— Номера никто не заметил, но всего в двух с небольшим километрах от этого места, за новосельским поворотом, в реке обнаружена грузовая машина. Рыбаки пошли вечером садки проверить, а там такой улов. Рапорт тоже у тебя в папке, потом почитаешь. — А что водитель? Тоже в садке? — поинтересовался Пахомов. Разумов тяжело вздохнул: — Миша, откуда в тебе столько цинизма? Хотя здесь ты угадал. Водитель был в кабине. Это уже только сегодня утром установили, когда машину поднимать стали. Там в папочке, кстати, и фотографии его имеются, можешь полюбоваться. Пахомов послушно открыл папку. — Ты видишь, как ему лицо разнесло? Эксперт считает, что такие травмы могли быть получены при ударе о руль. Причем об этот самый руль долбанулся он не один раз. — В принципе такое может быть при падении с обрыва. — Может, все может быть. К тому же этот бедолага жене вчера вечером отправил сообщение со своего мобильника, что, мол, фигня вышла, прости-прощай. — Так а при чем тут мы тогда, Олег Егорович? — удивился Пахомов. — Тут даже районным делать нечего, все понятно. Сейчас проведут экспертизу, окажется, что водила выпимший был. А даже если и нет, все равно картинка очевидна. Понял, что человека угрохал, испугался, ну, сдуру в речку и сиганул. Вместе с грузовиком — по привычке. — Возможно, Миша, все так и было, — вздохнул Разумов, — вот только взгляни на фотографию кабины. Посмотри, как руль расположен. Понимаешь? — Пока не очень, — честно признался Пахомов. — Руль довольно низко, при ударе водитель, скорее всего, налетел бы на него грудной клеткой. И потом, Миша, открой глаза, ты что, не видишь, что там подушка безопасности сработала? — Никогда не знал, что на грузовиках подушки безопасности ставят, — хмыкнул Пахомов. — В любом случае он, когда падал, думаю, по всей кабине кувыркнуться успел. — В том-то все и дело, — задумчиво пригладил усы Разумов, — не мог он кувыркнуться, Миша. Пристегнут он был. — Ну не знаю, Олег Егорович, все равно не могу понять, что вам в этом деле неясным кажется. — И я не знаю, Миша, — пожал плечами Разумов, — не знаю ни одного водителя, который бы на таком грузовичке ездил, чтобы он пристегивался. Они все непристегнутые ездят, поверь мне. Все до единого. В общем, спорить тебе со мной не с руки. Берись за это дело и разберись, что к чему. Все ясно? — Так точно, все ясно. — Пахомов вскочил довольный тем, что хотя бы не пропустит обеденный перерыв. — Вот только объясните мне одно, Олег Егорыч. — Что именно? — поднял брови полковник. — Если все это только вчера случилось, а машину вообще сегодня подняли, то как уже вся информация к вам попасть успела? Да и вообще, если честно, это же не вашего уровня вопрос. — Не моего? — Разумов откинулся на спинку кресла. — Конечно, не моего, поэтому я тебе это все и отдаю. А насчет того, как успел, так вот и ты учись у старших товарищей, а то только можете, что в окно на девок засматриваться. О том, что утром ему позвонил Белоусов, на которого работала погибшая Никитина и с которым Разумов дружил еще со школы, Олег Егорович скромно умолчал. — Да когда такое было? — обиделся Пахомов. — Миша, скажи мне, девушка высокая, блондинка в оранжевых шортиках и белом топике в парк проходила сегодня? Пахомов кивнул и покраснел. — Вот, — удовлетворенно протянул Разумов, поднимаясь из своего кресла, — она каждый день там ходит. И каждый божий день, когда из парка выходит обратно, видит, как на втором этаже в третьем от края окне маячит чья-то физиономия. Твое окошко? — Мое, Олег Егорыч, — признал Пахомов. — А девушка моя, — неожиданно рявкнул полковник. Видя изумленное лицо подчиненного, он рассмеялся: — Что вылупился? Невестка это моя. Живет в соседнем квартале. И каждый день тут моего внука выгуливает. Думаешь, я на кого в окно смотрел? Молодыми мамками любовался? — Да я и не думал ничего, — растерялся Пахомов. — В этом беда современных следователей. Вы слишком мало думаете. Ладно, — решил закончить разговор полковник, — иди поработай немного. Разберешься с этим делом — поедешь в отпуск. — Так а если не успею? — Свободен! — отрезал Разумов. Капитан Пахомов считался следователем молодым и перспективным. Точнее, так думал о себе сам капитан. Будучи человеком с устойчивым мировоззрением, он не менял свою самооценку уже несколько лет, хотя последнее время мысленно добавлял к собственной характеристике слово «относительно». Относительно молодой и относительно перспективный. Относительно чего он таковым был, Пахомов сформулировать затруднялся. Очевидно, относительно некоего среднестатистического следователя из областного управления следственного комитета. Будучи человеком, опять же относительно, неглупым, он понимал, что молодость и перспективность понятия временные и имеют обыкновение тихо и незаметно уходить по-английски, растворяясь в тумане воспоминаний и старых фотографий. Как неглупый человек, он прекрасно понимал, что дело, которое ему только что поручил Разумов, явно не позволит перейти из категории перспективных в категорию успешных. Подумаешь, беглый аварийщик решил, что жизнь прожита зря, и наложил на себя руки. Что тут можно расследовать? Радует только одно: это дело не затянется надолго, а значит, он благополучно уйдет в отпуск. Даже если какие-то бумажки будут недооформлены, то этим можно будет заняться и по возвращении, хотя самым правильным будет, если дело передадут обратно в район. Это их уровень — такой ерундой заниматься. 3 июня этого года Не поздоровавшись, мужчина прошел мимо пожилого вахтера. Мимо вахтера все проходили не здороваясь. Уже пожилой пенсионер целыми днями сидел в небольшом закутке, отделенном от холла стеклянной перегородкой, и смотрел телевизор. Его задача была не пускать внутрь наркоманов и бомжей, которые так и норовили воспользоваться бесплатным туалетом, в котором можно было заодно и помыться. Но чаще подобные попытки предпринимались зимой. Летом и в речке помыться можно, во всяком случае, вахтер был в этом уверен. Мужчина неторопливо поднимался на четвертый этаж офисного крыла здания. Он никуда не спешил, да и тяжелая ноша не позволяла ему перепрыгивать через ступени. В одной руке мужчина крепко сжимал ручку коричневого кожаного портфеля, в другой нес большой желтый пакет, явно наполненный чем-то тяжелым. Во всяком случае, ручки пакета были натянуты до предела. Поднявшись на верхний этаж, мужчина не стал на нем задерживаться, а продолжил подниматься по лестнице. Старое здание было устроено так, что на чердак вел полноценный лестничный марш. Это удобно. Особенно он оценил это удобство две недели назад, когда взламывал навесной замок на двери в чердачное помещение. Сначала мужчина попробовал сделать это с помощью принесенной с собой монтировки. Однако замок оказался на удивление крепким, и сломать его не получилось, как он ни старался. Вторую попытку мужчина предпринял в тот же день. На сей раз он прихватил с собой только что купленную маленькую дисковую пилу с аккумуляторной батареей. Звук работающего инструмента, отраженный от бетонных стен, казался невыносимо громким, а когда вращающийся на бешеной скорости диск начал резать с трудом поддающийся металл, он стал еще громче. Однако шум этот никого не заинтересовал. Вахтер был занят просмотром очередного телесериала, да и шум на первый этаж долетал не так сильно, а обитателям многочисленных офисов и вовсе не было никакого дела до того, что происходит за пределами арендуемых ими квадратных метров. Спилив замок, мужчина убрал его в сумку, затем запихал туда же болгарку. Достав из сумки небольшой веничек и совок, он аккуратно смел с лестничной площадки все металлические опилки, не оставив никаких следов своей кипучей деятельности. После этого он извлек из кармана куртки замок внешне очень похожий на тот, что только что уничтожил. Замок занял место своего предшественника и защелкнулся. Все стало так же, как и было совсем недавно. За одним маленьким исключением. Теперь мужчина мог беспрепятственно попадать на чердак здания. Конечно, был риск, что подмену могут случайно обнаружить, если вдруг завхоз или еще кто другой неведомо зачем потащится на чердак. Но вероятность этого была крайне мала. Во-первых, что делать на пустующем чердаке в начале лета? Туда обычно поднимались всего два раза в год. Весной, когда сливали отопительную систему, и осенью, когда ее вновь запускали. Во-вторых, даже если кто-то и соберется на чердак, то, скорее всего, он поднимется по лестнице, идущей с противоположного торца здания. Именно там расположены все административные помещения, в том числе кабинет техслужбы. Если все же кто-то попытается и не сможет пройти на чердак именно через эту дверь, то наверняка решит, что бирки к ключам просто-напросто перепутались. Никому и в голову не придет, что кто-либо мог сменить замок. Однако осторожность соблюдать стоило. Поэтому все две недели, что мужчина приходил на чердак, он укладывал тяжелые пакеты и пластиковые бутыли, которые приносил с собой, в самые дальние и темные углы чердака, прикрывая их сверху уложенным на полу утеплителем. Обнаружить спрятанное можно было, только наступив на него, но кто будет ходить там, где скатная крыша опускается ниже человеческого роста? Сегодня мужчина поднялся на чердак в последний раз. Он прошелся по темному помещению, собирая припрятанные бутылки с бензином, и расставил их на поперечных балках возле деревянных опорных колонн, на которые опиралась кровля. Последнюю пятилитровую бутылку мужчина открыл и прошелся вдоль всех балок, старательно поливая их бензином. Пролить надо было так, чтобы легковоспламеняющаяся дорожка нигде не прерывалась. От усердия мужчина даже приоткрыл рот и высунул язык. Полученный результат его вполне удовлетворил. Отбросив в сторону пустую бутылку, мужчина достал зажигалку и крутанул колесико. Несколько мгновений он смотрел на маленький, беззащитный язычок пламени, который можно было погасить легким дуновением воздуха. Вернув на место замок, он начал спускаться вниз по лестнице. Настроение у него было просто великолепное, и если бы вахтер не был так увлечен сериалом, то наверняка бы услышал, как спускающийся по лестнице человек, лицо которого разглядеть было невозможно из-за надвинутой на лоб кепки, напевает себе под нос какую-то песню. Однако вахтер был слишком увлечен просмотром новой серии, чтобы обращать внимание на спускающегося по лестнице мужчину. Мужик. Вроде с портфелем. Такие здесь постоянно ходят. Так потом он и объяснил следователю. Натужно завывая сиреной, пожарная машина въехала во двор обувной фабрики. К ней тут же устремились люди, что-то крича и возбужденно размахивая руками. Зачем они это делали, было непонятно, пожарные и так все прекрасно видели. За то недолгое время, которое прошло с момента вызова, огонь успел набрать немалую силу. Выбежавшие во двор работники фабрики испытывали ощущение дежавю, переживая по новой то, что им никогда больше переживать не хотелось. Только если почти полтора года назад вначале заполыхала пристройка и лишь потом, благодаря усилиям пожарных, огонь перекинулся на основное здание, то теперь пламенем была объята крыша основного здания. — Огонь вниз не должен пойти, крыша выгорит, да и все. — Молодой мастер по ремонту оборудования деловито сплюнул и сунул в рот сигарету. — Огонь, может, вниз и не пойдет, а вот вода — да. Сейчас пожарные заливать начнут, все здание насквозь вымочат, — отозвался стоящий поблизости технолог производства, — лучше бы эти идиоты совсем ничего не тушили. Выгорело бы потихоньку, и все. А так ведь все оборудование зальют. — Ну а как иначе, им же зарплату надо отрабатывать, вот они и тушат, — развел руками наладчик. — Толку от их тушения, — не мог успокоиться технолог, — я же прошлый раз тоже здесь стоял. Без них будет всю ночь гореть, а с ними только до утра. Он тяжело вздохнул, еще раз чертыхнулся и тоже полез в карман за сигаретами. Изменить что-то ни он, ни кто-либо другой уже были не в силах. Как и предсказывал технолог, крыша фабрики горела до самого утра, пока не обрушилась и не выгорела полностью. 5 июня этого года Скрестив руки на груди, Журбин молча смотрел на закопченное здание. Как и в прошлый раз, огонь полностью уничтожил крышу обувной фабрики. Несколько расположенных на четвертом этаже окон оплавились, стекла в них полопались, наружные стены были почти полностью покрыты копотью, а кое-где на них выступили пятна влаги. С улицы Журбин не мог увидеть, какие еще повреждения зданию нанес недавний пожар, однако воспоминания о пережитом полтора года назад давали ему возможность хорошо представить, что творится сейчас на предприятии, которое он несколько лет возглавлял. Наверняка почти везде с первого по четвертый этаж внутренние стены закопчены. Даже в тех помещениях, в которые, казалось бы, дым не проник, стоит устойчивый, не желающий выветриваться запах гари. Все полы залиты черной жижей, которую бесполезно пытаться оттереть. Она намертво въелась в полированные полы. Значительная часть оборудования и фактически все запасы сырья и готовой продукции испорчены этой грязной жижей. Впрочем, многое из оборудования еще можно спасти. Главное, как можно скорее разобрать его, как следует просушить и прочистить внутренности. Впрочем, это уже не было заботой Журбина. Теперь он не имел к фабрике никакого отношения. Ну или почти никакого. Игорю стало грустно, и он неторопливо побрел по тротуару в сторону своей машины, припаркованной в паре сотен метров от здания фабрики. Он нащупал в кармане брелок и, когда до машины оставалось шагов десять, нажал кнопку. «Камри» с веселым писком подмигнула ему в ответ. А затем стало темно. Точнее, сначала стало темно, а затем стало больно. Кто-то, незаметно подкравшийся сзади, накинул Журбину на голову мешок из плотной материи, начисто лишивший его возможности хоть что-нибудь видеть, а затем этот кто-то, а быть может, его напарник от души врезал Игорю в солнечное сплетение. Журбин охнул и скрючился, прижимая к животу ладони. Следующий удар пришелся ему прямо в затылок. После этого удара, такого же сильного, как и первый, мешок был уже не нужен. Журбин и так не мог ничего видеть. Он потерял сознание. Когда сознание наконец вернулось, мешок был по-прежнему на голове, а сам Игорь лежал на полу какого-то фургона. Во всяком случае, это явно была машина, причем достаточно просторная для того, чтобы на ее полу можно было лежать. И эта машина куда-то ехала. А еще в этой машине кроме него и водителя явно были люди, и настроены эти люди были весьма агрессивно. — Ты зачем фабрику поджег, урод? — Сильный тычок, скорее всего, ногой в бок сопроводил вопрос. — Это не я, — только и успел простонать Журбин, как его почти одновременно ударили сразу несколько раз. Очевидно, что били его двое или даже трое. — Ты что там бормочешь? Еще раз спрашиваю, зачем поджог фабрику? Отомстить хотел? — Я клянусь, — Журбин от страха заплакал, — это не я, я не мог. На него вновь посыпались удары. Один из избивающих его людей ударил Игоря в пах, и он, поджав колени, завыл. — Не скули, гнида, — удары на время прекратились, — либо говоришь как есть, либо забьем до смерти. — Я скажу, я все скажу, — заторопился Журбин, — не бейте больше. — Вот и славненько, — подобрел голос, — рассказывай все подробно. — Вы знаете, когда начался пожар? Вы знаете время? Кто-нибудь знает время возгорания? — В шесть тридцать две прошел вызов на пожарку, я точно знаю, — отозвался невидимый голос, но не тот, который звучал до этого. — Вот, в шесть тридцать две, — снова заторопился Журбин, опасаясь новых ударов, — в шесть вечера я уже был в «Бирхаусе», посмотрите там камеры. Там же есть камеры! — выкрикнул он с отчаянием. — Не ори, тварь. — Тот, кто разговаривал с ним с самого начала, вновь ударил Журбина ногой, но уже не так сильно, как прежде. — И потом, я же ехал туда на такси. Меня вез таксист из дома, из Савватеевки. Можно же проверить через диспетчерскую. Проверьте. Меня не было, меня там не было, это не я. Не я, поверьте мне. — Слова так торопливо вылетали из горла, словно могли защитить от новых ударов. — Не было, говоришь, — задумчиво протянул голос и поинтересовался у кого-то: — Все записал?