— Человека, — сказал папа, — собачьи блохи не кусают! А со своими блохами Кыш успешно справится сам. Вдруг у него характер испортится, если мы их выведем ДДТ? Вдруг Кышу захочется поймать блоху, устроить грандиозную охоту, погоню и победить блоху в благородном единоборстве? А блохи ни одной нет!.. Душевная драма!.. Давай уж не будем рисковать! Мама сказала, что всё равно выведет всех Кышевых блох. Папа после этого разговора стал бриться безопасной бритвой. Электрическая уже не брала его бороду. Он брился и удивлялся, что инженерная мысль человечества додумалась зачем-то до бесшумных пистолетов, а до бесшумных электробритв и автомобилей додуматься не может… Глава 63 Потом мы зашли за Снежкой и Ветой Павловной. Папа всё время вспоминал, как они учились в одном классе. И вообще он был в прекрасном настроении. Он даже разрешил задавать ему любые вопросы. Но я, вспомнив его слова о том, что от моих вопросов он рухнет в одно прекрасное мгновение, сказал: — Вопросов больше нет. — То есть как это нет? — удивился папа. — Тебе всё ясно? — Да. Мне всё ясно, — подтвердил я. — Вопросов больше нет. — Товарищи! Взгляните! Вот первый человек в истории человечества, которому всё ясно! Тут все засмеялись. Ехать в троллейбусе до парка всем нам было весело. Папа уговорил кондукторшу не высаживать Кыша и взял на него билет за десять копеек, как за чемодан. Ещё издалека, у входа в парк, я увидел дымящего сигарой дядю Сергей Сергеева. Он стоял, прислонившись к колонне… Кыш присел от неожиданности и завертелся на месте: сколько собак незнакомых пород шло мимо него в парк! А уж в самом парке у Кыша разбежались глаза. Он рвался поиграть то к одной собаке, то к другой, но им дела не было до него, и он тоже стал спокойно ходить со мной рядом, посматривая по сторонам. Изредка то папа, то дядя Сергей Сергеев объясняли, что́ за порода попавшейся навстречу собаки и чем эта порода знаменита. И каких только собак не было в парке! Выдача призов ещё не началась, и собаки прогуливались по аллеям рядом с хозяевами, а если хозяева отдыхали на скамейках, то собаки сидели или лежали у их ног. Мы смотрели на овчарок, бульдогов, боксёров, эрдельтерьеров, доберманов-пинчеров, сенбернаров и догов. У многих собак на ошейниках висели золотые и серебряные медали. Кыш долго не хотел отходить от одной немецкой овчарки. Она лежала за скамейкой на газоне, и штук десять медалей блестело на её ошейнике. Она глухо рычала на Кыша, как будто спрашивала: «Вот я овчарка, и у меня медали. А ты какой породы?» Кыш тоже зарычал, но спокойно ответил: «Я — помесь. И ничем не награждён. Зато ты в наморднике, а я нет!» И правда, наверно, овчарка злилась на весь белый свет, что на неё надели намордник, и старалась сбить его лапой… Все собаки с медалями вели себя по-разному. Одни так, словно у них никаких медалей не было, а другие важно вышагивали и даже головы задирали повыше, чтобы их медали были видней. — Воображалы! — сказала Снежка про таких собак. А некоторые хозяева медалистов вышагивали ещё важнее, чем сами собаки, и гордо на всех посматривали. Непородистого Кыша они прямо уничтожали презрительными взглядами. Я ходил и думал: «Пускай мой Кыш — помесь. Он всё равно самый лучший, самый умный и без ваших медалей. Он умеет зажигать свет, лаять на противно жужжащую бритву и выследить воришку. А кто из вас умеет читать письма хозяина? Вы красивые, знаменитые и очень мне нравитесь, но я не сменяю Кыша ни на кого из вас вместе со всеми медалями!» Снежка, угадав, о чём я думаю, спросила: — А на бульдога поменяешь Кыша? — Нет, — сказал я, — ни на кого не поменяю. Даже не спрашивай. — А на самолёт? — Не хочу, — сказал я. — А на необитаемый остров? — Зачем мне остров, если там не будет Кыша? — сказал я. — А Гулливером хочешь стать за Кыша? — Нет. Думаешь, мне легко будет жить среди вас, лилипутов? — спросил я. — Ну а волшебником Хоттабычем хочешь? — Подавно не хочу! Засунет тебя какой-нибудь джинн в бутылку, и сиди там целые века, — сказал я. Снежка немного разозлилась, что не уговорила меня поменять Кыша, и отстала с этими предложениями. Потом папа и дядя Сергей Сергеев подошли к палатке и стали пить пиво, макая в него солёные хрустящие хлебцы, а мама и Вета Павловна о чём-то беседовали на скамейке. Я услышал, как папа говорит: — Всего мог ожидать, но чтобы лучший друг, с которым я съел пуд соли, на собрании выступил против меня?.. Нет… Я этого не ожидал! Моя голова отказывается понять сей факт. Да. На собрании, когда тебя чихвостят, когда нужна поддержка… Лучший друг всаживает тебе нож в сердце! Брр… Уверен: сделай я сейчас рентгеновский снимок, на сердце у меня будет рубец. Дядя Сергей Сергеев посмеивался и пил пиво, зачем-то насыпав на краешек кружки щепотку соли. — Не веришь? Да-да! Рубец! Читал, как йог внушил сам себе, что его ошпарили кипятком и у него на теле выскочили волдыри? Так вот, и у меня на сердце рубец от твоей «дружеской» критики! Да! Я был не прав! Но ты не имел права меня ругать. Для тебя я самый лучший, самый умный человек. Как и ты для меня. Пусть нас другие ругают! — Ну уж нет! — не согласился дядя Сергей Сергеев. — Лучше ты меня ругай, чем человек, с которым я не съел пуд соли. Тут я не выдержал и спросил у папы, кто такой йог и почему он внушил себе, что его ошпарили. Почему бы ему не внушить себе что-нибудь приятное? — Откуда я знаю? Я не знаком с этим йогом! Смотри на собак. Дай поговорить взрослым! — вспылил папа. А дядя Сергей Сергеев спросил у Снежки: — Снежка, я слышал, что ты большая специалистка по дуэлям. Как ты думаешь, почему перед дуэлью бросают перчатку, а, допустим, не носок с ноги? — Неужели не понятно? — ответила Снежка. — Пока вы будете расшнуровывать ботинок, вас проткнут шпагой. Я подумал, что это правда, засмеялся и вдруг увидел в палатке шоколадные медали. Папа охотно купил нам по две штуки. Снежка хотела сразу съесть одну медаль, но я отозвал её в сторону. — Дай ленту от своей косички. Я на неё надену весь наш шоколад, и Кыш тоже будет с медалями. Снежка распустила косу, я гвоздём проделал в трёх шоколадках дырки, а четвёртую всё же съела Снежка. Потом я надел их на голубую ленту и повесил на шею Кыша. И прямо нельзя было отличить шоколадную медаль от настоящей. Наши даже сверкали получше и размером были побольше. И на Кыша сразу стали смотреть по-другому и собаки, и их хозяева. Меня несколько раз спрашивали: — Что за порода? И я отвечал: — Секретная овчарка! Неожиданно для себя я увидел смотревшую с уважением на медали Кыша ту самую тётеньку с Птичьего рынка, которая купила красавца-петуха. Над шляпой тётеньки колыхалось и радужно играло похожее на саблю перо. Я сразу узнал это перо и догадался, что петух попал в суп. Папа тоже увидел тётеньку и поздоровался с ней. — Это тот самый пёсик? — с завистью спросила она. — И уже три медали? — Да. Главное, уметь выбрать собаку, — ответил папа. — Я сразу увидел в нём чемпиона. А как поживает Петя-петушок? — С ним было много мороки, — грустно вздохнув, сказала тётенька. — Пришлось… — Вы с ума сошли! Что вы наделали? — сдавленным голосом крикнул папа. (Тётенька растерянно смотрела на него.) — Ведь ваш петух непременно взял бы главный приз Большой петушиной выставки в Клязьме! Вы сошли с ума! Вы сами себе враг! — Откуда же я могла это знать? — Вы обязаны были верить в такого красавца! А рыбки? Вы не купили тогда рыбок, а именно эти рыбки стали лауреатами Лисабонской выставки рыбок и крабов! Картина-то хоть цела? — поинтересовался папа.