Щупальце торнадо задевает его по лицу. – Хью, отойди, – встревоженно говорю я. – Куда? – спрашивает он, заметив мой страх. – Что такое? – Посмотри на нее, – шепчу я. Щупальца хлещут, лижут его по лицу, как языки пламени. Я шарахаюсь в сторону, опрокидываю стул и ударяюсь о стену. – Элис, в чем дело? Цвета? Я стою у стены. Спина прижата к ней, глаза округлились от ужаса. – Элис, спокойно. Дыши глубже. Вдох, выдох… – Значит, говоришь, нормальная? – произносит она. Длинные, черно-лиловые языки-щупальца теперь везде; они лижут меня, окружают со всех сторон. Им все известно о моих увертках, они дотянулись до каждого угла. – О господи, – произносит она и начинает хохотать. Она зажигает сигарету, мешает в кастрюле, попыхивает, потом оборачивается ко мне, кладет одну руку на бедро, а другой держит сигарету, как соломинку, и спрашивает: – Чего это она? – Ты ее пугаешь. – У-у, – произносит она, и щупальца хлопают, как хлыст. Я визжу и закрываю лицо руками. – Никогда она такой не была. Элис, посмотри-ка на меня! И ты еще говоришь, что она нормальная? – повторяет она. Я чувствую, как щупальца дотягиваются до моего лица. Мельком я вижу извращенное темное безумие, которое пронизывает все ее мысли. Они бешено обгоняют друг друга, и получается полная чушь. Слишком быстро, слишком тесно, в голове звенят обрывки слов. Ни порядка, ни ясности, шумно, слишком много, слишком быстро, слишком много, слишком быстро, дальше и дальше, дальше и дальше. Мысли несутся по кругу, без остановок, без выводов и решений, громоздятся, налезают одна на другую, одна на другую, одна на другую… Олли входит в кухню и интересуется: – А что на ужин? – Олли, вон отсюда, – говорю я. – Нет, я есть хочу, – отвечает он и идет прямиком к плите. Щупальца охватывают его и сжимают сильнее, чем она, когда обнимает его. – Стой! – кричу я и кидаюсь за ним. Он не сможет так жить, она его задушит. Она его уничтожит, а он ей это разрешит. Я кидаюсь на него и валю на пол, закрываю, защищаю. Щупальца крепко прижимают его к земле, и он вопит, когда они сжимаются. Я тоже воплю, но потому, что в спину втыкается жало из ее цветов. А потом до меня доходит, что я задела за ручку ковша на плите и нас обоих окатило кипятком. * * * – Как ты это делаешь? Я лежу в своей кровати, на животе. Спина – один сплошной ожог после кипятка. Он почти весь пролился на меня. У Олли задеты руки и чуть-чуть лицо. Оно все забинтовано. Сколько надо будет лежать на животе, я понятия не имею. Думаю, до тех пор, пока не перестанет болеть. – Что – это? – Блокируешь ее цвета. Не разрешаешь им прилипать к себе. – Правда? – Да, так всегда бывает. Ее цвет подходит к тебе и отскакивает или проплывает над головой, а иногда возвращается прямо к ней. Он пожимает плечами, но задумывается. – Да не хочу пускать ее, и все. Не хочу иметь с ней ничего общего. А ты что делаешь? – Увиливаю. – А Олли? – Он все это принимает. Прямо засасывает в себя, даже когда она спокойная. Похоже, ему этого хочется. Он снова задумывается и спрашивает: – Так ты поэтому на него прыгнула? – Да. Я и не собиралась его бить. А ты что подумал? Спину жжет, но я пробую сесть в постели и посмотреть на него. – Элис, – произносит он, устало потирая глаза и лицо. – Этому все равно никто не поверит. – Жалко. – А мне другое жалко. Жалко, что с тобой это происходит. Я чувствую, как к глазам подступают горячие слезы, как будто меня окунули лицом в тот кипяток, и теперь нужно смывать его собственным потом и слезами. Он приподнимает мои темные очки и смотрит мне прямо в глаза. – Слышишь меня? Я киваю и смахиваю слезы. – Попробуй… попробуй приспособиться и как-то жить с этими цветами. Все время пугать людей невозможно. Но и все время бегать от них тоже невозможно. Я хорошо понимаю, как это трудно, я не знаю, что бы я стал делать… но тебе так дальше нельзя. Ты растешь, у тебя вся жизнь впереди. Может, ты перестанешь видеть цвета, а может, и нет. Но всегда ты рядом с ней не будешь, пора начинать думать о себе. Всего-то через шесть лет, – тут он повышает голос, я понимаю, что нарочно, и для меня его слова звучат приговором суда. – А потом можешь приезжать и жить со мной. – Хорошо бы. Тогда у меня никаких проблем не будет. – Нет, этого мало. Образование – вот выход. У меня делаются круглые глаза. – Поняла? – наставительно произносит он. – Хочешь вырваться отсюда? Начать свою жизнь? Не зависеть от нее? – Хочу, конечно. – Тогда учись как следует. Кончишь школу, пойдешь в университет. – Где я, а где ты, Хью. – Начинай думать, как я. Игра будет долгая, Элис. Планируй будущее. – Я так далеко не умею заглядывать. Я думаю почти всегда только о том, как бы побыстрее лечь в постель. Он грустно смотрит на меня и произносит: – Тогда хотя бы на день вперед. «Как же она за все это заплатит?» – недоумеваю я, перелистывая проспект. Радостные подростки с радостными учителями занимаются в чистых, ярких классах. Я знаю, что это неправда: ведь настоящий бигмак тоже совсем не такой, как на рекламных постерах. – У тебя грант, – говорит он. – За тебя платит государство. – Как так? – Школа организовала. – Ничего себе! Значит, сильно там хотели от меня избавиться. – Или, может, кому-то было не все равно. Но есть условие, – говорит он. – Платить будут, только если ты будешь ходить туда каждый день. – Значит, если я не буду ходить, они не будут платить, и мне придется возвращаться домой?