И ни одно облачко не омрачает картину. * * * – Смотрели матч вчера вечером? – спрашивает лейтенант Лаваль. Гомес оглядывает его с легкой улыбкой: – Нет. У меня было занятие поинтересней. – Какое? – Не могу тебе рассказать. – Почему? – удивляется Лаваль. – Ты только недавно достиг совершеннолетия, а некоторые сцены могут задеть чувствительность юных зрителей. – Иногда вы настоящий мудак, – говорит Лаваль, пожимая плечами. – Только иногда? Ты меня успокоил. Спасибо, Пацан. – Все равно, матч был просто супер! ПСЖ…[3] – Я знаю, кто выиграл, – вздыхает Гомес. – Даже счет знаю. Только глухой не в курсе… Заметь, иногда я был бы не против оглохнуть! Потому что в толк не возьму, как можно сходить с ума из-за банды дебилов, играющих в мячик. – Вы редкий зануда, и не иногда, а постоянно! Гомес хмыкает и кладет руку на плечо коллеги: – Ты раскусил меня в два счета, браво! Станешь отличным копом, когда подрастешь. Они сидят в неприметной машине без опознавательных знаков, припаркованной на улице де ля Фратерните в Кретее. – Можете наконец сказать, чего мы здесь торчим? – спрашивает Лаваль. – Сидим в засаде. – Ну да, это я понял. Но кого именно мы сторожим? – Сам увидишь, когда он соблаговолит высунуться из дома! И ты не будешь разочарован, можешь мне поверить. – Что делать, вы же шеф… – Именно, Пацан. А потому не смыкай глаз и разбуди меня, если у дома двадцать девять покажется высокий шатен с длинными волосами и совершенно мерзкой харей. Гомес опускает спинку своего сиденья, складывает руки на груди и закрывает глаза. – Вы собираетесь спать в такое время? Но майор уже заснул или делает вид; его молодой коллега возводит глаза к небу. Работать с Александром Гомесом – постоянный геморрой, причем каждый день достающий тебя по-новому. Никогда не знаешь, как он отреагирует и во что втянет свою команду. В какое дерьмо или в какую потрясающую операцию. Он человек-загадка и, безусловно, останется ею до самой смерти. И вряд ли эта смерть приключится с ним в кровати, в жутком и мирном домике для престарелых. Слишком загадочен, чтобы кто-то считал, что знает его. Слишком невыносим, чтобы кто-то действительно ценил его по достоинству. Слишком умен, чтобы его можно было совсем отвергнуть. Слишком смел, чтобы им тайком не восхищались. Слишком свиреп, чтобы кто-то осмелился столкнуться с ним лоб в лоб. * * * Ночь, холод. Уже очень поздно. Они хохочут во все горло. Пока Бертран страстно обнимает ее, Хлоя ищет в сумочке ключ от дома. Слегка навеселе, она с трудом координирует свои движения. – Ну, ты наконец откроешь? – торопит ее Бертран. – Может, не стоит заниматься этим на крыльце… Я не хочу оказаться в участке за непристойное поведение! Хлоя по-прежнему весела, пьяная от алкоголя, гордости и желания. Он красив, умен, забавен. И он мой. Наконец она нашаривает связку ключей, пытается попасть в замок. Бертран берет ее руку в свою и направляет в верную сторону. Они заходят, кидаются друг на друга. Бертран ногой захлопывает дверь, пока Хлоя стаскивает с него пиджак. – Осторожней, дорогая, я заплатил за него пять сотен евро! – Я куплю их тебе столько, сколько пожелаешь, – отвечает она, принимаясь за рубашку. – Ты становишься опасной, когда выпьешь! – Я куплю тебе их десятки, сотни, если захочешь! – Ты что, принимаешь меня за жиголо? – Я заработаю для тебя кучу денег! – продолжает веселиться Хлоя. – У тебя будет бешеный успех. Но делиться я не желаю… Если ты меня обманешь, я выцарапаю тебе глаза! Он отрывает ее от пола, она обхватывает его шею. Он несет ее в гостиную, она все смеется и смеется. Он кладет ее на ковер и тоже начинает ее раздевать. Только он действует лаской. Всегда только лаской. Вдруг Хлоя обрывает смех. На лбу возникает морщинка. Она смотрит в какую-то точку у него за спиной, поэтому Бертран оборачивается, но не замечает ничего необычного. Бросив его посреди гостиной, она направляется к роскошному комоду орехового дерева и рассматривает три фотографии в рамках, висящие прямо над ним. – Что случилось? – тревожится Бертран. – Можно подумать, ты впервые видишь эти фото! – Они не на месте. Та, которая сейчас справа, обычно слева, и наоборот. Это Фабьена, которая у меня убирает. Наверняка она вытирала пыль и случайно перевесила. Бертран кладет руки ей на бедра, губами прикасается к затылку. – Твоя история с рамками очень увлекательна, но у нас есть занятия поинтересней. Он вздыхает, когда она снова отстраняется. Она поднимается на цыпочки, перевешивает фотографии. – Видишь, на этом снимке мой отец и я, когда мне было двенадцать. Я его обожаю… – Твоего отца? – Нет. Снимок. Она улыбается при виде его шокированной физиономии. Потом начинает откровенно хохотать. – Ты непредсказуема, – признает Бертран. Он гладит ее лицо, запускает руку в волосы. – Ты никогда не рассказывала мне о своих родителях, – добавляет он. Она нежно улыбается ему: – Ты хочешь все обо мне знать? Бертран кивает.