А еще нужно непринужденно поддерживать беседу за столом, иначе создастся впечатление, что ты деревенщина, которая и рот раскрыть боится. Под конец обеда я чувствовала себя цирковой обезьяной в кокошнике, выполняющей трюки. Стоит ли говорить, что аппетит пропал почти сразу и я даже не чувствовала вкуса еды. Когда каждый твой жест строго оценивают, уже не до таких тонкостей, как вкус еды. Одной переменой блюд дело не ограничилось, и про себя я проклинала изобретательного повара. Мне пришлось выучить назначение каждого столового прибора, а также попытаться правильно ими пользоваться. Хотя до удовлетворительных результатов было ой как далеко. Никогда не думала, что вилки и ножи могут стать орудиями пытки. Проще, честное слово, во всех грехах сознаться, чем все запомнить! А от меня еще требовали непринужденности и изящества. Эта Зоргана, мстительная зараза, не один раз ткнула меня носом в мои же слова, что я умная и разумная, и просто обязана мгновенно все освоить. Но делала каждое замечание спокойно, не унижая, с выдержкой железной леди, а вот мне к концу обеда уже хотелось скрежетать зубами. Но я, правда, старалась. И совсем не для того, чтобы порадовать князя. Для себя. Ты или леди, и тогда вправе ожидать и требовать к себе соответствующего отношения окружающих, – или плебейка, на которую смотрят свысока. Положение невесты князя не оградит от насмешек за спиной. А я не собиралась становиться посмешищем из-за собственного упрямства и дурости. К тому же положение леди, со всеми ограничениями и условностями, все же защищает женщину. Знай я ранее все правила и тонкости, могла бы поставить на место князя и вынудить изменить поведение. Если я леди, то извольте вести себя со мной соответственно, а иначе вы хамло, попирающее все нормы поведения и воспитания. Самира всю жизнь старалась стать лучше, чем она есть, ради уважительного к себе отношения. Так неужели я не научусь? Только это не давало мне послать все к черту и заставляло, сжимая зубы, следовать указаниям леди Зорганы. К сожалению, одним обедом дело не ограничилось. Леди Зоргана считала, что я все делаю неправильно. Она была недовольна и тем, как я хожу, и как сажусь, и как встаю… – Грациознее! Легче! Изящнее!.. А еще, о ужас, я не умею танцевать и правильно приветствовать гостей в зависимости от их титула. И для начала статс-дама принялась втолковывать, перед кем сделать реверанс, кому протянуть руку для поцелуя, а для кого достаточно легкого кивка головы. Кивать тоже меня учили правильно. Занятия танцами вписали в повестку дня, но отложили до разрешения князя. Ужасно, я после ее муштры еле ноги волочила, а если пойдут еще и танцы, то точно не смогу порхать как бабочка. Прощались мы со слезами на глазах. Зоргана – от осознания масштабов предстоящей со мной работы, а я – от облегчения, что она уходит. К своему стыду, перед ужином я объявила, что у меня мигрень, и выгнала всех. Просто второго раунда издевательств ни морально, ни физически уже бы не выдержала. Быстро помылась сама, влезла в ночную рубашку и рухнула спать. И плевать, что на улице едва темнело. Шторы задернула, и всего-то делов. Стоило закрыть глаза, и я тут же провалилась в сон. И снились мне ложки, ножи, вилки, порхающие вокруг. А я голодная, словно неделю не ела, и съесть ничего не могу, пока не выберу правильные. И каждый раз еда ускользала в другую комнату, а там кто-то громко чавкал, доводя меня до бешенства. И когда я услышала шум сквозь сон, то, толком не проснувшись, схватила с прикроватной тумбочки поднос и понеслась в гостиную, чтобы набить морду тому, кто ест мою еду. Вот так и влетела, с воинственным воплем вышедшего на тропу войны индейца, размахивая подносом, жаждущая крови и мяса. Впрочем, я не против, если это мясо будет с тонкой прослойкой сала и в меру прожаренное… Глава 8 Максимилиан арр Телларион Я крался по гостиной, как вор, и сам не мог объяснить, почему веду себя настолько тихо и не желаю разбудить Самиру. Служанки доложили, что леди была в ярости после визита статс-дамы. Она сказала, что у нее разыгралась мигрень, и не пожелала больше рисовать, хотя служанки принесли ей новые холсты. Это заинтересовало меня и заставило в ночи прийти в ее покои. Моя мама рисовала. Много, часто забывая о времени, полностью погружаясь в свое творчество. Иногда мне удавалось за ней наблюдать во время работы. На ее картинах оживала природа, пробуждались от спячки звери, манили бурным потоком реки, высокие скалы обещали свободу и крылья для полета. А люди казались настоящими, просто застывшими на мгновение. Отец тоже любил смотреть, как рисует мама. Он все в ней любил. И, наверное, глядя на родителей, я верил и ожидал, что в будущем с моей парой у меня будут такие же теплые отношения, как у них. Мольберт я нашел не сразу. Самира зачем-то спрятала его у стены за шторами. Не хотела, чтобы кто-то видел? Боялась осуждения? Я усмехнулся, даже если у нее нет таланта, вряд ли кто-то бы осмелился об этом ей сказать. Даже я бы не стал. Но… Талант определенно был. Я сначала не понял ничего. Ни зачем она расчертила холст на квадратики, ни почему в каждом квадрате нарисовала себя, потом меня. Сначала это даже польстило. Она думала обо мне… Однако… В каком ключе! Когда смысл нарисованного дошел до меня, я остолбенел, застыл на месте, прикованный взглядом к собственным изображениям. Я был узнаваем и при этом смешон! Но еще больше взбесил рисунок, где она влюбленно смотрит на какого-то человека, а потом в слезах бежит прочь… навстречу чудовищу. Где чудовищем, конечно же, был я. Вот и на следующем рисунке Самира пририсовала мне рога. Рога… Холст с треском порвался в моих руках. Да как она посмела?! Тьма ядовитыми клубками вырывалась из груди, полностью отражая мои чувства. Я зарычал и в приступе гнева смял холст как самую тонкую бумагу. Жаль, это нельзя было повторять снова и снова, пока не уляжется ярость. Жаль, что натренированная память сыграла со мной злую шутку, и я отчетливо помнил каждый штрих ее картины. Такой же странной, как она сама. Похожие картинки рисуют детям, еще не умеющим читать. Вот и Самира рассказала историю нашего знакомства без слов. На каждой картинке изобразив меня гротескно – мерзким, злым, отталкивающим. Неблагодарная дрянь! Сама изменила мне и еще посмела это высмеять. Ярость застилала глаза. Я снова и снова сжимал в руках остатки холста, представляя тонкую шейку своей невесты. – Йя-а-у-у-у-а-а-а! Дверь спальни с оглушительным хлопком распахнулась, и оттуда с громким воплем выскочила она сама. Я едва успел отскочить, уходя от удара подносом, зажатым в ее руках. Первой мыслью было, что она в ярости из-за уничтоженной картины, но следующие слова Самиры меня просто обескуражили: – Не смей жрать мою еду, сволочь!!! – Самира?.. – справившись с шоком, потрясенно выдохнул я. Взмахом руки заставил вспыхнуть все свечи, чтобы проверить, в своем ли она уме. Девушка замерла, как неожиданно попавший на яркий свет зверек, растерянно щуря глаза. Волосы всклокоченные, в одной ночной рубашке и с подносом – она и правда выглядела как сумасшедшая. Но с каждым мгновением ее взгляд приобретал осмысленное выражение. – Вы?! – ахнула она, а потом смутилась своего внешнего вида и тут же прикрылась подносом, выставив его перед собой. – Простите! Кошмар приснился… Я изумленно таращился на нее, но первый шок прошел, осмысление происходящего наступило также внезапно, как и ее пафосный выход из спальни. Всего лишь сон. Страшный сон, который заставил ее выбежать с подносом, однако… – И кто ел твою еду? – Не знаю. Кто-то. Я же говорю – кошмар. Вредно ложиться спать голодной. Она нервно провела рукой по лицу, словно прогоняя остатки сна. – Тебя не кормили?! Странным образом гнев на Самиру сменил свое направление, перейдя на тех, кто посмел морить ее голодом. Почему мне доложили иное? – Я не ужинала. – Хочешь есть? – Очень, – откровенно призналась она. Самира выглядела такой беззащитной, трогательной, что защемило в груди. Я шагнул к двери, чтобы приказать принести ужин, но под ногами треснул сломанный мольберт. Еще в руках эти обрывки холста… Видя, как удивленно расширяются ее глаза, я испытал стыд за свою несдержанность пополам с вернувшейся злостью. Без прежнего запала устало поинтересовался: – Зачем ты это сделала? Самира посмотрела на выпавшие из моих рук обрывки холста и честно ответила: – Выразила свои чувства. Или вы о том, что нарисовала на вас шарж? – догадалась она. – Так я вас боюсь. Это такой психологический прием, посмеяться над своим страхом. От такой непосредственной откровенности у меня опустились руки. И она не выглядела виноватой или испуганной. Прием сработал? Одновременно с этим резануло слово «психологический». Уверен, что прежняя Самира даже понятия не имела, что такое психология. Каждая встреча в ней открывала нечто новое, еще одну грань. – Может, ты еще и астрономию знаешь? – усмехнулся я. – Знаю. Земли. В нашей солнечной системе девять планет: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун и Плутон. Но потом решили, что Плутон не соответствует определению планеты, поскольку не очистил свою орбиту от окружающих объектов. Наша Земля имеет один спутник – Луну, которая всегда обращена к нам лишь одной стороной. Она оказывает влияние на водные массы планеты, благодаря ей существуют приливы и отливы. Люди не единожды летали на нее. Сейчас планируется активное освоение Марса… Поразительно, она говорила об этом так уверенно, словно и впрямь знала. – Ты летала на другие планеты?! – Что вы! – горько усмехнулась она. – Летают космонавты. Такие как я, просто пользуются благами цивилизации. Благодаря спутникам, запущенным вокруг Земли, удалось создать сотовую связь, которая опутала собой всю Землю. Теперь практически из любой точки планеты можно связаться с любой другой. Для меня это звучало невероятно. Мы имеем доступ к любой части мира с помощью магии, а не какой-то там сотовой связи. Что за зверь такой? Самира поежилась, стоя босиком на каменном полу, и я пришел в себя. – Оденься, а я принесу поесть, если ты не передумала. Решение не звать слуг пришло само собой. Пока им передадут приказ, пока они соберут и принесут еду, пройдет время, а мне не хотелось разрушать возникшую между нами атмосферу. Даже если она все выдумывает, я готов слушать ее сказки всю ночь. Открыв портал из гостиной, вышел сразу на кухне. Слуги уже спали, лишь уголья тлели в печи, давая слабый свет. Мне его хватило, чтобы найти съестное и сложить на поднос то, чем можно быстро утолить голод: мясо, сыр, хлеб. Переместившись к себе, взял вино и бокалы и со всей этой добычей вернулся к Самире. Девушка успела надеть домашнее платье и заплести волосы. Признаться, ожидал ее увидеть скорее в халате. Обойдя так и лежащие на полу остатки мольберта, свидетельство моей недавней несдержанности, она прошла к столу. Взгляд на поднос, и Самира изменилась в лице. – Что-то не так? – А где столовые приборы?