– Я хочу что-то сделать для тебя. – Спасибо. – Вы были у Гая? – Да, было очень мило. Он очень добр к нам. Она взглянула на меня, как будто метнула молнию: – Не ходи туда, он психопат! Она имела в виду не просто поход в гости, а чтобы я не вздумала встречаться с Гаем. – Не волнуйся, это все просто по-дружески. Карин ушла домой. Мы с Роми хотели насладиться наконец нашей свободой. Но мне без перерыва звонили подружки из Израиля. О состоянии дел я более или менее сообщала в закрытой группе подруг на фейсбуке. Наверное, это неправильно – посвящать такое количество людей в свои дела, но мне это было нужно. Да и какая разница? Следующим вечером Гаэль позвала нас на ужин. Это тоже было приятно. Ко мне как будто возвращалась жизнь. Я уже представляла, как живу в Буасси без Жоффруа, как общаюсь с Гаем, Гаэль и Карин и как мне будет хорошо и спокойно. Утром Жоффруа позвонил мне и стал спрашивать, что я решила. Я сказала, что решила разойтись с ним. – Тогда я должен немедленно подать на развод, – заявил он, – к тебе могут прийти из префектуры и проверить. Увидят, что мы с тобой вместе не живем, и обвинят нас в фиктивном браке. Тебя-то просто выставят из страны, а меня могут посадить в тюрьму. – Не неси чепухи, хочешь – иди подавай на развод. – Конечно, найди себе другого лоха, чтобы его использовать! – Ты вообще уже охренел? Пока. – Так все? Ты меня бросаешь? – Ты сделал все возможное для этого. Мне лучше без тебя. Он трагически молчал в трубку, и мне надоело. Обычно, если приходится расставаться по моей инициативе, мне всегда жалко человека, больно за него, но в этом случае я была совершенно спокойна и хладнокровна. Я отключила телефон и спокойно продолжила свой путь на работу. Но уже через день Жоффруа позвонил и сказал, что возвращается в Буасси, потому что в Бордо ему негде ночевать. Я позвонила Гаю и переспросила, можно ли, чтобы Жоффруа пожил у него неделю. Он подтвердил, что согласен. От мысли, что Жоффруа опять заявится, меня начинало трясти. Я начала бояться выйти на улицу с собакой, отвести ребенка в школу. Это было какое-то инстинктивное животное чувство. Он никогда не угрожал мне, не бил, не толкал, но я чувствовала, что этот человек опасен для меня, я даже не могу объяснить почему. Возможно, из-за того, что я видела в его глазах, возможно потому, что я поняла, что это не обычный человек, который живет по привычным человеческим законам. Он жил за мой счет, грабил меня – женщину, которая одна растит ребенка. А когда, как ему показалось, я стала беспомощной и осталась одна, он решил, что может еще и сломать меня. Возможно, он пытался это сделать, понимая, что кормушка долго работать не будет и единственный способ помешать мне сбросить ярмо – это запугать меня и сломать мою волю. Так или иначе, но мне было страшно. Мне позвонила сестра. Моя сестра – социальный работник, она долгое время руководила центром помощи пострадавшим от семейного насилия. У нее была возможность понаблюдать нашу семейную жизнь изнутри, когда приехала на несколько дней навестить нас в октябре. Женя сказала: – Когда отведешь Роми в школу, предупреди учителей, что Жоффруа не имеет права забирать ее, и Роми скажи, чтобы она не шла к нему, если увидит его на улице. Ты меня хорошо поняла? Это очень важно. Я перепугалась еще больше, не могла спать. За окном был серый лед, меня трясло. Было чувство, что я одна с ребенком в темном оледеневшем мире, а под окнами может бродить хищный зверь, и мне было очень страшно. Я не знала, что мне сделать, чтобы почувствовать себя хоть немного лучше. И вдруг меня осенило. Я решила поехать на эту неделю к своим в Израиль – таким образом, я смогу не трястись от страха всю неделю. Я кинулась искать билеты, они оказались недорогими. Как только я это решила, я успокоилась и заснула. На работе я спросила Карин, могу ли я поработать неделю из Израиля. Она пошла посоветоваться с начальством и вскоре дала мне положительный ответ. Я немедленно заказала билеты. Мне немного полегчало. Я позвонила родителям и сказала, что приеду через два дня. Мама, конечно, начала голосить: а как же работа? Денег ведь жалко! Но для меня это был вопрос выживания. Я понимала, что в этом ледяном одиночестве и страхе я больше не смогу просуществовать ни секунды. Все вроде налаживалось, но тут Карин ни с того ни с сего наорала на меня при Лоранс. Она послала нам какой-то мейл с организационным вопросом, но так как никто, видимо, не понял, что именно она имеет в виду, ей не ответили. Мы с Лоранс сидели за соседними столами, а Карин за столом через перегородку от нас. – Мне так никто и не ответил на мой мейл, вы что думаете? – Я правильно понимаю, что говорится о еженедельном докладе об имеющихся новых багах? – спросила я Лоранс. – Ну да, я тоже так поняла, – ответила мне Лоранс. – Мы можем назначить еженедельную встречу с ведущими инженерами по этому поводу, – предложила я. Вдруг Карин вскочила с места и заорала: – Боже, Юля, это кошмар какой-то! Да ты ничего ни в чем не понимаешь! Просто ужас! Лоранс тихонько спустилась под стол. Меня затрясло от унижения и гнева. Карин выскочила из комнаты. – Ты что-нибудь понимаешь? – спросила я Лоранс. – Это было совсем несправедливо, – сказала она – но ей, наверное, слишком все это напряжно, вы слишком близки, общаетесь и дома, и на работе. Это, кстати, был любимый речитатив Карин. Она все время повторяла, что ей слишком тяжело заниматься моими бесконечными делами. Хотя я ее ни о чем не просила и постоянно говорила ей, что мне совершенно ни в чем не нужна ее помощь, кроме работы. «Работа – это то, что мне нужно, со всем остальным я справлюсь сама», – говорила я ей. Но каждый раз она зачем-то назначала мне время приема у врача, стоило мне просто попросить порекомендовать врача, а по работе, где мне было чему учиться, – ни слова. Теперь было ясно, что она и Лоранс жалуется, что я достаю ее и нагружаю своими проблемами. – У нас нет никаких таких личных дел, я живу довольно далеко, и вовсе не вижусь с ней после работы, и ни о чем не прошу. Ну да ладно, забудь. Так как подобные выходки со стороны Карин бывали и раньше, я решила начать как-то защищаться. Я написала ей в скайп: – Послушай, я очень тебя люблю, но я не могу допустить, чтобы на меня орали. Я очень плохо себя от этого чувствую. В ответ посыпалось: – Ну так иди ищи себе другую работу! У меня тоже есть границы. Ты все время ничего не понимаешь. – Ты могла просто повторить то же самое по-английски. – Ты английский знаешь ничуть не лучше, скажешь нет? Мне стало жаль, что я не умею плакать, настолько никчемной, зависимой и жалкой я себя ощутила. Я чувствовала себя как человек, который, весь израненный, попросил убежища, а ему дали еще и ногой под дых. В конце рабочего дня, когда я уже собиралась выходить, Карин окликнула меня. – Пойдем покурим. – Ок. – Слушай, я просто тоже за тебя переживаю, мне тяжело оттого, что это все с тобой происходит. – Ты не хочешь со мной работать? – Да нет. Я тебя никогда не уволю. Ты меня не знаешь, что ли? – Ну если тебе так тяжело со мной работать… – Послушай, я клянусь тебе головой своей матери, что никогда не уволю тебя с работы и не выгоню из своего дома, ты слышишь? – Ок, спасибо за эти слова. И я отправилась домой собирать чемоданы и организовывать отъезд. По дороге домой я брела на вокзал по красивой улице, мимо нарядных витрин, было очень холодно. Я видела сидевших под магазином бомжей, и меня неприятно царапнула мысль, что Жоффруа скоро может оказаться в их числе. Из поезда я позвонила Гаю и рассказала, что уезжаю в Израиль. Мы договорились, что он придет вместе с Жоффруа и они заберут его вещи. Я встретила Роми из школы и рассказала ей, что мы едем в Израиль, она очень обрадовалась. Я договорилась с Гаэль, что она поживет у меня и посмотрит за животными, Жоара погуляет с Мишкой. Через какое-то время Гай и Жоффруа зашли за вещами. У меня было такое ощущение, что Гай – социальный работник, который привел своего подопечного. Я, конечно, никогда не видела социальных работников, кроме своей сестры, и не была в такой ситуации, но мне представлялось это именно так. Кто-то добрый, терпеливый и сильный приходит в семью кретинов, какой в этом случае была моя, и следит, чтобы не случилось драки или еще какого-нибудь безобразия. Жоффруа выглядел жалким, очень худым, бледным, заросшим, но никаких чувств, кроме отвращения и стыда, у меня не вызывал. Он с несчастным видом ходил и собирал свои шмотки в целлофановые мешки. Роми подавала ему его вещи, дружелюбно говоря: «Вот это твое и это». Я тоже взяла мешки и быстро и споро сложила в них его барахло. Мы с Роми держались приветливо и по-дружески, но было ясно, что он уже не часть нашей семьи. Почти до утра я прибиралась в квартире, чтобы Гаэль не было противно у нас. Визит домой Рано утром мы встали, организованно собрались, без опоздания приехали в аэропорт. Мы вовремя прошли все контроли безопасности и паспортов, единственное, что меня смущало, так это то, что на посадочном билете не было указано ни точное время посадки, ни места. Я никогда раньше не летала лоукостами и не знала, как это работает. Мы бегали по магазинчикам дьютифри и пытались купить всем близким хотя бы маленькие подарки. Потом мы решили купить бутербродов, моя мама напугала меня, что в лоукостах не дают еды, а лететь пять часов. В киоске с бутербродами была совсем небольшая очередь, то есть за секунду до нас подошла дама. Наш полет уже объявили в громкоговорителе, я спросила даму, не уступит ли она нам очередь. Дама надменно подняла бровь и сказала, что она была раньше и все торопятся. Я, конечно, слегка напрягалась, пока даме наливали кофе и вежливо с ней общались, но я не волновалась. В юности я работала в аэропорту и знала, что раз уж ты прошел контроль безопасности, то самолет без тебя не улетит. Такой закон. Я сама делала эти объявления на разных языках по сто раз, пока все охотники до удешевленной парфюмерии и сигарет не собирались наконец-то в самолете. А тут так ненастойчиво, негромко разок пробормотали, и все. Мы схватили бутерброды и весело побежали на посадку, но возле выхода не было ни одного человека. Стюарды, однако, были на месте. Извиняясь, я подошла к стойке и вручила стюардессе наши посадочные билеты. – Pardon, madame, – сказала мне стюардесса, – но посадка уже закончилась. – Что значит закончилась? Вот же самолет внизу! – Но двери уже закрыты. – Да вы серьезно, что ли?! Ну так откройте! – Это невозможно. – Да как это невозможно?! Вы что, конечно, возможно! – вопила я.