– Ну, где Бовуар? Старший инспектор забыл, что наперекор всему и самой природе между Жаном Ги и Рут завязалось что-то вроде дружбы. Ну или по меньшей мере понимания. – Он занят на другом расследовании. Рут вперилась в него глазами, но Гамаш стойко выдержал ее взгляд. – Наконец-то понял, что ты собой представляешь? Гамаш улыбнулся: – Вероятно. – А твоя дочка? Он все еще влюблен в нее или на это тоже забил? Гамаш продолжал смотреть в ее холодные старческие глаза. – Я рад, что Роза вернулась, – сказал он наконец. – Выглядит она неплохо. Рут перевела взгляд с Гамаша на утку, потом снова на Гамаша. И сделала нечто такое, чего он от нее никак не ожидал. Она смилостивилась. – Спасибо, – сказала Рут. Арман глубоко вздохнул. В бистро пахло свежей сосной и дровяным дымком с ароматом мятной палочки. На каминной полке висел венок, в углу стояла елочка, украшенная вразнобой рождественскими игрушками и конфетами. Он повернулся к Мирне: – Как вы себя чувствуете сегодня? – Ужасно, – ответила она, слабо улыбнувшись. Судя по виду, она почти не спала ночью. Клара взяла подругу за руку. – Инспектор Лакост сегодня утром получит всю информацию, собранную Монреальской полицией, – сказал Гамаш. – Я поеду в город, и мы опросим свидетелей. Главный вопрос вот в чем: знал ли убийца, кто она на самом деле? – Вы хотите сказать, было ли это случайное убийство, или целью была Констанс? – спросил Оливье. – Это вечный вопрос, – кивнул Гамаш. – Вы думаете, что хотели убить именно ее? – спросила Клара. – Или это случилось по ошибке? Ограбление, которое пошло не по сценарию? – Был ли это mens rea, виновный разум, или убийство произошло случайно? – подытожил Гамаш. – Это мы и должны выяснить. – Постойте, – сказал Габри, который присоединился к ним некоторое время назад, но хранил необычное для него молчание. – На что вы намекали, когда говорили «кто она на самом деле»? Не просто «кто она», а «кто она на самом деле». Что вы имели в виду? – Габри перевел взгляд с Гамаша на Мирну и снова на Гамаша. – Кем она была? Старший инспектор подался вперед, собираясь ответить, потом посмотрел на Мирну, молча сидевшую в своем кресле. Он кивнул. Мирна не одно десятилетие хранила тайну. Кому, как не ей, принадлежало право ее раскрыть. Мирна открыла рот, но тут раздался ворчливый голос: – Она была Констанс Уэлле. Тупица. Глава одиннадцатая – Констанс Уэлле Тупица? – спросил Габри. Рут и Роза уставились на него. – Фак-фак-фак, – пробормотала утка. – Она – Констанс Уэлле, – пояснила Рут ледяным тоном. – А тупица – ты. – Ты знала? – спросила Мирна у старой поэтессы. Рут посадила Розу к себе на колени и принялась гладить, как котенка. Роза выпрямила шею, потянулась клювом к Рут, удобно устроилась в гнезде старого тела. – Не сразу. Я думала, что она просто занудная старая жопа. Вроде тебя. – Постой, – сказал Габри, помахав своей большой рукой перед лицом, словно чтобы рассеять недоумение. – Констанс Пино была Констанс Уэлле? Он посмотрел на Оливье. – Ты знал? Но лицо его партнера ясно говорило, что он удивлен не меньше. Габри оглядел собравшихся и наконец остановил взгляд на Гамаше: – Мы говорим об одном и том же? О пятерняшках Уэлле? – C’est ça[23], – ответил старший инспектор. – О пятерняшках? – повторил Габри, все еще неспособный осознать это полностью. – Именно, – заверил его Гамаш. Но ответ старшего инспектора лишь усилил недоумение Габри. – Я думал, они уже умерли, – сказал он. – Почему все вокруг говорят об этом? – удивилась Мирна. – Ну, это ведь было так давно. В стародавние времена. Наступило молчание. Габри точно выразил общее мнение. Удивляло не столько то, что одна из Уэлле умерла, сколько то, что кто-то из них все еще оставался в живых. И даже общался с ними. Пятерняшки были легендой Квебека. Канады. Всего мира. Они были феноменом. Чуть ли не цирковыми уродцами. Пять маленьких девочек, совершенно одинаковых. Они родились в худшие годы Великой депрессии. Были зачаты без помощи каких-либо таблеток, усиливающих репродуктивную функцию. Не в пробирке, а в естественных условиях. Единственная из известных пятерня, в которой все младенцы выжили. И последняя из них дожила до семидесяти семи лет. До вчерашнего дня. – Кроме Констанс, никого из них не осталось, – сказала Мирна. – Ее сестра Маргерит умерла в октябре от инсульта. – Была ли Констанс замужем? – спросил Оливье. – Фамилия Пино – от мужа? – Нет, никто из них так и не вышел замуж, – ответила Мирна. – Они жили под девичьей фамилией матери – Пино. – Почему? – спросил Габри. – А как по-твоему, ослина? – фыркнула Рут. – Не все же хотят быть в центре внимания. – Откуда же ты узнала, кто она такая? – спросил Габри. Ко всеобщему удивлению, Рут ответила молчанием. Все ждали от нее какой-нибудь грубости, а она плотно сжала губы. Но наконец соизволила ответить: – Она сама мне сказала. Но мы с ней на эту тему не говорили. – Да брось ты, – возразила Мирна. – Она сказала тебе, что она одна из пятерняшек Уэлле, а ты не задала ей ни одного вопроса? – Можете мне не верить, – проворчала Рут, – но, увы, это правда. – Правда? Да ты бы не узнала правду, даже если бы она укусила тебя за твое «увы»! – сказал Габри. Проигнорировав его, Рут вперилась взглядом в Гамаша, который внимательно глядел на нее. – Ее убили, потому что она была одной из пятерняшек Уэлле? – спросила она. – А вы как считаете? – ответил вопросом Гамаш. – Не могу понять зачем, – признала Рут. – И все же… «И все же, – подумал Гамаш, вставая. – И все же. Какой еще мог быть повод для убийства?»