Меткалф продолжил рыться в кипах бумаг и книг, перекладывал их слева направо, явно прикидывая что-то в уме. – Вот почему я тысячу раз говорил жене, чтобы она не брала с собой в вольеры Дженну… – Дженну? – Нашу дочь, – пояснил Меткалф. – Вы с супругой часто ссорились, так? – Кто это вам сказал? – с вызовом спросил хозяин. – Гидеон. По его словам, вчера вечером вы чем-то расстроили Элис. – Я расстроил ее? – удивился Томас. Тут я выступил вперед, как мы предварительно условились с Донни. – Можно мне воспользоваться вашей уборной? Меткалф махнул рукой в сторону маленькой комнаты в дальнем конце коридора. Внутри я увидел пожелтевшую, в поломанной рамке газетную вырезку с заметкой об открытии заповедника. Была там и фотография Томаса в обнимку с беременной женщиной, улыбавшейся в камеру, на дальнем плане маячил слон. Открыв аптечку, я перебрал ее содержимое: пластыри, антибиотики, жаропонижающее, болеутоляющее. Там стояли и три флакончика с препаратами, отпускаемыми строго по рецепту, на каждом наклейка с именем Томаса: прозак, абилифай, золофт. Антидепрессанты, причем все куплены сравнительно недавно. Если сказанное Гидеоном о перепадах настроения правда, то неудивительно, что Томасу выписали такие лекарства. Я спустил воду и вернулся в кабинет. Меткалф расхаживал по периметру комнаты, словно тигр в клетке. – Я не вправе советовать полиции, как выполнять свою работу, – сказал он, – но неужели не ясно, что я в данном случае пострадавшая сторона, а не подозреваемый. Элис сбежала с нашей дочерью, прихватив труд всей моей жизни. Не стоит ли вам заняться ее поисками, вместо того чтобы допрашивать меня с пристрастием? Тут в разговор вступил я: – А зачем жене красть ваши исследования? Меткалф опустился в кресло за письменным столом: – Вообще-то, она и раньше уже это делала. Много раз. Элис врывалась в мой кабинет, чтобы забрать мои бумаги. – Он развернул лежавший на столе длинный свиток. – Скажу вам кое-что не для протокола, джентльмены… Я нахожусь на пороге крупнейшего открытия в области изучения памяти. Это будет настоящий прорыв. Хорошо известно, что воспоминания эластичны, пока не закодированы миндалевидным телом головного мозга, но мое исследование доказывает, что каждый раз, как воспоминание всплывает в памяти, оно возвращается в изначальное переменчивое состояние. А следовательно, можно предположить, что потеря памяти действительно происходит после извлечения из нее воспоминания, если существуют фармакологические помехи, нарушающие синтез протеина в миндалевидном теле… Представьте, что можно стирать травмирующие воспоминания с помощью химических веществ спустя годы после самого события. Это полностью изменит подход к лечению посттравматического стресса. И бихевиористские работы Элис, посвященные исследованию печали, будут выглядеть на этом фоне не наукой, а гаданием на кофейной гуще. Донни глянул на меня через плечо и произнес одними губами: «Псих». А затем поинтересовался: – А ваша дочь, мистер Меткалф? Где она была, когда вы вчера вечером выясняли отношения с супругой? – Спала, – ответил он и замолчал, потом отвернулся от нас и, откашлявшись, продолжил: – Предельно ясно, что этот кабинет – единственное место, где моей жены точно нет… А потому возникает вопрос: почему вы все еще здесь? – Лейтенант Стэнхоуп, – вежливо обратился ко мне Донни, – пожалуйста, сходите к экспертам и скажите им, чтобы они закруглялись. А я пока задам доктору Меткалфу еще несколько вопросов. Я кивнул, а про себя подумал, что Донни Бойлену и впрямь чертовски не везет. Только мы решили записать в протоколе, что смерть наступила в результате несчастного случая и во всем виноват слон, как вдруг всплывает семейная ссора с похищением каких-то бумаг, результатом которой вполне могло стать исчезновение двух людей или даже убийство – от этого помешанного на работе типа всего можно ожидать. Я направился к месту преступления, где эксперты продолжали переписывать разный бесполезный мусор, как вдруг волосы у меня на голове встали дыбом. Обернувшись, я увидел седьмого слона, вернее слониху, которая стояла по ту сторону шаткой переносной электрической изгороди и смотрела на меня сверху вниз. С такого близкого расстояния слониха казалась не просто огромной, но гигантской. Уши ее были прижаты к голове, а хобот волочился по земле. Редкие волоски торчали на костистом лбу. В карих глазах светилась душа. Животное заревело, и я отпрянул назад, хотя нас разделяла загородка. Слониха снова затрубила, на этот раз громче, и пошла прочь. Сделав несколько шагов, остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на меня. А затем повторила те же действия еще два раза. Она как будто звала меня последовать за собой. Я не шевелился, тогда она вернулась к загородке и осторожно просунула хобот между рядами электрических проводов. Я чувствовал пыханье горячего воздуха из кончика хобота, ощущал запах сена и пыли. А потом задержал дыхание, и она дотронулась до моей щеки. Прикосновение оказалось нежным, как дуновение ветерка. На этот раз, когда слониха зашагала прочь, я пошел за ней, держась вдоль изгороди, но в какой-то момент животное повернуло и стало удаляться от меня. Слониха направилась в сторону долины и, прежде чем скрыться из виду, снова оглянулась. В старшей школе мы, бывало, чтобы срезать путь, бегали через коровьи пастбища, огражденные заборами из проволоки под напряжением. Мы подпрыгивали и отважно хватались рукой за провод, потому что знали: если успеешь отпустить его до того, как ноги коснутся земли, током тебя не ударит. Я тряхнул стариной и с разбегу перемахнул загородку. В последний момент носок ботинка зацепил землю, и в руку шибануло электричеством. Упав и прокатившись по земле, я поднялся на ноги и бросился к тому месту, где скрылась слониха. Я обнаружил ее примерно в четырехстах ярдах от изгороди: она стояла над телом женщины. – Вот дерьмо! – прошептал я, и животное затрубило. Стоило мне шагнуть вперед, как слониха подняла хобот и так ударила меня по плечу, что я свалился на землю. Ясно было, что это предупреждение: она могла бы швырнуть меня на другой конец заповедника, если бы захотела. – Эй, девочка, – прошептал я, глядя слонихе в глаза. – Я вижу, ты хочешь позаботиться о ней. Я хочу того же. Ты только дай мне подойти ближе. Обещаю, с ней все будет в порядке. Я продолжал разговаривать со слонихой, и постепенно ее поза стала менее напряженной. Прижатые к голове уши вздрогнули и сдвинулись вперед; хобот свернулся над грудью женщины. С изяществом, какого я не ожидал от столь крупного животного, слониха приподняла массивную лапу и отступила назад. В этот момент я по-настоящему понял, почему Томас Меткалф организовал слоновий заповедник и почему Гидеон Картрайт не стал винить одно из этих удивительных созданий в смерти своей тещи. Понял, отчего ученые пытаются разгадать, что творится в головах у этих величественных животных. Это трудно сформулировать, но я вдруг почувствовал, что слоны гораздо ближе к людям, чем мы думаем, ощутил какое-то внутреннее родство с ними. Я кивнул слонихе, и – клянусь Богом! – она кивнула мне в ответ. Возможно, я продемонстрировал излишнюю доверчивость или же вообще повел себя как полный идиот, но я встал на колени рядом со слонихой, достаточно близко, чтобы она при желании могла раздавить меня, и попытался нащупать пульс женщины. В волосах у нее запеклась кровь, опухшее багровое лицо было перепачкано грязью. Она ни на что не реагировала… но была жива. – Спасибо тебе, – сказал я слонихе, потому что мне было ясно: она стремилась спасти эту женщину. Я посмотрел вверх, однако животное уже исчезло, бесшумно ускользнув за деревья, обрамлявшие небольшую долину. Подхватив пострадавшую на руки, я быстрым шагом направился к нашим экспертам. Что бы там ни говорил Томас Меткалф, Элис никуда не сбегала, прихватив маленькую дочь и его бесценные бумаги. Она была здесь, в заповеднике. Однажды я так напился, что у меня случилась галлюцинация: мне привиделось, будто я играл в покер с Санта-Клаусом и единорогом, который все время жульничал. Вдруг в комнату ворвалась русская мафия и начала избивать Санту. Я убежал и стал карабкаться вверх по пожарной лестнице, но мафиози следовали за мной по пятам. Единорог был рядом со мной, и, когда мы оказались на крыше здания, он сказал мне, чтобы я прыгнул и полетел, словно Питер Пэн. И я уже занес было одну ногу над карнизом, но как раз в этот момент пришел в себя, потому что внезапно зазвонил мобильник. Я понял, что спасся лишь чудом, и решил, что это знак свыше: пора завязывать. И вылил в раковину все спиртное, какое имелось в доме. Три дня я не прикасался к выпивке. В это время очередная клиентка попросила меня проследить за мужем, которого подозревала в измене. По выходным он стал регулярно отлучаться из дому на несколько часов, говоря, что якобы идет в строительный магазин, но ни разу ничего там не купил; начал стирать сообщения в мобильном телефоне. «Такое ощущение, – сказала мне женщина, – что это не тот человек, за которого я выходила замуж, его словно бы подменили». И вот в ближайшее воскресенье я проследил за этим типом, который пошел не куда-нибудь, а в зоопарк. Он был с женщиной, это верно, но на вид ей исполнилось от силы года четыре, не больше. Девочка подбежала к вольеру со слоном. Мне тут же вспомнилось, как животные, которых я видел в заповеднике, свободно бродили по обширной территории, а не были упрятаны за бетонный забор, как здесь. Слон покачивался взад-вперед, будто двигался в такт музыке, которую никто больше, кроме него самого, не слышал. – Папочка, – в полном восторге пролепетала девочка, – он танцует! – Однажды я видел, как слон очищал апельсин, – небрежно заметил я, припоминая свой визит в заповедник Меткалфа после гибели Невви. Это был один из трюков Олив. Она катала плод мощной передней лапой, аккуратно придавливая его, чтобы кожура треснула, а потом ловко снимала ее хоботом. Я дружелюбно кивнул супругу своей клиентки и, зная, что в законном браке детей у него нет, сказал: – Какая милая у вас дочурка. – Спасибо, – отозвался он, и я услышал в его голосе невольное удивление, обычное для человека, впервые слышащего похвалу своему ребенку, но не для того, кто имеет четырехлетнюю дочь. Похоже, он узнал о своем отцовстве совсем недавно. Вернувшись домой, я был вынужден сообщить клиентке, что ее муж не просто загулял, но ведет целую жизнь, о которой ей ничего не известно. Неудивительно, что в ту ночь мне вновь приснилась та давняя сцена – как я нашел бесчувственное тело Элис Меткалф и сказал слонихе: «Обещаю, с ней все будет в порядке», дал клятву, которую так и не сдержал. На этом мой период трезвости завершился. Не могу вспомнить во всех подробностях, что происходило в течение восьми часов после обнаружения Элис Меткалф, столько всего случилось за этот короткий срок. «Скорая помощь» привезла ее в местную больницу, все еще без сознания. Я проинструктировал сопровождавших пациентку медиков, чтобы позвонили мне сразу, как только она придет в себя. Мы попросили копов из соседних городов помочь завершить осмотр слоновьего заповедника, потому что не знали, находится ли дочь Меткалфов где-то на его территории или нет. Около девяти вечера мы заехали в больницу, где нам сказали, что пострадавшая до сих пор не очнулась. Я считал, что нужно арестовать в качестве подозреваемого Томаса Меткалфа. Но Донни возразил, что это невозможно, ведь мы даже не знаем, было ли вообще совершено какое-нибудь преступление. Он заявил, что следует дождаться, когда Элис очнется и сама расскажет нам, что произошло и имеет ли Томас отношение к ее ранению, исчезновению ребенка или гибели Невви. Мы находились в больнице и ждали, когда пострадавшая оклемается, и тут нам позвонил Гидеон. Он был в панике и попросил нас срочно приехать в заповедник. Через двадцать минут мы вместе с ним шли к слоновьему вольеру, освещая себе путь фонариками. Томас Меткалф стоял посреди загона – босой, в банном халате – и пытался надеть цепь на передние ноги слонихи, которая всячески уклонялась от этого. Вокруг с лаем скакала собака и кидалась на Меткалфа, чтобы его остановить. Он пнул псину по ребрам. Та, скуля, отползла в сторону. – Нужно всего несколько минут, чтобы ввести ей блокатор U0126… – бормотал Томас. – Не знаю, какого черта он делает, – сказал Гидеон, – но мы здесь не держим слонов в цепях. Животные сердито урчали и топали, так что, казалось, вся земля вокруг дрожит. – Пожалуйста, уведите его отсюда, – попросил Гидеон, – пока не пострадал кто-нибудь из слонов. «Или сам Меткалф», – подумал я. Целый час мы уговаривали Томаса покинуть вольер. Еще тридцать минут потребовалось Гидеону, чтобы подобраться к испуганному зверю и снять с него цепи. Мы надели на Меткалфа наручники – а как еще прикажете поступить в такой ситуации? – и доставили его в психиатрическую лечебницу в шестидесяти милях к югу от Буна. По пути мы время от времени оказывались вне зоны действия сотовой сети, а потому сообщение о том, что Элис Меткалф очнулась, я получил только через час. К тому времени наш рабочий день продолжался уже шестнадцать часов, мы буквально валились с ног. – Отложим до завтра, – решил Донни. – Ни от меня, ни от тебя сейчас все равно толку не будет. А завтра с утра мы первым делом ее допросим. Так я совершил главную ошибку в своей жизни.