Сломанных людей можно было исправить, только если они сами этого хотели. Если они не боялись того, как будет выглядеть мир после того, как они избавятся от своей боли. Он убил собственного брата. Но я не думаю, что только это сделало Атласа тем, кем он был. Под этой прекрасной болью скрывалась душа, жаждущая другого. У меня почти получилось, я могла бы помочь ему, но нет, он слишком далеко зашел в своем разрушении. Атлас не был плохим. Он не был злодеем. Он был непонятым, морально скрытным человеком, который совершал плохие поступки ради тех, кто был ему дорог. Он поступил так, как поступил со своим братом, и я знала, что я ему небезразлична, после того как он добился для меня приюта, как он пожертвовал и получил помощь от своего брата. Сэйнты не пугали меня так, как раньше, то есть они были ужасающими, но, находясь рядом с Атласом, видя их динамику, то, как яростно они любят и защищают, как они проникают своей силой в город, манипулируя и контролируя его, чтобы добиться успеха и для себя. Я горевала о потере своей семьи, отца и этих отношений, но не так сильно, как сейчас. Наши короткие отношения были нетрадиционными, сами по себе испытанием, и все же я так безнадежно влюбилась в него, что не знала, как смогу жить дальше. Как после Атласа может быть другой? В этот момент я чувствовала себя невероятно одинокой в огромной квартире, звуки города заглушались тихим шорохом, когда я находилась так высоко в облаках. Атлас... Он навсегда останется оболочкой человека, прячущегося за собственной болью. Он наказывал себя единственным известным ему способом. Изоляцией. Возможно, я оправдывалась, пытаясь придумать причины, по которым я ему не нужна. Возможно, в его словах была правда, возможно, он не хотел меня... Эта мысль причиняла боль. Я опустилась на диван, не обращая внимания на мускусный запах пыли, и подтянула колени к груди. Слез больше не было, но трещина в груди была настолько изнурительной, что хотелось заползти в темное помещение и не вылезать. Я никогда не понимала горя от разрыва отношений. Не могла понять, как кто-то может быть настолько поглощен своей печалью. До этого момента. Не бывает любви без боли, потому что если она не причиняет страдания, то была ли она вообще? Глава 31 ◦•●◉Атлас◉●•◦ —Еще раз, — мои слова звучат невнятно, кровь капает с моей губы, —Ударь меня еще раз! —Атлас, — предупреждающий голос Габриэля звучит с края ринга, шум в подземной боевой ямы был громким, но он был достаточно близко, чтобы я мог его услышать. Энцо был рядом с ним. Мое тело было мокрым от пота и крови, костяшки пальцев опухли, лицо почти в том же состоянии. Парень на ринге со мной, большой, злобного вида ублюдок, колеблется, его единственный глаз, который не опух, метнулся между мной и моим братом. —Не смотри на него, смотри на меня! — я рычу. —Давай! Краем глаза я вижу, как силовик нашей семьи подходит идет ко мне по команде Габриэля. Никто не осмелился бы сразиться с Энцо, если бы это не был организованный бой, даже если бы этот парень, стоящий сейчас передо мной, был почти такого же размера. Даже толпа, собравшаяся вокруг ринга, нервно переглядывается. —Я думаю, ты уже достаточно себя избил, — говорит Габриэль. Этого было недостаточно. Никогда, черт возьми, не достаточно. Три дня. Прошло три дня с тех пор, как я отослал Эмери. Я сделал то, что мне было нужно: держался от нее подальше, позволил ей двигаться дальше и жить жизнью, которую она заслуживает, занимаясь тем, что она любит. Но я забыл, каково было до того, как она вошла, и недооценил, насколько сильно она изменила все во мне. Я сплю несколько часов в сутки, где меня преследуют кошмары, а в часы бодрствования боль, которую я чувствую внутри своего тела, достаточна, чтобы меня сломить. Все, что я вижу в своей голове, это ее улыбка, ее легкие прикосновения и музыкальный смех. Прокручивание воспоминаний с ней было подобно пытке. Помню, как она улыбалась собакам, с которыми работала, когда никто не смотрел, как она разговаривала с ними, как с людьми. Помню как наблюдал за ней, когда она была в чем-то потеряна, даже в такой тривиальной статье, как новостная, и как она зажимала губу зубами, когда концентрировалась. Но больше всего дело было в том, как она смотрела на меня: ее большие глаза были мягкими и совершенно беззащитными, как будто я был не монстром в ее истории, а героем. Я воспроизвожу свои слова, воспроизвожу ее слезы, ее боль... Итак, нет, этого было недостаточно, потому что, если я все еще чувствую, значит, я недостаточно оцепенел, недостаточно избит. Мне просто нужно было заменить эмоции чем-то физическим. И на данный момент, это было кроваво, жестоко и хорошо, чертовски отлично. Парни, с которыми я дерусь, не знают, что я вымещаю на них гнев и боль, они просто знают, что я стремлюсь причинить им столько же боли, сколько хочу, чтобы их кулаки ударили мне в лицо, моя кровь была на коврике под моими ногами. Мой нынешний противник начинает идти к канатам. —Нет! — кричу я. —Блядь, вернись сюда и сразись со мной! —Вытащи его, — слышу я приказ Габриэля. Не было смысла драться с Энцо, когда он схватил меня и вытащил с ринга, моя кровь размазалась по его рукам. Я чувствовал, что неуверенно стою на ногах из-за недостатка сна, еды, ну всего, что было необходимо для поддержания моей жизни, и знал, что выгляжу просто дерьмово. Я не мог остановить шум своих мыслей, даже несмотря на звон в ушах от удара, нанесенного мне в голову в предыдущем раунде. Это была она, и она была громкой. Громче всего и вся. Эмери, черт возьми, Куинн. Мое солнышко. В моих снах это был не выстрел из пистолета, а ее рыдания. Это не были полосы крови на стене или вид сломленной Амелии, преследовавший меня, а след слез, разбитое, болезненное выражение лица Эмери. —Три дня, — говорит Габриэль в машине. — Три дня ты этим занимаешься. Что, черт возьми, произошло? —Ничего не произошло, — рычу я, вытирая кровь изо рта. —Как Эмери? — спрашивает он. Я вздрагиваю при звуке ее имени. —Откуда мне знать? Мы получили то, что она хотела, теперь девушка сама по себе. Габриэль ухмыляется. —Она получила то, что хотела? —Да, деньги на приют, который оформлен на ее имя. —Это все, что она хотела? —Это все, что ей нужно. Между нами воцаряется тишина, звук шин на мокрой дороге заполняет пространство, но затем он смеется. Мой чертов брат смеется. —Ты идиот, — усмехается он, —Ты отпустил ее. Это был не вопрос. —Ей больше не было необходимости оставаться со мной. Помолвка расторгнута, а Саймон не сможет влазить в дела приюта. —Что насчет тебя? Я усмехаюсь. —Это не важно —Ты заслуживаешь счастья, брат, — тихо говорит Габриэль, глядя прямо на дорогу. —Как твой брат, я сделал недостаточно, чтобы защитить тебя. Или Ашера. Возможно, если бы я это сделал, то дерьмо, которое случилось, не произошло бы. —Ашер пытался изнасиловать твою жену, — огрызаюсь я. —Ты действительно пытаешься винить себя за его действия? —А ты действительно собираешься наказывать себя за то, что спасло ее? И меня? Я молчу. Я не мог вынести того, как это было оправдано. Мне следовало сделать что-то другое. —Я никогда не благодарил тебя за твой поступок, — продолжает Габриэль. —За то, что ты сделал, потому что это было необходимо. Мне жаль, что тебе пришлось это сделать. —Теперь ты поблагодарил, — выплевываю я. —Еще нет, Атлас, — продолжает Габриэль. —Не тогда, когда ты продолжаешь закрываться и отгораживаться от своей семьи. Мы, Сэйнты, стоим вместе, мы всегда были одним целым. И, давай будем честными, Амелия оторвала бы мои яйца, если бы не попытался донести это до тебя. Эмери хорошо влияла на тебя, мы все это видели. —Я не осознавал, насколько мягким ты стал, Габриэль, — говорю я ему. —Ты уверен, что у тебя хватит сил сделать то, что нужно, чтобы Сэйнты управляли Редхиллом? Это был идиотский ход - ставить под сомнения работу Босса мафии, но он не клюнул на это, а вместо этого поменял тему, хотя она по-прежнему остается о семье Куинн. —Ты должен знать, Саймон подал на развод с Марией. —Хорошо. Надеюсь, она снова окажется в той канаве, из которой вылезла.