Халиль берет со столика салфетку и вытирает выпивку с джорданов. Это третьи ретро – вышли пару лет назад, но, зуб даю, на нем совсем новенькие. Стоят они около трех сотен баксов, и то если повезет найти на eBay сговорчивого продавца. Крис вот нашел. А свои я взяла почти даром – за сто пятьдесят, но только потому, что ношу детские размеры. Благодаря моим маленьким ножкам мы с Крисом можем носить одинаковые кроссы. Да, мы из таких парочек – зато, блин, выглядим стильно. И если он прекратит заниматься фигней, все у нас будет замечательно. – Крутые кроссы, – говорю я Халилю. – Спасибо. Он скребет по джорданам салфеткой. Меня передергивает. С каждым его движением обувь отчаянно зовет меня на помощь. Честно, каждый раз, когда кто-нибудь неправильно чистит кроссовки, где-то в мире умирает котенок. – Халиль, – говорю я, еле сдерживаясь, чтобы не вырвать салфетку у него из рук. – Либо аккуратно води вперед-назад, либо просто прикладывай. Тереть не надо, честное слово. Он с ухмылкой поднимает на меня взгляд. – Окей, мисс Сникерхед[9]. – И, слава Чернокожему Иисусу, теперь салфетку он просто прикладывает. – Я же из-за тебя облился, так что могу затребовать с тебя чистку. – Это обойдется вам в шестьдесят баксов. – Шестьдесят?! – возмущенно выпрямляется он. – А ты думал! Будь у них прозрачная подошва, взяла бы все восемьдесят. – Попробуй такую отмой. – Комплект для чистки тоже прилично стоит. Ну а ты, по ходу, отлично зарабатываешь, раз смог их себе позволить. Халиль, будто не слыша меня, делает глоток. – Блин, крепкая штуковина. – Потом ставит стаканчик на стол. – Слушай, передай своему папе, что нам надо поговорить. Я с ним кое-что обсудить хочу. – Что именно? – Это только взрослых касается. – А ты у нас прямо взрослый. – Старше тебя на пять месяцев, две недели и три дня. – Он подмигивает мне. – Видишь, не забыл. Тут на танцполе поднимается шум. Люди перекрикивают музыку. Отовсюду доносится ругань. Моя первая мысль – что Кения, как и обещала, добралась до Деназии. Однако голоса у кричащих ниже, чем у них. Бах! Раздается выстрел. Я пригибаюсь. Бах! Второй выстрел. Толпа несется к двери, и воплей становится все больше, поскольку всем и сразу выйти из здания невозможно. Халиль хватает меня за руку. – Идем. Я никак не могу найти Кению – народу слишком много, и волосы завиты у каждой второй девушки. – Но Кения… – Забудь о ней, идем! Он тянет меня сквозь толпу, расталкивает встречных и наступает им на ноги. Одного этого достаточно, чтобы схватить пулю. В поисках Кении мой взгляд скачет с одного перепуганного лица на другое, однако ее нигде не видно. Я стараюсь не смотреть, кто стреляет и кто ранен. Если ничего не знаешь, то и настучать не получится. Снаружи какая-то тачка на полной скорости уносится прочь, а народ в темноте бежит врассыпную, подальше от перестрелки. В полумраке Халиль ведет меня к припаркованной «импале» и проталкивает через водительское сиденье на пассажирское. В следующий миг машина с пронзительным визгом трогается с места, оставив суматоху в зеркале заднего вида. – Вечно какое-то дерьмо, – бормочет Халиль. – Ни один движ без стрельбы не обходится. Говорит он прямо как мои родители. Потому-то они меня, как сказала Кения, «никуда не пускают». По крайней мере, никуда в Садовом Перевале. Я пишу Кении. Надеюсь, она в порядке. Сомневаюсь, что пули предназначались ей, но им не прикажешь, куда лететь. Кения отвечает почти мгновенно. Я в норме Вижу эту сучку и собираюсь надрать ей зад А ты где? Нет, она серьезно? Мы только что от пуль бежали, а она уже готовится к замесу? Я даже не отвечаю на эту тупость. У Халиля хорошая «импала» – без выпендрежа, как у некоторых парней. Дорогущих дисков я не заметила; на передних сиденьях потрескалась кожа. Впрочем, обивка в машине лаймового цвета, так что ее, по всей видимости, немного прокачали. Я вожу пальцем по трещинке на сиденье. – Как думаешь, в кого стреляли? Халиль достает из выемки в дверце щетку для волос. – Наверное, в кого-нибудь из Королей, – говорит он, расчесывая волосы по бокам. – Я видел Послушников из Сада, когда приехал. Так и знал, что что-нибудь да случится. Я киваю. Последние два месяца Садовый Перевал стал полем боя в какой-то дурацкой территориальной войне. Я сама родилась «принцессой» – потому что папа когда-то был членом банды «Королей», но потом он вышел из игры, и я потеряла свой уличный статус. Однако, даже не потеряй я его, я бы все равно не понимала, зачем воевать за улицы, которые никому не принадлежат. Халиль прячет щетку и врубает на стерео какой-то старый рэп, который папа ставил тысячу раз. Я хмурюсь. – Почему ты всегда слушаешь старье? – Эй, уймись! Тупак – тема. – Ага, был темой двадцать лет назад. – Нет, и сейчас тоже. Вот, зацени. – Халиль тычет в меня пальцем – это значит, что он вот-вот разразится очередной философской тирадой. – Пак говорил, что Thug Life[10] расшифровывается как The Hate U Give Little Infants Fucks Everybody – вся ваша ненависть, которой вы пичкаете детей, в конце концов нас всех отымеет. Я поднимаю брови. – Чего-чего? – Внимательно слушай! The Hate U – просто буква U – Give Little Infants Fucks Everybody. T-H-U-G L–I-F-E. То есть то, как общество относится к нам, подросткам, в конечном счете самому же обществу выйдет боком, когда мы окончательно слетим с катушек. Врубаешься? – Блин. Кажется, да. – Теперь понимаешь? Я же говорю, он актуален и сейчас. Халиль поет и кивает в такт. Интересно, что же он делает, чтобы «всех отыметь»?.. Я догадываюсь, но надеюсь, что неправа. Поэтому хочу, чтобы он сам сказал. – Ну так а чем ты был занят все это время? – спрашиваю я. – Пару месяцев назад папа сказал, что ты уволился из магазина, и с тех пор я тебя не видела. Халиль наклоняется поближе к рулю. – Куда тебя подкинуть – домой или к магазину? – Халиль… – Домой или к магазину? – Если ты торгуешь этой дрянью… – Старр, не суй нос куда не надо! За меня не волнуйся. Я делаю, что должен. – Бред собачий. Ты же знаешь, мой папа может тебе помочь. Он потирает нос, прежде чем солгать: – Мне не нужна помощь, ясно? И от минимальной зарплаты, которую мне платил твой папа, помощи не было никакой. Я устал выбирать между светом и жрачкой. – Я думала, твоя бабушка работает. – Так и было, но потом она заболела. Эти клоуны из больницы обещали, что все будет как прежде, но через два месяца ее уволили. А все потому, что она уже не могла работать как следует, ведь на химии здоровенные мусорные мешки особо не потягаешь. – Он качает головой. – Забавно, да? Ее уволили из больницы по болезни. В «импале» повисает тишина, и только Тупак спрашивает: в кого ты веришь? Я не знаю. У меня снова жужжит телефон. Либо Крис продолжает просить прощения, либо Кения просит помочь ей разделаться с Деназией. Но нет – на экране эсэмэски от старшего брата, написанные большими буквами. Не понимаю, почему он так пишет. Наверное, думает, что это меня пугает, хотя на самом деле только выбешивает. ТЫ ГДЕ? НАДЕЮСЬ, ВЫ С КЕНИЕЙ НЕ НА ТОЙ ТУСОВКЕ Я СЛЫШАЛ ТАМ СТРЕЛЯЛИ Хуже заботливых родаков только заботливые старшие братья. От Сэвена меня не спасет даже Чернокожий Иисус. Халиль ненадолго задерживает на мне взгляд.