Рёв моторов сделался немного тише, у меня всё оборвалось внутри, когда самолёт провалился на секунду в яму, а в ушах как-то зашипело и стало покалывать тысячью иголочек. — Кыш, — сказал я, — мы идём на посадку! — И не услышал собственного голоса. Я испугался, по совету папы защёлкал зубами, в ушах у меня вдруг выстрелило, и я услышал, как папин сосед громко жалуется красивой девушке, нашей бортпроводнице: — Возмутительно! Я молчал, когда собака дёргала мой зонтик! А теперь в самолёте создана ужасная атмосфера: глодают кость, щёлкают зубами! В конце концов, мы не в купе поезда. Мы в полёте. Здесь нервы напряжены до предела! — Извините, но я не могу запретить собаке глодать кость, а мальчику щёлкать зубами. Пожалуйста, договоритесь между собой сами, — с улыбкой сказала девушка. Как только мы сошли с трапа, Кыш прямо заскулил от радости и даже лизнул бетонную дорожку аэропорта. Он был счастлив, что вернулся с неба на землю. Мы получили наши чемоданы и встали в очередь на такси. Кыш лежал в тенёчке за чьим-то чёрным чемоданом, часто дышал, свесив язык набок, и то и дело с упрёком поглядывал на солнце. Ведь оно пекло действительно почище, чем в Москве. А я рассматривал красивые разноцветные наклейки на чьём-то чёрном чемодане и спрашивал у мамы, что на них написано нерусскими буквами. Это были названия разных городов и гостиниц. Вдруг к очереди подъехал голубой микроавтобус рафик. Из него высунулся человек со шрамом на щеке, которого я видел в самолёте, и спросил: — Товарищи! Если среди вас есть с путёвками в «Кипарис», милости прошу, довезём. — Я в «Кипарис»! — сказал папа. — Но у меня семья и собака. — Садитесь. В рафике места хватит всем, — сказал человек со шрамом. — Простите, и я в «Кипарис», — обратился к нему хозяин чемодана с разноцветными наклейками. — Мне тоже можно? — Конечно. Садитесь. Потом, наверно решив не стесняться, из очереди вышли ещё два человека: небритый высокий парень с рюкзаком за плечами и папин сосед, ворчавший на нас с Кышем. Он спросил: — Эта машина прислана за нами из дома отдыха или вы везёте нас частным образом? — Частным образом, — ответил человек со шрамом. Сначала мы ехали по шоссе, потом проехали по городским улицам, потом снова выехали за город и мимо зелёных яблоневых садов, мимо голубых и розовых домиков взяли курс к морю. Обернувшись к нам, человек со шрамом сказал: — Давайте знакомиться. Василий Васильевич Васильев. — Меня зовут Алёша. — Ирина Дмитриевна, — представилась мама. — Митя, — сказал папа. — Фёдор Ёшкин, — сказал небритый парень. — Милованов, — сказал хозяин большого чемодана с наклейками. — Торий Иванович Грачёв, — неохотно, но важно объявил папин сосед. — Не сочтите за подковырку, — спросил Милованов, — почему вы Торий? — Мои родители — химики, — сухо объяснил Грачёв, — и в знак уважения к Периодической таблице элементов выбрали мне имя по ней. — Значит, вы вполне могли бы стать Азотом или Алюминием? — пошутила мама. Грачёв ничего не ответил. Глава 5 Мы с Кышем смотрели в окно на огромные зелёные волны гор по обеим сторонам шоссе. Неожиданно шофёр затормозил, съехал на обочину, а Василий Васильевич вышел из машины, подошёл к серому камню с красной наискосок полосой, постоял около него, наверно, целую минуту, и мы снова поехали. — Что это за камень, у которого он стоял? — спросил я у мамы. — Памятник крымским партизанам, — сказала мама. Всю дорогу Василий Васильевич больше ни с кем не разговаривал. Остальные беседовали о всякой всячине и спорили, а я ждал, когда покажется море. С высоты оно было совсем не таким, каким я его себе представлял. Просто далеко под нами до горизонта тянулась голубая, в белой туманной дымке пустыня. И на ней нельзя было заметить барашков волн, а над ними кричащих чаек. Когда мы подъезжали к Гурзуфу, папа показал мне гору Аю-Даг, похожую на медведя, пьющего воду, и объяснил, что у подножия этой горы находится «Артек» — самый лучший в мире пионерский лагерь. Мы проезжали через Гурзуф. Федя Ёшкин всё время высовывал голову из окошка и повторял: — Ну сила!.. Ну красотища!.. Милованов вдруг попросил шофёра остановиться около каменного дома. Выйдя из машины, он, сложив руки на груди, посмотрел вдаль. Посмотрев вдаль, он снова сел в машину, и мы поехали дальше. Кыша, наверно, укачало. Он дремал у меня на коленях. Мне было страшней, чем в самолёте, особенно на поворотах, и я один раз ахнул, а шофёр сказал: — Это ерунда. На старой дороге виражи покруче. Потом я тоже задремал, проспал Ялту и проснулся, когда машина вдруг остановилась. А остановили её двое мальчишек и одна девчонка. Она сказала, когда Василий Васильевич открыл дверцу: — Здравствуйте! Мы пионерский патруль. А вы приезжие? — Да. Кроме водителя, — ответил Василий Васильевич. — Добро пожаловать в Крым! — сказала девчонка. — Очень просим вас не жечь в лесу костры, не вырезать своих имён на стволах деревьев, не сорить в парках и на пляжах, любить и уважать домашних животных. Извините! Всего хорошего. — Счастливо отдыхать! — сказал один из мальчишек. На груди у него был настоящий бинокль, и в руке он вертел настоящий свисток. Я подумал, что это интересное дело — останавливать машины, ловить поджигателей лесов, смотреть в бинокль с такой верхотуры на море, и попросил ребят: — Примите нас к себе в патруль. Мы с Кышем умеем разоблачать и ловить преступников! — Ловить! Ха-ха-ха! — Разоблачать! Ха-ха-ха! — Сыщики! Ха-ха-ха! Все трое покатывались от хохота, показывая на меня пальцами, пока Кыш не зарычал и не залаял. Шофёр в это время проверил уровень масла в моторе. — Скучно тебе здесь не будет. На пляжах полно ребят. Найдёшь друзей, не волнуйся, — сказала мама. И мы поехали дальше… — Алупка! — вдруг сказал папа. — Я не был здесь десять лет! Вон дворец… парк… кино… Хаос… Сверху, да ещё на ходу, я не смог различить ни дворца, ни парка и не заметил никакого хаоса. Наоборот, везде, куда ни посмотришь, был виден порядок и везде гуляли люди. И чувствовалось, что они не спешат на работу, никуда не опаздывают, а просто отдыхают. Наша машина остановилась около каменных ворот, прямо у белокаменного льва. Я вылез, подошёл к нему, погладил по гриве и прочитал на лапе, на которую лев положил свою громадную голову, корявые буквы: «Нет в жизни счастья. Вася». Потом я подошёл к машине и услышал, как Торий говорил Василию Васильевичу: — Благодарю. Сколько я должен за проезд? — Вы ничего не должны. Спрячьте, пожалуйста, деньги, — ответил тот и сказал папе, маме, Милованову, Феде, мне и Кышу: — Вы тоже не беспокойтесь… Иван Иванович! Пожалуйста, добросьте Ирину Дмитриевну, парня и пса до их дома. Ведь вы будете жить не в «Кипарисе»? — Нет-нет. Они на частной квартире, — ответил за маму папа. — В доме Ершовой. Высокая улица, дом 7. Мне показалось, что, услышав фамилию тёщи папиного сослуживца, Василий Васильевич что-то хотел спросить, но потом передумал и сказал папе: