Часть 4 из 6 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Сатана поручила змею передать яблоко Еве. И взяла Ева яблоко, и вкусила, и ела, и дала также Адаму. И Адам тоже ел, а потом они трахались».
«Разумеется, не обошлось и без некоторых неприятных последствий, – сказал Килгор Траут. – Можешь даже не сомневаться. Кое-кто из вкусивших идей, заключенных в яблоке, пострадал от тяжелых побочных действий». Тут надо заметить, что сам Траут не пил, не употреблял никакие наркотики, не играл в азартные игры и уж точно не был сексуальным маньяком. Он всего лишь писал, сочинял истории.
«Сатана просто хотела помочь. И во многом действительно помогла, – заключил Траут. – Да, иной раз у ее патентованных препаратов обнаруживались совершенно кошмарные побочные действия, но то же самое можно сказать и о современных фармацевтических компаниях с самой что ни на есть солидной репутацией».
8
Побочные действия крепких напитков, приготовленных по сатанинским рецептам, загубили немало великих американских писателей. Во «Времетрясении-1» я придумал воображаемый пансионат для престарелых писателей под названием «Занаду», где каждый из четырех номеров класса люкс носил имя американского автора-лауреата Нобелевской премии по литературе. «Эрнест Хемингуэй» и «Юджин О’Нил» располагались в особняке, на втором этаже. «Синклер Льюис» – на третьем. «Джон Стейнбек» – в пристройке, в бывшем каретном сарае.
Когда Килгор Траут только приехал в «Занаду» спустя пару недель после того, как нас всех снова пришибло свободой воли, он воскликнул: «Эти ваши герои чернил и бумаги – все четверо – были законченными алкашами!»
Уильяма Сарояна сгубили азартные игры. Те же игры вкупе с алкоголем угробили журналиста Элвина Дэвиса, моего доброго друга, которого мне так не хватает. Однажды я спросил Эла, чем его так возбуждают азартные игры, и была ли такая игра, которая «вставила» ему круче всех. Он сказал, что была. Когда он просадил все свои деньги, просидев чуть ли не сутки за покером.
Он ушел, но через пару часов вернулся. Вернулся с деньгами, которые насобирал где только смог: что-то занял у друга, что-то взял у ростовщика, что-то выручил в ломбарде. Он сел за стол и сказал: «Раздавай».
Покойный британский философ Бертран Рассел говорил, что существует три вредных привычки, из-за которых он терял друзей: алкоголь, религия и шахматы. У Килгора Траута было свое пагубное пристрастие: он составлял своеобразные конструкции, расположенные горизонтальными линиями – конструкции из двадцати шести фонетических знаков, десяти цифр и приблизительно восьми знаков препинания, – и закреплял их чернилами на отбеленной и раскатанной древесной пульпе. Он был черной дырой для любого, кто мнил себя его другом.
Я был женат дважды, один раз развелся. Обе мои жены – сначала Джейн, а теперь Джилл – не раз говорили, что в этом смысле я вылитый Траут.
У моей матери была стойкая зависимость от богатства, от многочисленных слуг и неограниченных кредитов, от роскошных званых обедов и частых поездок в Европу первым классом. Так что можно сказать, что во время Великой депрессии у нее наступила ломка. Абстинентный синдром.
Культурный шок. Дезадаптация.
Дезадаптация в данном случае означает, что человек неожиданно осознает, что окружающий мир изменился, а вместе с ним изменилось и его собственное положение. К нему уже не относятся так, как раньше – как он привык, чтобы к нему относились. Экономический кризис, появление новых технологий, иноземная оккупация и государственный переворот – все эти факторы в одночасье вгоняют людей в состояние острой дезадаптации.
Как писал Траут в рассказе «Американское семейство, застрявшее на планете Плутон»: «Ничто так эффективно не губит любовь, как неожиданное открытие, что твое поведение, которое прежде считалось приемлемым, теперь стало смешным и нелепым». А на пикнике в 2001 году он сказал: «Если бы я не приучил себя жить без культуры и общества, меня бы уже тысячу раз прибило дезадаптацией, и от меня бы давно ничего не осталось».
Во «Времетрясении-1» я своим авторским произволом заставил Траута выкинуть «Сестричек Б-36» в мусорный бак, прикованный цепью к пожарному гидранту перед зданием Американской академии искусств и литературы, располагавшейся у черта на куличках, на 155-й улице в западном Манхэттене, в двух шагах к западу от Бродвея. Дело было в сочельник, в 2000 году, то есть якобы за пятьдесят один день до того, как времетрясение отбросило всех и вся обратно в 1991 год.
Члены академии, писал я, имели пагубное пристрастие творить старомодное искусство старомодными средствами, безо всяких компьютеров, и поэтому переживали острую дезадаптацию. В этом смысле они напоминали двух «артистичных сестричек» с матриархальной планеты Бубу в Туманности Краба.
Американская академия искусств и литературы существует на самом деле. Ее центральное управление, совершенно роскошное здание, больше похожее на дворец, стоит именно там, где я поместил его во «Времетрясении-1». Перед входом действительно стоит пожарный гидрант. А в самом здании действительно располагаются библиотека, картинная галерея, банкетные залы, залы заседаний, рабочие кабинеты для служащих и огромный лекторий.
Согласно закону, принятому конгрессом в 1916 году, количество действительных членов академии не должно превышать 250 человек. Действительными членами академии могут быть американские граждане, имеющие выдающиеся достижения в области литературы и изящных искусств, то есть известные прозаики, драматурги, поэты, историки, эссеисты, критики, композиторы, архитекторы, художники или скульпторы. Беспощадный Жнец – смерть, – как и пристало жнецу, регулярно выкашивает их ряды. Задача оставшихся – предлагать кандидатуры, а потом избирать тайным голосованием тех, кто займет освободившиеся места.
Среди основателей академии были старомодные писатели: Генри Адамс, оба Джеймса, Уильям и Генри, и Самуэль Клеменс, – и старомодный композитор Эдвард Макдауэл. Их аудитория была заведомо невелика. Для работы им были нужны только свои мозги.
Во «Времетрясении-1» я писал, что в 2000 году подобные им мастера считались, по мнению широкой общественности, «такими же странными анахронизмами, как и современные мастеровые в туристических городках Новой Англии, которые до сих пор занимаются изготовлением игрушечных мельниц-вертушек, известных еще с колониальных времен».
9
Основатели академии, созданной на рубеже веков, были современниками всемирно известного изобретателя Томаса Алвы Эдисона. Среди прочего он изобрел звукозапись и кинематограф. Но до Второй мировой войны эти поистине эпохальные проекты, которые теперь завладели вниманием миллионов людей в планетарном масштабе, считались лишь жалким подобием жизни – скрежетом и мельтешением, пасквилем на реальность.
Академия заняла свое нынешнее помещение в 1923 году – в здании, построенном фирмой «Макким, Мид и Уайт» на деньги известного филантропа Арчера Милтона Хантингтона. В том же году американский изобретатель Ли де Форест продемонстрировал публике устройство, позволявшее записывать на кинопленку не только изображение, но и звук.
Во «Времетрясении-1» у меня была сцена в кабинете Моники Пеппер, вымышленного ответственного секретаря академии. Дело было в сочельник 2000 года, уже ближе к вечеру. Примерно в то же время, когда Килгор Траут выкинул рукопись «Сестричек Б-36» в мусорный бак перед входом в здание академии, опять же за пятьдесят один день до того, как ударило времетрясение.
Миссис Пеппер, супруга парализованного композитора Золтана Пеппера, прикованного к инвалидной коляске, была поразительно похожа на мою покойную сестру Элли, которая так ненавидела жизнь. Элли умерла от рака в теперь уже необозримо далеком 1958 году, когда мне было тридцать шесть, а ей – сорок один, и буквально до самого конца на нее наседали кредиторы. И Элли, и Моника были хорошенькими блондинками, что само по себе неплохо – но ростом шесть футов два дюйма! В юности обе страдали от непреходящей дезадаптации, поскольку нигде на Земле, кроме как в племени ватуси, женщине нет никакого особого смысла быть такой рослой.
Обеим катастрофически не повезло. Элли вышла замуж за славного парня, который несколько раз затевал свое дело – какой-нибудь совершенно дурацкий бизнес – и каждый раз прогорал. В конечном итоге они остались без гроша в кармане и в долгах как в шелках. Моника Пеппер искалечила собственного мужа, так что у него отнялись ноги и вообще все ниже пояса. За два года до этой сцены в кабинете – в сочельник 2000 года – Моника прыгнула с вышки в бассейне в Аспене, штат Колорадо, и по нелепой случайности упала прямо на Золтана. Но Элли все-таки повезло больше. Да, она умерла в долгах, и четверо ее сыновей рано остались без матери, но она умерла лишь единожды. А Монике Пеппер после времетрясения пришлось опять прыгать с вышки прямо на спину собственного мужа.
В тот вечер, в канун Рождества 2000 года, супруги Пеппер сидели у Моники в кабинете и разговаривали. Золтан не знал, плакать ему или смеяться, и поэтому смеялся и плакал одновременно. Они с Моникой родились в один год, обоим было по сорок, то есть оба принадлежали к так называемому поколению беби-бума. Детей у них не было. Из-за Моники Золтанов дружок утратил работоспособность и больше не мог делать «динь-динь». Золтан смеялся и плакал и по этому поводу тоже, но конкретно сейчас главной причиной для смеха сквозь слезы был соседский мальчишка. При полном отсутствии слуха этот мелкий вредитель сочинил и соркестровал очень даже пристойную, пусть и вторичную, пьесу для струнного квартета в манере Бетховена – с помощью новой компьютерной программы под названием «Вольфганг».
А папаша этого нахального юнца не придумал ничего лучше, чем показать Золтану ноты, которые его сынок распечатал на принтере, и спросить, есть в этом что-нибудь или нет.
Золтан и без того пребывал в полном душевном раздрае. Как будто ему было мало парализованных ног и неспособности делать «динь-динь», всего лишь месяцем раньше его старший брат Фрэнк, архитектор, покончил с собой из-за очень похожего случая, нанесшего непоправимый удар по его самолюбию. Да, а еще через год грянуло времетрясение и подняло Фрэнка Пеппера из могилы, чтобы он еще раз вышиб себе мозги на глазах у жены и троих детей.
Так вот, Фрэнк забежал в аптеку за презервативами, или жвачкой, или что там ему было нужно, и аптекарь сказал ему, что его шестнадцатилетняя дочь стала архитектором и подумывает бросить школу, чтобы не тратить зря время на всякую ерунду. Она спроектировала здание подросткового клуба для детей из бедных районов с помощью новой компьютерной программы, которую школа купила для факультативных занятий учащихся профтехучилищ – безнадежных болванов, не сумевших окончить среднюю школу. Программа называлась «Палладио».
Фрэнк отправился в компьютерный магазин и сказал, что собирается прибрести «Палладио», но сперва ему хочется опробовать программу. Он ни капельки не сомневался, что для специалиста его уровня, с его прирожденным талантом и образованием, этот самый «Палладио» ничего нового не откроет. Однако буквально через полчаса, прямо там, в магазине, программа выполнила задачу, которую задал ей Фрэнк, и выдала готовый рабочий проект трехэтажного гаража в стиле Томаса Джефферсона.
Фрэнк придумал самое бредовое задание, на какое хватило фантазии, и был на сто процентов уверен, что с такими запросами программа пошлет его куда подальше. Но нет! «Палладио» выкидал одно меню за другим, запрашивал данные, в каком городе будет построен гараж – информация, необходимая для того, чтобы соблюсти местные нормы строительства, – и сколько там предполагается разместить автомобилей, и каких именно автомобилей, потому что не все гаражи рассчитаны на прием грузового автотранспорта, и т. д., и т. п. Программа даже поинтересовалась окружающим архитектурным ансамблем, чтобы просчитать, будет ли гармонировать с ним здание, построенное в джефферсоновском стиле. И предложила сделать альтернативный проект в стиле Майкла Грейвса или И. М. Пея.
А также составила схемы электропроводки и водоснабжения и выдала примерную смету строительства данного объекта в любой точке земного шара.
После чего Фрэнк вернулся домой и покончил с собой в первый раз.
Смеясь и плача – там и тогда, в кабинете жены, в академии, в первый из двух сочельников 2000 года, – Золтан Пеппер сказал своей симпатичной, но неуклюжей жене: «Раньше, когда человек катастрофически не справлялся со своей работой и вообще не понимал, что к чему, про него говорили, что у него мозги с наперсток. А сейчас мы работаем с мозгами, которые приходится брать пинцетом».
Речь шла, конечно же, о микросхемах.
10
Элли умерла в Нью-Джерси. И сама Элли, и Джим, ее муж, который тоже был родом из «штата верзил», похоронены на кладбище Краун-Хилл в Индианаполисе. Там же покоится и поэт Джеймс Уитком Райли, «певец мужланов», убежденный холостяк, пьяница и дебошир. И всеобщий любимец Джон Диллинджер, знаменитый в тридцатые годы грабитель банков. И наши родители, Курт и Эдит, и младший брат отца Алекс Воннегут, выпускник Гарварда, страховой агент, который всегда обращал внимание на все хорошее, что происходило вокруг, и каждый раз говорил вслух и с чувством: «Как же здорово, правда?» Все они похоронены здесь. Как и родители наших родителей, и их родители тоже: пивовар, архитектор, торговцы и музыканты – разумеется, с женами.
Все в сборе!
Джон Диллинджер, мальчишка с фермы, однажды сбежал из тюрьмы, угрожая охранникам деревянным пистолетом, который он выстрогал из доски от разбитого стирального корыта и выкрасил в черный цвет сапожной ваксой! Он был такой выдумщик. Будучи в бегах, грабя банки и скрываясь в глуши, Диллинджер написал Генри Форду восторженное письмо, в котором поблагодарил старого антисемита за то, что тот выпускает такие шустрые и проворные машины, как будто специально созданные для того, чтобы уходить от погони!
В те времена еще было возможно уйти от полиции, если ты лучше водил машину и ехал на более мощном автомобиле. Кстати, о птичках. Вот пример честной игры! За то мы и ратуем здесь, в Америке: равные условия для всех! И Диллинджер грабил только богатых, брал только банки с вооруженной охраной и всегда только сам и в открытую.
Диллинджер не был хитрым и жадным до денег мошенником. Он был настоящим спортсменом.
Наши школьные библиотеки до сих пор подвергаются периодическим чисткам на предмет выявления и ликвидации подрывных элементов, то есть книг, вредных для юношества. Однако две самые вредные книжки остаются нетронутыми и не вызывают вообще никаких подозрений. Одна из них – это история о Робине Гуде. Джона Диллинджера уж никак не назовешь высокообразованным человеком, но даже он вдохновился идеями этой книги: для него она стала программой, каким должен быть настоящий мужчина, – причем не только программой, но и прямым руководством к действию.
В те времена детям из простых американских семей, не озабоченных интеллектуальным развитием, не забивали мозги бессчетными историями из телеящика. Им читали какие-то книжки, но редко и мало. И сами дети читали не так чтобы запоем, и поэтому запоминали истории из книг и, может быть, даже чему-то учились. Во всем англоговорящем мире читали «Золушку». И «Гадкого утенка». И истории про Робина Гуда.
И есть еще одна вредная история под стать Робину Гуду, которая в отличие от «Золушки» и «Гадкого утенка» насквозь пронизана неуважением к общепризнанным авторитетам. Я имею в виду житие Иисуса Христа, как оно описано в Новом Завете.
По приказу Эдгара Гувера, директора ФБР, холостяка и гомосексуалиста, фэбээровцы прикончили Диллинджера – расстреляли в упор, когда он выходил из кинотеатра со своей подружкой. Он никому не угрожал, не размахивал пистолетом. Он не рванулся бежать, не попытался укрыться в толпе. Как и все остальные, кто был в кинотеатре, он просто вышел в реальный мир после кино, пробуждаясь от грез. А убили его потому, что он слишком долго выставлял фэбээровцев просто-напросто шляпными болванами – в то время все поголовно сотрудники Бюро носили мягкие фетровые шляпы.
Это было в 1934 году. Мне было одиннадцать. Элли – шестнадцать. Элли горько рыдала и бесилась от злости, и мы оба отчаянно ругали девицу, с которой Диллинджер был в кино. Эта сучка, по-другому ее и не назовешь, рассказала федералам, где будет Диллинджер в тот вечер. Она сказала, что наденет оранжевое платье. А невзрачный, непримечательный парень, который выйдет с ней из кинотеатра – это и будет тот самый опасный преступник, которого педерастичный директор ФБР объявил первым врагом государства.
Эта девица была венгеркой. Как говорится в старинной пословице: «У кого есть в друзьях венгр, тому уже не нужны враги».
Потом Элли сфотографировалась рядом с могилой Диллинджера на Краун-Хилл, недалеко от кладбищенской ограды на Тридцать восьмой улице. Я сам иногда приходил туда стрелять ворон из полуавтоматической винтовки 22-го калибра, которую наш повернутый на огнестрельном оружии отец подарил мне на день рождения. В то время вороны считались врагами рода человеческого. Им только дай – поклюют весь урожай.
Один мой знакомый мальчишка подстрелил беркута. Вот это был размах крыльев!
Элли ненавидела охоту такой лютой ненавистью, что я бросил это занятие, и наш отец – тоже. Я уже где-то писал, что папа увлекся оружием и охотой, чтобы доказать всем и вся, что, несмотря на свою сопричастность изящным искусствам – он был архитектором, живописцем и гончаром, – он настоящий мужик, а не какой-то изнеженный, женоподобный хлюпик. Я сам не раз говорил на своих выступлениях: «Если вам хочется по-настоящему расстроить родителей, но у вас не хватает смелости заделаться гомосексуалистом, вы всегда можете стать человеком искусства».