Цветы разводила Анна, она их обожала. Но кроме любви и удовольствия они приносили доход. Громко сказано, но девочкой Анна собирала букеты и продавала их на перекрестке. Копейки, а все же помощь – жили тяжело, голодно. Послевоенное время, вдова и две дочери. Женское царство – мама, Амалия и она, Анна. Отец погиб в сорок четвертом. Милейший, тишайший и добрейший человек. После похоронки мама замкнулась, замолчала. Нет, обязанности свои она выполняла – в доме всегда была еда и стерильная чистота. Весь дом в вышитых и вязаных скатертях и салфетках – пани Тереза постоянно вязала. «Чтобы не сойти с ума», – говорила она. Денег катастрофически не хватало, зарплата у мамы-бухгалтера была крошечной. Окончив восьмилетку, старшая, Амалия, устроилась нянечкой в детский сад. Стало немного полегче, но по-прежнему считали каждую копейку. Окончив десятилетку, Анна собралась на работу, но мать заставила ее поступать в институт. «Хоть одна из моих дочерей должна получить образование, – твердила пани Тереза. – К тому же ты, Анна, умница и светлая голова!» Это была чистая правда – любой предмет давался Анне легко, будь то математика или литература. «Очень способная девочка, – говорили про Анну учителя. – Пани Малиновски, Аннушка обязана продолжить учебу». Амалия обиделась. А кто бы на ее месте не обиделся? Ей выливать горшки и подтирать детские задницы, а младшенькая – студентка! Институт – это новая, интересная жизнь, молодежные компании и симпатичные парни, свидания и влюбленности, а дальше – хорошая работа, уважение и хорошее жалованье. А женихи? Где, скажите на милость, взять в детском саду кавалера? Будущее Амалии было туманным, скорее всего, ее ждала участь старой девы. Мама Анной гордится, а что гордиться Амалией? Зато Амалия развела огород. Правда, за него пришлось побороться – рыжая вредина не хотела отдавать и полметра земли! Ничего, справилась! Еще бы не справиться с этой малявкой! Хотя огород – это смешно. Иметь настоящий площадь не позволяла. Но у забора на аккуратных, словно игрушечных, грядках росли укроп и сельдерей, клубника и огурцы, кабачки и даже картошка. И пусть всего было ничтожно мало, но Амалия с гордостью резала салат из собственной редиски и зеленого лука и со стуком ставила на стол миску с первой клубникой. Правда, мама это не оценила – возни много, а толку чуть! Да и цветы куда красивее: цветы – удовольствие, а твоя морковка толщиной с волос. И так всегда – у маленькой все хорошо, а у нее, у старшей, все вечно не так. А ведь Амалия думает о хлебе насущном, а студентка витает в облаках, огород ее не интересует. Зато клубнику и редиску трескает за милую душу, но продолжает возиться со своими цветами! А что от них толку? По вечерам, когда Анна торопливо выбегала на свидание, Амалия с завистью смотрела в окно. «Счастливая, – вздыхала она. – И парень такой высоченный и, кажется, симпатичный. Правда, скромный – в дом так ни разу и не зашел. А эта дурочка влюбилась по уши – краснеет, бледнеет, кусает губы. Даже ресницы накрасила! А все равно смешная – нелепая, маленькая, как подросток. И совсем некрасивая». – Не завидуй, – поймав завистливый взгляд старшей дочери, бросила мать. – Никто не знает, какая кого ждет судьба. Как в воду глядела. Все – правда. Разве мог кто-то предвидеть, что ждет беспечную, веселую и счастливую Анну? Ой, не дай бог. Не дай бог пережить то, что досталось сестрице. Бедная, бедная Анна, а все так хорошо начиналось… Что делают влюбленные? Влюбленные гуляют по улицам, сидят в парках и скверах, едят мороженое, бегают в кино и ходят на танцы. И, конечно, без конца целуются и обнимаются. Встав на цыпочки, Анна тянулась к любимому. Он легко брал ее на руки: – Воробушек! Ты мой воробушек, совсем невесомая. Надо тебя покормить! И они шли в любимое кафе, где ели бублики, булочки, запивая все это горячим кофе, но Анна все равно оставалась худышкой. Ее любимый Марек, оказалось, из богатой семьи – ничего себе, а? Отец – известный дантист с собственным кабинетом. Жили они в самом сердце города, у рыночной площади, где селились очень обеспеченные люди. К тому же у них была домработница, а хозяйка дома, мама Марека, никогда не работала. – А что же она делает день напролет? – удивлялась Анна. – Ей не скучно? – Что ты, – смеялся Марек. – Ей всегда не хватает времени. Встает она не раньше полудня. Потом пьет кофе и разговаривает по телефону. Дает указания Зосе, нашей работнице. Потом едет к портнихе или в магазин. Дальше встречается в кафе с подружками, пани Маркевич и пани Вайсман. И они снова пьют кофе, едят пирожные, обсуждают наряды и сплетничают. А когда наговорятся – дело к вечеру. В общем, домой она возвращается уставшая, и ей надо срочно прилечь. Вечером приходит отец, и начинается ужин. А там недалеко и до сна. Но перед сном опять телефон, и снова пани Маркевич и пани Вайсман, просмотр журналов мод, легкое чтение и – бай-бай, матушка утомилась! – И так каждый день? – не могла поверить Анна. – Нет, так можно рехнуться. Он пожимал плечами: – Она так привыкла. – Кажется, ему становилось неловко, и он добавлял: – Нет, еще они ходят в театр, в кино и в гости и иногда принимают у себя. А это, знаешь, тоже работа, – шутил он. – В общем, жизнь насыщенна и многообразна! Правда, – тут Марек хмурился, – мама часто болеет и подолгу лежит в больнице. У нее было страшное детство, погибла вся семья и родня, и это, конечно же, не прошло бесследно. Анна сочувственно кивала: болезни – это ужасно. Ее мама приходила с работы с темными синяками под глазами и жаловалась, что слепнет от цифр – мелких, как назойливые мухи. И Анна видела, как мама устает. А мама крепкая, сильная женщина. Нет, замечательно, что мама Марека может не ходить на службу! И здорово, что пан Ванькович, его отец, хорошо зарабатывает! А пани Тереза, Аннина мама, получив жалованье, садилась за стол и с тяжелым вздохом принималась раскладывать деньги – за электричество, на новые чулки, сколько можно штопать старые, на мясо, на подарки к Рождеству. И каждый раз у нее становились мокрыми глаза. Да, все живут по-разному, такая вот правда жизни. Но если бы был жив папа, все было бы совсем по-другому! Всё! И мама была бы веселой и неплаксивой, и они бы не покупали свиные обрезки с жилами, а покупали настоящие куски мяса и запекали бы его в духовке, как делали раньше, до войны, как любил папа – с чесноком, розмарином и мелкими картофелинами. Нет, тушеная капуста или картошка с обрезками были тоже вкусными, но большой, истекающий соком кусок мяса Анне снился ночами. Месяцев через восемь пани Тереза не выдержала: – И где твой кавалер, Аннушка? И, кстати, какие у него намерения? Он что-то вообще говорит? – Говорит, – пролепетала смущенная Анна, – говорит, что любит меня. Амалия расхохоталась: – Ну ты и дурочка, Анна! Мама имеет в виду совершенно другое. Анна уставилась на сестру. – Не понимаешь? Амалия скривила презрительную гримасу: – Он замуж тебя зовет или как? Или вы просто… – Зовет, – перебила ее Анна, – говорит, что жить без меня не может и что мы обязательно будем вместе. – Да? – желчно осведомилась сестра. – Ну знаешь, это как-то расплывчато… В этом деле, дорогая, нужна конкретность! – Ну конечно, ты у нас самая умная и самая опытная, – не выдержала мама, видя, как потухла младшая дочь. – Раз есть разговоры на эту тему – уже хорошо. Ну не самой же Анне делать ему предложение! Но самое смешное, что через два дня, ровно через два дня, как будто подслушал их разговор, Марек сделал ей предложение. – Замуж? – переспросила Анна, вспыхнувшая от смущения. – А твои родители в курсе? – Пока нет, – нарочито бодро ответил он. – Но, кажется, сначала полагается попросить руки у родителей невесты? – Если честно, то я не знаю, – прошептала Анна. – Такое со мной в первый раз. Марек в голос расхохотался: – Со мной, между прочим, тоже! И опыта у меня никакого, поверь. И вдруг Анна расплакалась. Растерянный и перепуганный, Марек крепко сжимал ее в своих объятиях и целовал мокрое, зареванное лицо. Чуть позже, когда она успокоилась, он отодвинул ее от себя и с тревогой спросил: – Ну а вообще? Ты согласна? Конечно, она была согласна, еще бы! Такого, как Марек… Таких больше нет на всем белом свете – ни одного, даже не стоит искать! В этом Анна была уверена. В первые же выходные было назначено знакомство с мамой и сестрой. И началась суета – пани Тереза пересчитывала деньги и охала, что на хороший стол точно не хватит. – Ой, а еще же вино! Или шампанское? Что пьют на помолвку? Или это не помолвка, а просто знакомство? Матка боска, что делать, с кем посоветоваться? – бормотала она. – С соседями или с сотрудницами? Нет, только не это. А вдруг все сорвется? Как тогда? Языки у всех с километр, понесут по знакомым: младшая Малиновски выходит замуж. Еще старшую не отдали, а тут эта малявка! А закуска, а горячее? А посуда? Сервиз совсем плох, тарелки со сколами, скатерть старая, обтрепанная – стыдоба. А он из приличной семьи! И осталось всего-то три дня! Нет, они ничего не успеют! Не успеют и предстанут перед женихом неряхами и ободранками! Но кое-как все разрешилось. На столе лежали кружевные салфетки, сервиз одолжили у соседа, одинокого вдовца, которому было не жалко посуды: «На что она мне, милая пани?» И отлично подошло тесто, и знаменитые пирожки с вишнями и капустой получились отменными, и картофельные клецки не расползлись, и селедка оказалась малосоленой, а свекла – сладкой. Но самое главное – мясо! Вечером в пятницу, под самый конец базара, пани Малиновски отхватила замечательный кусок свиной шеи. Это была большая удача! И теперь, издавая немыслимый аромат, нашпигованная чесноком и морковью шея шкворчала и шипела в духовке. Шампанское отменили, остановились на вине. В конце концов, мы не французы, да и времена сейчас не самые сытые. В общем, к приему жениха все были готовы. Ах, как нелепо выглядел ее жених – белая узковатая рубашка, черные брюки, приглаженные влажные кудри, но самое главное – галстук! Нелепейший голубой галстук с желтыми горошинами и блестящим отливом! Она смотрела на него и хохотала: – Ну какой же ты смешной, Марек! Он немного обиделся: – Я же старался… – Но галстук с удовольствием стянул и с облегчением сунул в карман. В руках он держал большой букет желтых тюльпанов и какой-то бумажный сверток. – Что это? – спросила Анна. – Кекс с изюмом к чаю, – растерялся он. – А что, не надо было? – Сойдет, – вздохнула Анна. – Но мама готовится серьезно: и пирожки напекла, и эклеры. Переглянувшись, они взялись за руки и наконец вошли в дом. В доме пахло праздничной, давно позабытой едой. Анна прикрыла глаза и втянула забытые запахи – когда это было? Нет, дни рождения, разумеется, отмечали, но скромно и без размаха – пирог с яблоками или с вареньем, салатик и голубцы. В голубцы можно положить совсем немного мяса и много риса. В прихожую вышла Амалия, в лучшем платье, с круто завитыми локонами, подкрашенными ресницами и губами. Красавица. Следом появилась и мама – ее единственное старенькое праздничное платье было прикрыто передником. От мамы пахло ванилью и тестом. После обычных приветствий сели за стол. Амалия с интересом разглядывала будущего родственника. В ее голубых круглых глазах читалось удивление, которое она и не собиралась скрывать, – ну ничего себе, а? Эта пигалица, эта соплячка – и ухватила такого кавалера, такого красавца? Ну где справедливость, ей-богу? Она, Амалия, высокая, стройная, длинноногая и красивая, сидит сиднем и, скорее всего, останется на бобах. А эта малявка… А Марек и вправду красавчик. Ничего не скажешь – просто писаный красавчик. И, кажется, скромный, воспитанный. Вот повезло.