– А как же ты будешь видеться с ними? – Ну пока мне хорошо. Вот уж никогда не думала, что такое произойдет. Даже когда в нашу последнюю встречу Карин сказала, что им очень скучно вдвоем и она ни за что не хотела бы поехать куда-то только с ним, потому что им давно не о чем разговаривать. Но потом в один из вечеров, когда мы уложили детей и собрались у камина, чтобы попить вина и покурить травы, я спросила, как у них дела. Гай сказал: – Если бы мой младший сын Адам просыпался на час позже, я бы мог сказать, что моя жизнь идеальна. С тех пор прошло три года, и многое, наверное, изменилось. Карин и Гай не были идеальной парой. С самого начала они очень часто и довольно жестко ссорились. В зависимости от того, в какой стране они жили, тот, кто был на чужбине, хватал чемодан и начинал собираться на родину. Я помню, как часто Карин плакала, когда мы выходили покурить в «Комверсе». Я пыталась объяснить ей поведение Гая: – А из-за чего вы поссорились? – Потому что я назвала израильтян оккупантами, а Гай на меня разозлился. – Но ты же знаешь, что он восемь лет был профессиональным военным, его такие заявления наверняка злят. – Но я не хочу, чтобы мой ребенок рос с сознанием того, что у него есть враги. Потом они переехали во Францию и продолжили довольно жестко ссориться там – находились, видимо, другие темы. Возможно, они не так уж часто конфликтовали, а просто Карин звонила мне только после их ссор. Как бы то ни было, я совсем не ожидала такого поворота событий. В период моего последнего визита они, кажется, успокоились, но, видимо, без ругани им стало совсем скучно – страсти утихли, а друзьями они не стали. Я рассказала Карин, что живу с французом, она спросила, не хотим ли мы переехать во Францию. Я ответила, что пока такого плана нет, но эта идея как-то запала мне в голову. Наша жизнь шла своим чередом. У Жоффруа не было ни копейки: жулики, на которых он работал в Герцлии, ничего ему не заплатили. К тому времени мы были вместе четыре месяца и уже два жили вместе. Я довольно быстро поняла, что занимаюсь только тем, что решаю его бесконечные проблемы: говорю с хозяином квартиры, в которой он жил раньше и остался должен денег, ругаюсь с этими его жуликами, записываю его в ульпан. * * * Особенно мне запомнилось, как мы ходили на свадьбу к Лорке. С Лоркой мы дружим давно, но у нас сложные отношения – периодически мы ссоримся. Причем ссоры эти затевает она, и всегда в социальных сетях. Это довольно странный способ поссориться, недоступный нашим родителям, например. Происходит это так: я записываю в фейсбуке какую-то свою мысль, а Лора с ней несогласна. И это свое несогласие она, девушка очень красноречивая и остроумная, высказывает в весьма резкой и обидной форме. В последний раз я серьезно обиделась и разругалась с ней прямо в фейсбуке. Но когда я узнала, что она беременна и выходит замуж, все же позвонила ее поздравить. Лорка растрогалась и пригласила меня на свадьбу. А свадьба у нас в Израиле дело весьма затратное, причем не только для жениха и невесты, но и для гостей. Не знаю, как в других странах, а у нас гость должен преподнести денежный подарок, эквивалентный как минимум стоимости своей порции. От близкого друга или родственника ждут и побольше. Таким образом, молодожены не внакладе, а иногда и в выигрыше. Существуют даже сайты, где вам помогут понять, сколько денег нужно нести в зависимости от вашей близости жениху или невесте в соответствии с нынешней ценой ужина. Стоит это, прямо скажем, очень и очень недешево. Зачем мы все это делаем, я не знаю. Считается, что ты был на свадьбе у меня, принес денег, а я принесу тебе, но обогатится ведь только хозяин зала или ресторана. Мне очень не хотелось идти на эту свадьбу одной, и я решила пойти с Жоффруа и с Роми. Даже оплатить по минимуму три порции было нереально тяжело. А ведь еще на свадьбу нужно что-то надеть. У меня было шерстяное синее платье, которое Жоффруа подарил мне на Рождество, у него был синий же трикотажный блейзер, подаренный мной на то же Рождество. Это далеко не те вещи, которые надевают на свадьбу, но других-то не было. Остальные гости были прекрасно одеты – редкое для русской диаспоры явление. Мне, если честно, было жутко стыдно за наш затрапезный вид. Чувствовалось, что люди к сорока годам наконец могут позволить себе выглядеть так, как они хотят. А я, всегда одевавшаяся стильно и по последней моде, выгляжу как замарашка. Должна признать, что с тех пор, как у меня появилась Роми, мне редко случается одеваться так, как я люблю. А для меня это очень болезненно, прямо как отказаться от части себя. Под конец праздника Лорка разыскала меня среди гостей и сказала: – Стой, у меня есть к тебе дело! Не успела я опомниться и понять, чего она хочет, как она бросила букет невесты прямо мне в руки. Впрочем, никому, кроме меня, он и не был нужен. Все Лоркины подруги давно замужем, а остальным девушкам было не больше десяти лет. Жоффруа уже предлагал мне руку и сердце, но тогда мы были знакомы всего два месяца, и это показалось мне просто глупой шуткой. Вскоре Гена окончательно достал меня – и на моем лице ясно читалось, что еще одна выходка и я пошлю его вместе с его работой ко всем чертям. Однако он не переставал придираться ко мне десять тысяч раз в день по каким-то совершенно ничтожным поводам, да и без них тоже. Как все садисты, он быстро почуял, что больше ему не перепадет удовольствия от издевательств надо мной, и решил нанести удар первым. Он позвал меня к себе в кабинет и сообщил, что я уволена. Я сказала: «Без проблем», – и ушла. По дороге домой я позвонила Жоффруа и сообщила новость. – Ну ничего страшного, все будет в порядке, ты найдешь что-то другое. Все наладится. Ты все равно только мучилась там. – И ты меня не бросишь? – Что ты? Нет, конечно! Будем жить, как жили, я найду что-то не очень денежное, но стабильное, а ты будешь зарабатывать побольше, но не регулярно. – Хорошо, может быть, это и неплохой план. И снова начались поиски работы, беготня по собеседованиям. Жоффруа я четко объяснила, что он должен немедленно найти работу. Я помнила его рассказы о том, что он никогда нигде толком не работал, а деньги добывал, приторговывая по мелочи травой. Поэтому я предупредила, что содержать его не собираюсь и могу подождать максимум месяц. Он клялся, что будет работать, горы свернет, но обязательно найдет работу. Вообще же, он был очень добрый, совершенно безотказный, ласковый и веселый. Он очень помогал мне с дочкой, забирал ее из школы, водил в кружки, играл с ней, всячески ее веселил. Очень любил для нас готовить. По вечерам мы смотрели французские фильмы, большинство из которых он никогда не видел, а я уже давно смотрела. Дома у нас было красиво и хорошо. Нам втроем было легко, весело и уютно, несмотря на то, что Роми и Жоффруа почти не понимали друг друга, и мне приходилось постоянно переводить. В конце концов жизнь наша как-то установилась: я нашла очередной тестинг, где меня даже величали начальником тестеров и мне нужно было набрать коллектив. Всего за какие-то считаные недели я вдруг оказалась по другую сторону стола, и уже другие люди сидели на собеседованиях, заискивающе глядя мне в глаза. Кто-то бекал-мекал, а некоторые были с гонором. К собственному удивлению, я оказалась хорошим рекрутером. Я сразу видела, кто ничего не знает и просто захотел влезть в нашу отрасль от отчаяния, кто не впишется в коллектив. Зарплату мы предлагали небольшую и пытались найти молодых тестеров. Но приходили и совсем немолодые люди, недавно переучившиеся из механиков или служащих. Наслушавшись легенд о сладкой жизни IT-индустрии, они пошли на курсы, заплатили, наверное, последние деньги и пытаются втиснуться в эту сферу. Я им очень сочувствовала, честно, но как начальник хотела подчиненных, которые будут нормально знать свое дело и мне не придется работать вместо них. Да и все эти бывшие механики не отличались умом и интеллигентностью. Наконец, пришел идеальный работник. Немолодой мужчина, немного заика, стеснительный, проработавший много лет в серьезных корпорациях, согласился на небольшие деньги, потому что знал, как трудно найти работу в пятьдесят лет. Он оказался очень хорошим специалистом и до сих пор успешно работает в этой фирме. Мои родители помогли Жоффруа устроиться на небольшой заводик, где мама работала инженером уже много лет. Да, муж рабочий – это последнее, что я могла себе представить. Но ведь главное – не быть снобом. Ведь в целом Жоффруа был довольно славным, хотя было ясно, что в реальной взрослой жизни он ничего не понимает. Он любил фантазировать о своем великом будущем, о том, как великолепно мы заживем, и каждый раз придумывал себе новую мечту. Например, как он и его брат Ришар снимут комический стендап-сериал, причем я видела пару диалогов, которые он написал. Не смешно было ни секунды, хотя в повседневной жизни он был довольно остроумным. Сначала его прожекты меня раздражали, а потом я просто перестала обращать на это внимание так же, как на размер его члена. К чему он был по-настоящему талантлив, так это к фотографии, и этот талант он неустанно развивал. Если бы он еще и выставлялся, то, скорее всего, достиг бы успеха. На заводе Жоффруа не были довольны, но не выгоняли, видимо, из уважения к моей маме. Меня мое начальство тоже не обожало, но и не выгоняли. Мы жили довольно весело, переехали в красивую новую квартиру, Роми и Жоффруа вместе красили стены и делали ремонт. К нам приехала дочь Жоффруа Эва. Во Франции у него были две дочки от разных женщин. Эва была флегматичной двенадцатилетней девочкой, весом с небольшого слоника. В день ее приезда мы с Роми нашли маленькую трехцветную кошечку, у которой один глаз был чудовищно раздут и явно был слепым. Врачи диагностировали глаукому и сказали, что глаз нужно будет удалить. Такие вещи нужно делать быстро. Пристроить одноглазого котенка труднее, чем двухглазого, но возможно. Но пока операция будет сделана и пока все заживет, котенок подрастет и тогда уже будет намного сложнее найти ему хозяев. Когда мы несли котенка на операцию, он стал жалобно мяукать. – Не бойся, маленький, – ласково сказала Роми, – мы не сделаем тебе ничего плохого, только вырежем глаз. Пока мы развлекали Эву, обустраивали квартиру, у меня совсем не оставалось времени на то, чтобы заняться котенком. В результате котенок остался у нас третьим. У меня есть две кошки: Маша и Шуба. Обычный состав моей семьи – это я и два кота, потом к нам добавилась Роми. Я часто подбираю уличных котят, но всегда нахожу им хозяев на специальной кошачьей «бирже», устроенной для таких же любящих животных психов, как я. А тут: переезд, приезд Эвы и еще… И это, возможно, главная тайная причина – кошка была трехцветной, а они, по русскому поверью, приносят счастье. Ну а в моей жизни уже очень давно не было такого счастья, чтобы со мной рядом был в общем-то любимый человек, который не закатывал каждые несколько недель сцену в духе: могу ли я, хочу ли я? То есть был твердо уверен в том, что любит меня и мою дочь, и не компостировал мозг своими сомнениями и при этом не бесил меня. К тому же чтобы были работа и хорошая квартира… И все одновременно. Так что я тайком верила, что такое невероятное счастье и везенье случились прежде всего потому, что у меня живет трехцветная кошечка. Бред, конечно. В общем, как бы то ни было, но кошек стало три, новую трехцветную назвали Ноной, что по-французски означает «одноглазая». С двух лет Роми мечтала о собаке. И Жоффруа тоже часто говорил, как было бы здорово завести собаку. Для меня мужчина, который не падает в обморок из-за очередного котенка, уже был «бредомпитом» и суперменом. Надо сказать, что на нашем совместном счету уже были подобранцы и Ноной, которую Жоффруа и Роми выкармливали из соски. Я тоже думала, что это здорово – завести собаку, да и все равно они были в большинстве. В один из вечеров я листала фейсбук и наткнулась на фотографию совершенно очаровательных щенят, которые искали хозяев. Мы сказали Роми, что едем к друзьям, и все вместе поехали за щенком в Ашкелон. Он находился на передержке у какого-то косоглазого мужика, жившего в жуткой маленькой конуре с тремя большими собаками. В квартире, если вообще это помещение можно так назвать, стояла жуткая вонь. В углу сидел очаровательный щенок крупной беспородной собаки. Белая шейка и рыжеватые ободки вокруг глаз делали его очень похожим на плюшевого мишку. Я сказала Роми: – Посмотри, кто там в уголке. Роми кинулась обнимать щеночка, совершенно ничего не понимая. – Зайка, он тебе нравится? – Да, очень. – Хочешь, мы возьмем его домой? – Правда? Это мне собачка? – Да. Когда мы ехали в машине домой, Роми держала щенка на руках и не переставала повторять: – Надо же! У меня есть собака! Настоящая собака! Я не могу в это поверить! Это был замечательный день. Приятно сделать ребенка счастливым. Вот так из вменяемой хозяйки двух кошек я стала психом с тремя кошками и здоровенной собакой. Собачка с самого начала была очень славной, не очень бешеной, не очень прилипчивой, очень ласковой. Ноной и Мишка – так мы назвали щенка, оказавшегося девочкой, – умиляли нас своими играми. По вечерам мы все вместе выгуливали Мишку, потом ужинали, играли в «монополию», иногда к нам заходили Дафна с Сиван или Нинель с Лин. Когда Роми ложилась спать, мы смотрели какой-нибудь фильм или сериал. По выходным мы ездили завтракать в кафе при ЛГБТ-центре в парке Меир. Парк этот, конечно, не такой красивый, как европейские, но в нем есть обаяние старого Тель-Авива – аллейки, детская и собачья площадки, озерцо и кафе под открытым небом. Почти каждую пятницу мы обедали у моих родителей, а потом ехали в гости к моим друзьям. Я старалась, чтобы Жоффруа не скучал, и переводила ему все, что говорят вокруг. Жизнь можно было бы назвать прекрасной, за исключением одного момента – денег. Несмотря на то что мы оба работали, денег все время катастрофически не хватало. С появлением Жоффруа мне стало еще тяжелее финансово. Средств не хватало постоянно и на самое необходимое. В конце лета был очередной совершенно нереальный хамсин, когда небо серое или даже какое-то желто-серое, воздух горячий, как в духовке, и даже не верится, что это все по-настоящему. Этот хамсин длился не пару дней, как бывает обычно, а затянулся уже на недели. Начались какие-то очередные праздники, и все, что мы смогли себе позволить, это съездить на два дня в Будапешт. На мои деньги, естественно. Там было замечательно чисто, свежо и очень красиво. Именно там мы и начали думать о том, что в Европе жить намного приятнее и, может быть, нам стоит переехать во Францию. Решение Да, мы впервые довольно серьезно задумались о том, что можем переехать в Европу. Я видела, что Жоффруа ощутил, насколько легче жить в своей среде. Надо сказать, что он и правда впервые за все время, что мы провели вместе, чувствовал и вел себя как рыба в воде. Он сделал много прекрасных фотографий, и моих в том числе. Не могу сказать, что тогда в Будапеште я была так же счастлива, как когда-то была счастлива в Риме со Стасом – парнем, с которым встречалась два года. Стас был последним в моей жизни мужчиной, которого я любила такой любовью, когда счастлив просто от каждой минуты вместе, даже если она напополам перемешана с болью. От такой любви бываешь счастлива, просто глядя на то, как человек спит рядом, слушая, как он дышит. Нет, это было совсем не так, конечно. Но в этом был какой-то покой. Не было страха, что этот человек захочет исчезнуть из моей жизни и весь мой мир рухнет… на время. Потом восстановится, но будет мучительно и тяжело. Нет, даже лучше, когда этого нет. Как бы ни было, знаешь, что больно не будет. Мы вернулись в Тель-Авив. Жизнь потекла своим чередом. Собачка росла, Роми и Жоффруа честно убирали за ней. Наступила зима. Все в нашей жизни было неплохо, кроме того, что Роми совсем не могла спать по ночам и звала меня. Жоффруа предлагал побыть с Роми, чтобы я могла поспать. Но мне эта идея не понравилась, и я отказалась, объяснив, что в такие минуты ей нужна именно я. Он обижался, потому что считал меня недостаточно строгой с ней, и мне это нравилось все меньше. А я не могла принять его воспитательные методы, особенно учитывая, что сам он так и не простил предательства матери, которая позволяла отчиму избивать его чуть ли не с рождения. У нас начались стычки из-за Роми. Жоффруа считал, что она намеренно отнимает у него мое внимание и таким образом старается нас разлучить. Я объяснила ему, что соперничать с моей дочерью не стоит, потому что в таком случае он уже проиграл. Был момент, когда я поняла, что если мы расстанемся, то из-за этого. Но в основном мы продолжали жить мирно и дружно. Жоффруа по-прежнему делал какие-то глупости, например, купил за много денег подержанный электровелосипед, сломавшийся меньше чем через месяц. Его можно было бы обменять на новый, доплатив, но Жоффруа потерял квитанцию из магазина. В результате мои родители купили ему новый. Потом он потерял бумажник, и я созванивалась с утра пораньше с нашедшей его женщиной. В другой раз он оставил в такси новехонький дорогущий айфон. * * * Зимой произошла довольно противная вещь. Я пришла на работу, как обычно, и у меня на телефоне высветился неизвестный номер. – Здравствуйте, – сказал телефон женским серьезным голосом, – вам звонят из криминальной полиции. Вы должны явиться к нам на улицу Валленберга, десять, в четырнадцать часов. – Что?! По какому поводу? – Приезжайте, и мы вам все объясним. – Но я не могу сейчас, я на работе. – Вы обязаны явиться. Я в ужасе позвонила Лорке, она адвокат. – Слушай, я, конечно, извиняюсь, но твой Жоффруа нигде ничего не натворил? – Да нет, насколько я знаю. А это может иметь отношение к эм-м-м… моим покупкам? Под покупками имелась в виду трава. Все, кого я знаю в Израиле и не только, курят траву. Курили, конечно, и мы. Курили, впрочем, очень редко, потому что купить негде или очень дорого, но иногда случалось. – Да ты с ума сошла! – засмеялась Лорка. – Уж поверь мне, твоя потребительская корзина их точно не может заинтересовать. Но, как бы ни было, помни: ты имеешь право не отвечать. Если вопрос тебе не нравится, отказывайся отвечать. Побелев от ужаса, я пошла к начальнику и сказала, что мне нужно срочно уйти. Ломая голову ехала я на допрос, вспоминая многочисленные статьи, прочитанные в фейсбуке, о том, что в последнее время израильская полиция превратилась в банду гопников и управы на них нет. По дороге я позвонила еще одной близкой подруге, и она дала мне телефон известного в русской тусовке адвоката, заодно рассказав мне историю, которая случилась когда-то с нашей общей подругой Машей. Маша была дома с пятилетней дочкой, и вдруг к ней в дом вломились менты, заперли перепуганного ребенка в комнате, повалили Машу на диван и, вообще ничего не объясняя, устроили обыск. Когда Маша вызвонила этого самого адвоката, ей наконец сообщили, что у нее в саду растет куст марихуаны, и об этом сообщили соседи. Ей грозило аннулирование диплома медсестры и полицейское расследование. Самое обидное, что ни Маша, ни ее муж даже не видели этот куст марихуаны. Эта история про полицейский произвол напугала меня еще больше. Как человек, выросший в Советском Союзе, я очень боюсь системы и знаю, что невиновность на самом деле ни от чего не освобождает. Можно попасть в какой-нибудь переплет совершенно случайно и потом черта с два вырвешься из шестеренок этой машины. Раньше я не чувствовала себя так в Израиле, но за пятнадцать лет, благодаря несменяемому премьеру Нетаньяху, наше государство становится все менее правовым.