Йотунхейм, все еще связанный со своими спутниками, Хугином и Мунином, чахлыми побегами Иггдрасиля, которым каким-то чудом удалось пережить Рагнарек, неотвратимо умирал. Над красными песками его равнин высились останки циклопических пней и фрагменты рухнувших с неба стволов погибшего Древа. О судьбе миров-гигантов – Асгарда, Ванахейма, Свартальхейма, Хельхейма – и малыша Нифльхема, выброшенных катаклизмом на самые задворки мироздания, равно как и о судьбе населявших их существ, оставалось лишь догадываться. – Вы не находите, что это в высшей мере несправедливо? Затемненные стекла смотрели теперь на Козинцева в упор. Статский советник и не подумал отвести взгляда. – Отнюдь. Мидгарду посчастливилось выйти из Сумерек с наименьшими потерями, и ни один из его обитателей не согласится с вами. – Козинцев пожал плечами. – Случайность это или воля богов – вопрос философский, и ответа на него мы никогда не узнаем. Меня, как и любого насельника Круга Земного, вполне устраивает сложившийся порядок вещей. И мой долг – защищать этот порядок от любых на него посягательств. – Браво. Отличная речь. Другой я от вас и не ожидал, господин статский советник. Вот и все. Карты открыты. Враг бросил ему вызов. Гальдраставы, притихшие было в отсутствие явной агрессии со стороны собеседника Козинцева, теперь пульсировали в предельном напряжении, готовые сорваться в бешеный танец боевого пляса. Внешне Козинцев сохранял полнейшую невозмутимость. – Иных слов у меня для вас нет, – только и сказал он. – Вы достойный противник. – Собеседник в шутовском салюте коснулся пальцами полей щегольского цилиндра. – Кто знает: не рухни Радужный Мост, не низвергни боги Мироздание в пропасть лишений и разрухи – не стали бы мы с вами друзьями? – Кто знает… Козинцев, сдерживая эпинефриновую дрожь от предвкушения скорого боя, невольно перевел взгляд на Кольца, свитые из обломков расколотого Бивреста. Едва видные с поверхности при свете дня, по ночам они пересекали звездный небосклон сияющими дугами, составленными из больших и малых Осколков. Отсюда, с борта лунного экспресса, Кольца выглядели широкими полосами ослепительного блеска, затмевающего Солнце его же собственным, многократно умноженным в отражениях светом. В этом свете что-то в лице его собеседника показалось Козинцеву неправильным. Свечение Осколков проникало сквозь кожу лица, обнажая истинную суть спрятанного под человечьей личиной существа. Человеком это существо не было. «Вот и славно, – с невольным облегчением подумал Козинцев. – Хватит уже убивать только своих». Щеголь нечеловечески плавным жестом снял с хищно заостренного носа пенсне и взглянул на Козинцева в упор. Зрачки его были вертикальными щелями в янтарном разливе радужек. Губы, раздвинувшись в улыбке, обнажили четыре ровных ряда мелких, очень острых зубов. Эмаль на них была бледно-сиреневого цвета. – Вы приятный собеседник, господин Козинцев. Мне жаль, что придется вас убить. Ничего личного. Большая честь для меня – сойтись с вами в поединке. – А уж я-то как рад, – буркнул себе под нос Козинцев. – Не найдется ли закурить? – бархатным голосом произнес вдруг попугай. Козинцев машинально полез в карман за пахитосами – и в это же мгновение с леденящей отчетливостью понял, что пал жертвой социальных протоколов. «Отличный способ усыпить недреманную бдительность гальдраставов!» – успел подумать Козинцев. Попугай, который вовсе не был настоящим попугаем, дурным голосом заорал, захлопал крыльями и попытался вцепиться Козинцеву в лицо, в то время как его хозяин змеиным движением скользнул рукой в боковой карман своего сюртука. Козинцев отпрянул, ушел от хлесткого удара кастетом и ударил «денди» основанием ладони в кадык. Блок поставить тот не успел; его лицо мгновенно налилось синюшным багрянцем, рот распахнулся в попытке сделать вдох. Потеряв равновесие, он отшагнул назад, упершись поясницей в ограждение площадки, и вскинул руки, прикрывая лицо и корпус от новой атаки. Козинцев замахнулся, целя противнику в висок, и, едва тот закрылся наглухо, нырнул книзу, обеими руками ухватил лаковый штиблет и резко, с хэканьем, распрямился, выкручивая «трофей» кнаружи и чувствуя, как надсадно хрустят позвонки в пояснице. Гальдраставы, пронизав мышцы могучим электрическим разрядом, удесятерили их силу. «Денди», продавив спиной силовое поле, без звука перелетел через перила и канул в бездну. Попугай заорал напоследок и нырнул следом. Вся схватка заняла не более пяти секунд. Дверь открылась. – Справляешься, Лавр? – спросила Серафима. – Вполне, – переводя дыхание, ответил Козинцев. В глазах плавали цветные, как межзвездный эфир, круги. «Иггдрасиль» вдруг вздрогнул всем своим суставчатым телом, словно наткнувшись на некое препятствие. – Хелль меня забери! – выругалась Серафима. – Стыковка! 8. Вчера. Норт-Петтерсберг Оставив за спиной гулкие коридоры Императорской Канцелярии, Козинцев вышел в Микаэлев сад, деревья которого по причине ранней пока еще весны до сих пор щеголяли голыми ветвями. Пройдя аллеей до ворот, Козинцев оказался на набережной. За невысоким парапетом негромко плескал в гранитные берега канал императрицы Катарины. Козинцев неторопливо зашагал в направлении Вотанова поля, огибая многокровельный храм Воскрешения на месте гибели ярла Асвальда. У храма было многолюдно. С высокого крыльца к притихшей разношерстной толпе обращался худой, длинный как жердь священник в темно-синем одеянии, расшитом золотым растительным узором. Козинцев замедлил шаг и прислушался. Толпа внимала, затаив дыхание; голос священника далеко разносился в почтительной тишине, отражаясь от стен домов, от скатов многоцветной храмовой крыши, от глади канала, путаясь в железной листве кованой ограды сада и в кронах растущих за ней вековых лип и кленов. – Что есть наш мир, дети мои, как не щепа от ствола павшего Великого Древа? Отец Деревьев рухнул во время великой битвы, своим падением разбив в осколки Радужный Мост, обратив в пыль десятый из миров со своих ветвей… Щепа. Да, именно. Если бы фрагмент щепы Иггдрасиля, которой был полон эфир между мирами и которая в изобилии просыпалась на Мидгард метеоритным дождем еще долгое время после катастрофы, не попал случайно в руки неприметного любителя огородных культур из Козловска, никакого Древа в Империи теперь не было бы. Огородника этого звали Иваном Владимировичем. Престарелый агротехнолог умудрился отыскать в перемерзлой плоти Отца Деревьев живую ткань, сохранить ее и преумножить. От взошедших ростков получил черенки, укоренил их, подкормил новейшими, своего рецепта, удобрениями. Повторил – много, много раз. И пошел с результатом трудов своих под светлые очи Великого ярла. Вскоре в каждом мало-мальски значимом городе Империи вырос собственный Сын Древа. Не в силах сопротивляться сверхъестественному взаимному притяжению, ростки потянулись друг к другу, сплетясь в единый могучий ствол, и в течение считаных десятилетий Мидгард получил свое собственное Великое Древо. Древо обняло землю Мидгарда тысячами корней, подобных мангровым – за тем лишь исключением, что ствол даже самого большого из деревьев Круга Земного в сравнении с самым тонким из этих корней показался бы сущей тростинкой. В сотне тысяч верст над поверхностью корни сплетались в совершенно неописуемых размеров Ствол. Еще на пару сотен тысяч верст выше Ствол рассыпался трехмерным веером необъятной Кроны, оплетая Луну, подобно оправе, цепко удерживающей в своих объятиях драгоценную жемчужину. Мощная корневая система вгрызлась в земную твердь, погрузившись до самых недр. Корни нырнули в жерла вулканов, пройдя сквозь скальное основание тектонических плит, сквозь бушевание магмы и жидкий металл оливинового пояса к самому земному ядру. Где-то глубоко, у самого центра мира, корни, способные пройти сквозь самое сердце ада, нашли то, что искали. В бинарной системе Мидгард – Луна воцарилось наконец равновесие. Надолго ли? – Настало время испытаний, – вещал меж тем жрец. Голос его, негромкий, но сильный в своей вере, разносился далеко над внимающей толпой. – Время сеять семена; время ухаживать за всходами; время холить молодую поросль; время пестовать новый лес, который однажды превратится в новое Мировое Древо. Начните каждый с себя самого; спросите себя: посадил ли я свое дерево? Есть ли у меня на это время? Готов ли я встретить грудью невзгоды, готов ли защитить дом свой, детей своих, древо свое от врага, кем бы он ни был? И если ответом на все эти вопросы станет «да», то жизнь прожита не зря, и даже если суждено ей прерваться в этот самый момент – с радостным сердцем можно будет уйти из жизни, чтобы пировать с героями в небесных чертогах!.. Вот оно что. Конец света – не шило; в мешке его не утаить. Такое способен почувствовать собственной шкурой каждый обитатель подлунного мира и его окрестностей. Мир входит в очередной виток спирали. Рагнарек грядет. А когда даже для богов наступают сумерки, простым смертным видна лишь тьма. Козинцев кликнул извозчика и всю дорогу до Басилесова острова под мерное шипение пара в цилиндрах мрачно глядел в окно. За окном в стороне Кронштадта среди рваных туч величественно парили корабли заградительного авиаполка «Эринии». Валькирия на шпиле Петтерполевской крепости слепила глаза золотой блесткой на фоне серости неба. Вверх по свинцовой ряби Невы медленно поднимался серый, в асимметричных пятнах камуфляжной раскраски драккар класса «Йормунганд». Одна из орудийных башен задрала к тучам хоботы орудий, и одновременно с тройным громовым хлопком торжествующе зазвенели стекла в домах Дворцовой набережной. Чадя огнедышащими соплами, низко над городом прошло звено «Фенриров», канув за крыши жилых кварталов Каменностровской стороны – туда, где за бастионом многоэтажных домов и многими верстами комариных болот далеко на севере горным отрогом уходила в облака массивная колонна Ствола. По набережным и у Биржи, под драконьими оскалами Ростральных колонн группками собирался народ, реяли имперские стяги, сверкали штыки и погоны. Тут и там брызгали слюной разносословные ораторы, экзальтированно вещали жрецы, грубо намалеванные плакаты призывали дать отпор закордонным душителям народных свобод. Город был полон солдат; по першпективам и линиям гарцевали, красуясь, казачьи патрули. Вечер явственно благоухал нитролуддитом. Мидгард готовился к близкой войне. «Что бы мне, Лавру Козинцеву, приличествовало делать, будь я двойным агентом неназываемой, но точно установленной державы? Должен ли я развить в оставшееся время некую деятельность по активации своей агентурной сети? Спешно искать по перекрестным ссылкам информацию в архивах, преимущество отдавая той, что помечена грифом «совсекретно»? Пуститься в бега на худой конец?» Козинцев невесело улыбнулся своим мыслям. Что ж… Если это и впрямь всего лишь проверка, он выдержит ее с достоинством. Лишь бы это достоинство не было принято своими за хладнокровный расчет опаснейшего внутреннего врага. От таких мыслей становилось тошно, но ход рассуждений своих коллег был ему хорошо знаком – он и сам не раз закидывал подозреваемым приманку, терпеливо выжидая, какие действия будут теми предприняты. Как ни жаль ему было расстраивать оперативников ОВБ, явно сделавших на него стойку, но его ближайшие планы явно шли вразрез с их надеждами и чаяниями. На перекрестии Кадетской першпективы и Срединного проспекта Козинцев остановил извозчика, опустил в монетную прорезь вежливого автоматона положенные по новому курсу восемнадцать целковых и отправился прямиком в заведение мадам Тюильри. Досыпать. Завтра ему предстояла дальняя дорога. 9. Сегодня. Лунный экспресс «Иггдрасиль» – Стыковка?! Козинцев, набрав полные легкие воздуха, просунул голову и плечи сквозь защитный барьер и огляделся. Лицо обожгло ледяным дыханием эфира. Глаза застлало слезами, и Козинцев втянул голову обратно, тут же покрывшись изморозью от макушки до груди. Однако этого мига ему хватило на то, чтобы увидеть главное. Десятью вагонами ниже к составу прилип странный агрегат, состоящий из нагромождения направленных во все стороны ракетных дюз. Далеко вверху впереди, прямо по ходу экспресса, среди многоцветной психоделии эфира вспыхивали и гасли, рассыпаясь мириадами искр, ослепительно-яркие огни. Это вел бой с неизвестным противником, давая залп за залпом из главного калибра, литерный скидбландир «Гугнир». Управляемые чьими-то умелыми руками аппараты чертили пространство вокруг бронесостава огненными завитками выхлопов. Это фееричное великолепие стремительно приближалось – связанный боем «Гугнир» замедлил ход, и идущий в одной с ним колее экспресс теперь нагонял его с пугающей быстротой. «Иггдрасиль», машинист которого явно видел то же, что и Козинцев, заскакал-затрясся было на стрелках, спешно меняя курс, – и вдруг резко потерял ускорение. Козинцев почувствовал, как его ноги отрываются от палубы, а к горлу подкатывает ком недавно съеденной пищи. Рядом, округлив от неожиданности глаза, в воздух воспарила Серафима. Ее отглаженная униформа и короткая стрижка при этом сохранили свою безупречность. – Кто-то из команды локомотива с ними заодно! – крикнула Серафима. – Я туда! А ты разберись с этими! И она с удивительным проворством, извиваясь всем телом, быстро-быстро поплыла обратно в ресторанный зал, полный визга и ругани. Козинцев, подражая ее действиям, с куда меньшей грацией двинулся сквозь наполненную паникой блюющую толпу. Несмотря на воцарившийся повсеместно хаос, оркестр, парящий теперь в центре зала, продолжал играть, перекрывая шум и гам могучими тактами «Полета валькирий». – Барин, ну где же вы, барин?! Там же грабеж! Там разбой! Прохор, увешанный разящей сталью почище, чем тисовое дерево – подношениями прихожан, поджидал Козинцева в их вагоне. Казалось, чудесное исчезновение веса ничуть его не озадачило и не испугало. Козинцев проскользнул мимо денщика, нырнул в колодец очередной лестничной шахты, пройдя насквозь один нижележащий вагон, потом еще и еще. Уперся в задраенный наглухо сейфовой стали люк почтового. Наложил на сталь руки, чувствуя, как вибрации заработавших гальдраставов пронзили тело до кончиков пальцев. Люк скрежетнул запором и распахнулся. В лицо Козинцеву ударила волна жара.