все. Помимо этого, от нашего пролета на уровне крыш в городе наблюдается нечто вроде легкой паники. Люди мечутся, показывают в небо пальцами и размахивают руками. Наверняка некоторые рижане уже накрываются простынями и медленно ползут на кладбище. Знают кошки, чье мясо съели, а потому страшно. Лаврентий Палыч придет, порядок наведет. Только это еще цветочки; когда подойдут танки, будет гораздо веселее. Они уже в нескольких километрах от восточной окраины, так что ждите. Опять же, с учетом суровой реальности две тысячи восемнадцатого года, отношение у нашей мазуты к рижскому планктону будет далеко не благостным. Особенно к его национально-ориентированным подвидам. Не таким, разумеется, как у ОСНАЗа НКВД, который чуть позже начнет чистить эту клоаку, но и без сентиментальных чувств солдата-освободителя. Тут каждый, даже если он без акцента говорит по-русски, прежде чем заслужить человеческое отношение, должен доказать, что он как минимум не гнида и не предатель, а еще лучше — что он работал на подполье, партизан или советскую военную разведку. Все, Рижский замок, считай, у нас перед носом. Пара «Крокодилов» эскорта делает горку и пускает пачки восьмисантиметровых осколочны НАРов куда-то в район Замковой площади. Потом тот же прием проделывает еще одна пара, а за ней еще одна, а остальные вертушки эскорта расходятся в стороны, чтобы прочесать огнем подступы к замку со стороны набережной. Оставляя за собой длинные дымные хвосты, ракеты уносятся к цели. Яркие в предутренних сумерках вспышки взрывов, во все стороны, как брызги шампанского, веером летят дымящиеся обломки. Опять, как и в случае с фон Боком, у меня что-то екает внутри. Угробят нам главных фигурантов и все — пиши потом запросы Святому Петру… Один шальной осколок — и вместо живого фон Лееба нам достанется его холодный труп! Но нет — когда «мишки подлетели к Рижскому замку поближе, стало видно, что, даже учитывая рассеивание НАРов, «Крокодилы» отработали на пять с плюсом. Из двух фирлингов (четырехствольная 20-мм зенитная установка) установленных перед парадным входом, одна разбита вдребезги прямым попаданием и представляет собой бесформенную груду лома, другая изрядно повреждена. Дверь парадного хода разнесена в щепки и в вестибюле что-то чадно горит. Языки пламени вырываются еще из пары окон по соседству. Вдребезги разнесены также и решетчатые ворота, ведущие во внутренний двор замка. Одна створка сорвана и улетела нафиг, другая повисла на одной петле; и трупы, трупы, трупы в фельдграу, бесформенными окровавленными мешками валяющиеся перед фасадом здания. Развод караула у них, что ли, был? Сходили, называется, фрицы за хлебушком… Еще справа от замка в небольшом скверике наблюдается разбитая вдребезги четырехорудийная зенитная батарея (кажется, Флак 37-мм), но разглядывать мне ее уже некогда. Мы прибыли! Четыре взвода посадочным способом высаживаются на Замковой площади, остальных «мишки» на тросах спускают прямо на крышу замка. Ну, парни, понеслось! 05 декабря 1941 года, 08:25. Рига, Рижский замок С темно-серого предутреннего сумеречного неба брызнуло десятками оранжевых капель огня, оставляющими за сбой дымные следы. Несколько томительных мгновений — и эти огненные капли, по мере приближения превратившиеся в острые, как гвозди, удлиненные ракетные снаряды, накрыли смертоносной сарабандой разрывов пару «фирлингов» у парадного входа, батарею «флакков» в соседнем сквере, часовых у парадных дверей и ворот во двор, а также выстроившихся к разводу караула солдат батальона охраны штаба группы армий «Север». Всего одно мгновение кровавого ужаса — и люди, что только что были живы и строили планы на сегодняшний день, превратились в изуродованные окровавленные ошметки. Стоны и нечеловеческие крики умирающих, отчаянные проклятья тех, кому не повезло уцелеть и остаться в живых… Прошло еще несколько мгновений — и ужас превратился в кошмар. Едва утихли разрывы, как с той же стороны, откуда пришел смертоносный залп, под стоны и крики, вдруг накатился тяжкий вой и свист, будто оттуда, непрерывно издавая устрашающий охотничий клич, к Рижскому замку приближалась стая свирепых летающих хищников. И еще мгновение — и из-за крыш ближайших домов вырвались винтокрылые боевые машины марсиан, раскрашенные под пятнистых допотопных чудовищ и отчаянно молотящие воздух огромными винтами. Несколько ударов сердца — и четыре огромных пузатых машины, едва касаясь колесами брусчатки площади, принялись выбрасывать на рижскую землю отлично вышколенных марсианских головорезов. Те сразу развернулись в неровную атакующую цепь и неудержимо устремились к входам в главную обитель латвийской власти91, готовые при малейшем сопротивлении с ходу стрелять во все, что шевелится. Но и это было далеко не все. Еще пять таких же машин зависли над самим Рижским замком, и с них на тросах на прямо замковые крыши подобно паукам, ловко спускались десантники. Дальше оставалось захлестнуть петлю за дымовую трубу, зацепить карабин и, по-альпинистски перебирая ногами по стене — вперед, в окна четвертого или третьего этажа. Русский мат-перемат, звон бьющихся стекол, короткие сухие щелчки выстрелов. Мальчики Штудента так не умеют, им это просто не требуется, потому что их «коровы92» не могут неподвижно зависать над точкой десантирования. Одновременный натиск со всех сторон под аккомпанемент воя турбин все еще кружащих над замком вертолетов сломал даже намек на попытки сопротивления. Батальон охраны полег в первые же мгновения боя, а штабные офицеры, вооруженные лишь пистолетами, по большей части воспринимали их не как реальное оружие, а как элемент военного декора. Мол, положено носить пистолет в кобуре — вот мы и носим, было бы положено таскать резиновый член, таскали бы резиновый член. Ведь носили же пехотные и артиллерийские офицеры абсолютно не нужное им в бою длинноклинковое оружие только потому, что оно служило тем атрибутом, что отличал джентльменов (благородий) от быдла. Но уже к периоду первой мировой войны, когда дуэли по большей части остались в прошлом, только один из десяти офицеров владел этим атрибутом как боевым оружием, и еще трое могли гарантировать, что в случае чего они не порежутся о собственные клинки. То же самое и пистолетами. Мастеров скоротечных боевых контактов на короткостволе и тренированных на все виды оружия коммандос среди немецких штабных офицеров не имелось, остальным же пистолет был нужен разве что для того, чтобы застрелиться. Причем некоторые офицеры именно так и поступили, узнав о том, что за ними пришли те самые «марсиане». Стрелялись не только штабные офицеры. В своем кабинете при появлении «марсиан» счеты с жизнью попытался свести генеральный комиссар Латвии Отто Дрекслер. Но вышел курьез. Рука нацистского бонзы дрогнула — и пуля из пистолета, поднесенного к виску под слишком острым углом, только сорвала клок кожи с черепа вместе с волосами. Второго выстрела Дрекслеру сделать не дали — горе-самоубийцу сбили с ног, отобрали пистолет, скрутили и отпинали так, что тот потом и пошевелиться не мог. Генерал фельдмаршал Вильгельм фон Лееб стреляться не стал. Да и зачем? Старый во всех смыслах вояка, в звании лейтенанта сражавшийся еще против китайских ихэтуаней93 в 1900 году, сразу оценил выучку, организованность и боеспособность атаковавшего Рижский замок подразделения «марсиан». Кроме того, он не чувствовал, что хоть чем-то лично погрешил против законов и правил ведения честной войны94, и не считал, что должен бояться плена у «марсиан». В результате, когда майор Пшеничный в сопровождении двух контрактников вошел в кабинет фон Лееба, тот, сухой и прямой, как палка, встал из-за стола, протягивая рукоятью вперед свой пистолет. Командир батальона спецназначения, в тот момент чем-то напоминавший небритого и одичавшего актера Пореченкова, с кивком головы принял этот пистолет и покачал головой. Вот еще одно ритуальное назначение табельного оружия высших офицеров вермахта — с его помощью вполне можно изобразить обряд почетной капитуляции, если уж под рукой не нашлось необходимой для этого шпаги.