Зачем от нее скрывать то, что я не хочу ни на какой фронт, а просто так вышло. – Ты что, боишься? – девушка спросила таким тоном, что мне не понравилось. – Думаешь, никто не боится? Всем прямо былинные герои, так и рвутся на войну. Просто никто не понимает пока, что за война идет. Думают, легкая прогулка, развлечение… Я слыхал, немцы так прут, что хрен их остановишь, народу гибнет много. На самом деле я об этом не знал, вообще считал, что потери явно преувеличены. – Ну, не знаю, – пожала плечами девушка, – отец тоже собирался, но его не взяли из-за ноги. Понятия не имею, о чем она, но говорила Алена так буднично, словно мне это давно известно. – Раз не взяли, значит, так надо, – произнес я и махнул себе за спину, – там, виднее. Мы сидели на траве и болтали ни о чем. Было ясно, что девушка общалась со мной так не в первый раз. Мне же сначала было неловко, словно с чужой девушкой сижу, а потом ничего, втянулся. Видно было, что этот Сева, кем сейчас был я, ей не безразличен. Может, даже и влюбилась деваха. А была она хорошенькой. Чуть полноватой, но ее это, в принципе, не портило. Волосы светлые, глаза… как небо. «Черт, я чего, запал на нее, что ли? Она же мне в бабушки годится. Бр-р-р!» Уже темнело, когда Алена попросила проводить ее домой. Накинул ей на плечи пиджак, что прихватил машинально из дома, и мы потопали назад в поселок. Куда идти, я не знал, конечно, но я посмел предложить ей руку, она с удовольствием оперлась на нее, и мы пошли. Как бы невзначай девушка слегка направляла меня, когда проходили тот или иной перекресток, поэтому к ее дому мы вышли быстро. Жила она в небольшом, явно своем, на одну семью доме. У калитки бегала собака, Аленка ее подозвала, и та, на удивление, подбежала не к ней, а ко мне. Прижалась к ноге, приветствуя. – Вот всегда так! Как Жучка тебя видит, сразу ластится к тебе, как будто меня и нет, – фыркнула девушка. – Значит, видит, что я не плохой человек, собаку не обманешь, – высказал я свои мысли. Точнее, от кого-то слышал еще в прежней жизни, вот и ввернул по случаю. Никогда не заводил животных, за ними же уход нужен, мне не до этого. Собака, словно почуяв мой настрой, тут же как-то напряглась и отбежала в сторону. Аленка, взглянув на меня, собиралась что-то сказать, но, видимо, не решилась. Что-то я расслабился, нахожусь не пойми где, на войну вон отправляют, а я тут с девчонкой гуляю. Валить надо отсюда, пока и правда на войну не уехал. А девчонка все же хорошенькая… Домой (ну, не знаю, как назвать еще) я не вернулся. Задумавшись, озирался по сторонам, стоя посреди улицы, когда из кустов возле ближайшего забора выскочил один из парней, что также днем был в компании новобранцев у военкомата. – Севка, ты чего, на войну собрался? – удивил он меня первым же вопросом. – Ну, а как же… – замешкался я, не зная, что ему ответить. – Гори оно все огнем, я не пойду! – жестко заметил парнишка. Он был невысоким и тощим, лицо какое-то… хитрое, что ли… – Так посадят же. Слышал, этот, Абрамыч, что ли, как говорил: «Кто не явится завтра, под трибунал пойдет»? – Да нехай сажают, если найдут. Чего, думаешь, какого-то пацана будут специально искать, когда вокруг такая неразбериха? Ха! Пойдем со мной, ты ведь тоже не хочешь идти… – Что-то стремно… – Чего? – явно не понял меня парень. – Страшно как-то, вдруг поймают. Я слыхал, кто уклоняется, могут и расстрелять даже. – Да пусть поймают сначала! У меня тетка в Сибири живет, в тайге, хрен там кто найдет. Айда со мной. Прицепимся к поезду какому-нибудь – и баста! – А давай! – кивнул я. Ну ее, войну эту, не хочу я идти, мало ли, вдруг убьют. Что я, самый ярый коммунист? Три раза «ха»! От дома Аленки мы потопали к станции, она тут рядом была, мы ее проходили с девушкой, а уже от нее дали деру по грунтовке, которая петляла параллельно железке. Ночь была светлой, идти было легко. Когда сзади послышался шум какого-то двигателя, не обратили внимания, а зря… – Ты что же, стервец, делаешь? Сбежать решил? – Отец выдал мне по уху такую плюху, что я со всей дури полетел в придорожную канаву. Что было с моим новым приятелем, я не видел. Нас догнали на машине, и одним из преследователей был батя этого тела. – Вы что? – завопил я. – Убью гада! – орал отец. – Ишь чего удумал, сбежать захотел! На фронт не хочешь? Не потерплю такого позора! Чтобы Молодцовы от врага бегали? Не бывало такого! То, что этот самый батя меня забьет до смерти, я понял, к сожалению, слишком поздно. После нескольких ударов по голове ногами я вдруг понял, что не чую тела. Когда спустилась темнота и пропали звуки, я осознал себя в больнице. – Ну как? Многих под дулом автомата на фронт забрали? Или, думаешь, так только в этом городке было? – Дед сидел рядом с моей койкой в больнице и смотрел издевательски, прищурив глаз. – И что это было? – разлепил губы я. Во рту пересохло от всего увиденного. Ты же сам не верил, говорил, что чушь я несу. – Народ – как стадо, людей просто запугали, все боялись репрессий. Отцы гнали своих же детей на фронт, а если те не хотели, то их били и все равно отправляли. Люди запуганы были, если бы кого спросили, хочет ли он умереть за Совок, думаете, он бы согласился? Чушь и вранье! А немцы… Немцы – цивилизованный народ, у них такого точно не было бы! – Значит, этот цивилизованный народ просто так к нам пришел, просто чтобы помочь людям? Дурак ты! Не хотели идти защищать Родину только молодые да глупые, не понимающие, к чему такая война приведет. Но они быстро кончились. Основная часть граждан все же была умнее, люди понимали, что при немце жизни не будет. – Конечно, сами-то колхознички никогда ничего не могут сделать, вот и пришли европейцы помочь. Вы и такие, как вы, всю жизнь терпели, наш народ давно уже называют терпилой. Что бы с нами ни делали, только молчим и терпим. Сколько уже можно? В Европе наконец созрели и решили нам помочь, а вы их убивать пошли. Нужно было старых коммуняк из Кремля выгнать, немцы бы помогли, вот бы жизнь тогда была… – Не убивали, значит, немцы никого, мир несли? Страну хотели нам построить? Ну, иди тогда, сам погляди, раз не веришь, что это за цивилизованные люди были, какую жизнь они нам несли… Меня опять что-то закрутило, казалось, будто я на качелях качаюсь и делаю «солнышко». Замутило, боль в висках такая появилась, что казалось, глаза сейчас выскочат. Зажмурился, но тут появился звук… «Это что такое?» Что-то грохочет. Открываю глаза – и… О господи, что это? Вокруг меня какие-то люди, все в одинаковой серо-зеленой форме. Вояки, наверное. Черт, да я и сам вроде как в такой же одежде, вон, рукава вижу. Точно, это военная форма. Откуда она на мне? Я же не служил в армии, отмазаться в свое время удалось довольно легко. Я думал, что это видение с военкоматом и призывом на фронт лишь иллюзия, а тут похлеще будет, появился не пойми в каком времени, да еще и среди толпы вояк. Как же так-то? Черт, что грохочет, на взрывы какие-то похоже? При каждом таком взрыве голова буквально втягивается в плечи, почти как у черепахи. Вокруг земля, ямы, стенки из земли, земля под ногами, окопы, что ли, как в кино? Люди в них, вроде с оружием. Кто-то смотрит поверх стенки окопа, кто-то просто стоит, задумавшись. Пахнет гарью и чем-то сладковато-приторным, от чего к горлу подступает комок. А еще повсюду дым, такой, что глаза режет. – Ты чего, боец, испугался, что ли? – Внезапно надо мной кто-то нависает, и я понимаю, что сижу в какой-то яме. На дне окопа? – Я, я… Видимо, выражение моего лица было настолько глупым, что обратившийся ко мне человек улыбнулся: – Головка ты от часов «Заря»! – Улыбка исчезла с лица мужчины, и он добавил: – А ну встать! Где оружие? Я пытаюсь подняться, но ноги не держат. – Взял винтовку в зубы, немцы сейчас подойдут! – сказано было так буднично, словно мне предлагали место в трамвае уступить. Голос говорившего был твердым и уверенным, но особой злобы не слышалось, лишь желание заставить подчиниться. – К-какие н-немцы? – заикаясь, спрашиваю я наконец. Новый грохот заставляет заткнуться. С неба летят комья земли, неприятно бьют по голове и плечам. Дым, летящая земля, грохот, вонь и, черт, страх. Пытаюсь подняться. Страх такой, что ноги не держат, а предательски подгибаются. – Обыкновенные, из Германии. Встать, я сказал! – не обращая внимания на взрыв, орет вояка, и почему-то очень не хочется ему перечить. Дым стелется по земле, усиливается запах гари, глаза слезятся, но протереть их не могу, так как руки просто по локти в грязи, как будто я в ней купался. Делаю над собой усилие и все же поднимаюсь на ноги, поворачиваю голову… Что это такое? Кино, что ли, снимают? Очередную байку о войне? Впереди по полю, совсем близко, кажется, прямо на меня едут… Танки??? Да как это? Грохот оказывается взрывами. Танки что, стреляют? Куда? Среди железных коробок сквозь сизый дым проглядывают фигурки людей. Что-то периодически вспыхивает маленькими светлячками в районе головы каждого идущего в наступление человека. А рядом со мной, да и вокруг, чаще и чаще встают фонтанчики земли, разбрызгивая ее вокруг. Они что, стреляют в нас? В кино уже боевыми патронами, что ли, стали стрелять? Совсем сдурели киношники! Краем глаза отмечаю огромное количество лежащих на земле людей. Позы такие… Живые так не могут лежать. В какое-то мгновение мой взгляд натыкается на какой-то предмет, который лежит буквально в паре шагов от меня, на гребне окопа. – А-а-а, – ору я и вновь падаю на дно окопа. В предмете, лежавшим рядом, я отчетливо распознал человеческую руку. Ее как будто выдернули из плеча целиком, белеет кость, брызги чего-то красного вокруг. На меня накатила волна такого животного страха, что даже думать забыл, хотелось только орать. Нет, это, похоже, не кино, уж больно все натурально. А что тогда? – Ты что, гад, струсил? – вновь тот же мужик надо мной. Ну чего он привязался? Видит же, что страшно мне, а все свое гнет. – Где я? – ору я. Наконец удалось выдавить из себя что-то по делу. – В п… е! – рычит мне в лицо мужик. – А ну встать, иначе под трибунал пойдешь! На тебя люди смотрят, не сметь сеять панику! Лежу на спине, винтовка, которую заставили поднять, у меня в руках, и я машинально ею закрываюсь. Меня подхватывают и ставят на ноги. – Смотри туда и стреляй, вон, уже пехота пошла, – указывает мне мужик вперед, а я как в тумане. Какая пехота? Куда стрелять? Зачем? Что я сделал такого? – Я не хочу! Я не умею! Как это – стрелять? Я что, должен в людей стрелять? Я не могу, не хочу, да и просто боюсь я… – Вы не понимаете, мы все умрем тут! Нужно сдаться, нельзя стрелять в немцев, они нам свободу несут. Они просто хотят убрать наших кремлевских жидов, что гнобят свой народ. Уберут их, будет все хорошо. Если мы будем стрелять, нас всех тут танками раздавят. У них же и пушки, и танки с самолетами, а у нас?.. Что у нас?! – Сейчас немец до нас дойдет, он тебя научит! Только попробуй руки поднять, я тебя сам пристрелю! После боя особист с тобой побеседует, ему интересно будет, – орет мужик и сам начинает стрелять куда-то в сторону тех самых немцев из пистолета.