Глава 60 Разбудил меня Кыш, когда, рыча, выбирался из-под раскладушки. А его поднял на ноги свист Василия Васильевича: «Фью-фью-фью, уфить-уфить-уфить». Было ещё совсем темно, прохладно и тихо. Я в одну секунду оделся, бутерброды сунул под подушку и позвал Кыша. Он слегка дрожал, потому что спал первый раз в жизни раздетым, без шерсти. — Не носись сломя голову по тропе и не лезь на скалы, — сказала мама, которая, оказывается, не спала. — Ладно, — сказал я. — Говоришь, как будто я… детский сад. До свидания… Василий Васильевич был в синем спортивном костюме и в белой кепке. На плече у него висела сумка с заграничными буквами. — Доброе утро. А… он идёт впереди нас? — спросил я. — Он давно уже на месте. Здравствуй! Сначала я зашёл за ребятами. Их отец Сергей Иванович познакомился с Василием Васильевичем. Они о чём-то поговорили, а мы с Севой постучали в окошко дома, где жила Вера. Но из окошка высунулась заспанная бабка и злым шёпотом велела нам быстро уматывать. — Я вам покажу, как полуночничать! — пригрозила бабка, и нам пришлось уйти в горы без Веры. Поднявшись высоко над Алупкой, мы свернули круто вправо. Я спросил Василия Васильевича, откуда он так хорошо знает тропы, но он ответил, что я слишком разговорчив, а в таком деле, как наше, это большой минус. После этого я помалкивал, хотя вопросов у меня накопилось уйма. Мы вышли к окружённым можжевельником валунам, под которыми я обнаружил пещеру. — Ну вот… Кажется, пришли. Вели Кышу идти рядом и не лаять. Ребята, перебегайте от дерева к дереву, пока не дам сигнала. Меня не обгонять! Приготовить фотоаппарат! — велел Василий Васильевич. Я выглянул из-за ствола сосны, тянувшей ветви к морю, и увидел Федю. Он, как слесарь по ремонту водосточных труб, сидел на маленькой скамеечке лицом к скале. Скамеечка висела на верёвках, спускавшихся с вершины скалы. Меня передёрнуло: так жутковато было смотреть на Федю. Он уже успел огромными буквами намалевать на ровной и плоской, обращённой к морю поверхности скалы: ФЕДЯ и продолжал макать кисточку в привязанную к скамейке банку с краской. А неподалёку от него, держась одной рукой за росшее в расщелине скалы деревце, писал свою фамилию тот самый пожилой человек в белой панаме, которому мы с мамой помогли однажды одолеть крутой подъём в гору. Как он забрался на скалу со своей одышкой и больным сердцем, было непонятно. Баночка с красной краской висела у него на груди. Он дописывал последнюю букву в названии своего города. ГУДЕЦКИЙ М. И. НИЖНИЙ ТАГИЛ — Вот видите, — шепнул я ребятам. — А вон тётка, — сказал Сева. — Как бы не сорвалась! И правда, левей Гудецкого М. И. из Нижнего Тагила толстая и высокая тётенька, стоя на узком карнизе, тоже выводила на скале свою фамилию: СЕМЬЯ ГУНДОСОВЫХ. ТАМБОВ, 73 Г. Ей приходилось балансировать, чтобы не свалиться вниз с двухметровой высоты. — Окликать надо осторожно. Вы займитесь этими двумя, а я пойду к Феде, — сказал я. Василий Васильевич, взяв у Севы аппарат и прячась за стволами, перебежал поближе к Феде. Стоя под ним, он несколько раз щёлкнул вспышкой. Федя сначала не понял, в чём дело, и обернулся через плечо. От неожиданности кисточка выпала у него из рук. Кыш, увидев Федю — своего спасителя, завизжал от радости и бросился к скале. Пожилой человек и тётенька тоже заметили нас, но продолжали делать своё дело как ни в чём не бывало. Василий Васильевич дал знак, чтобы я подошёл поближе. Сам он стоял уже прямо под Федей, задрав вверх голову. — Доброе утро, Ёшкин, — сказал спокойно Василий Васильевич. — С добрым… утром, — помолчав, ответил Федя. Василий Васильевич начал его допрашивать: — Ты крепко укрепил верёвки? — Не первый раз в горах. Не сорвусь. — И везде наскальной живописью занимаешься? — А вы чего пришли? — начиная злиться и поняв, что за ним следили, спросил Федя. — Во-первых, лови верёвку! — Василий Васильевич раскрутил над головой моток верёвки и по-ковбойски бросил конец прямо в руки Феде. — Ты, конечно, можешь подняться и уйти. Но для тебя это не лучший вариант. Поверь. Говорю это потому, что успел тебя полюбить как доброго, честного и сильного парня. И не кипятись. Мораль я тебе читать не собираюсь. Сам поймёшь, каким жалким способом ты хочешь самоутвердиться, оставить, так сказать, в веках своё имя. Тебе приятно будет, если, увидев твои художества, люди сплюнут от возмущения и скажут: «Надо же было испоганить красавицу-скалу!» Ответь только на один вопрос: ты хотел бы, чтобы тебя в эту минуту увидели друзья по работе, отец, мать, жена Нина, знакомые и незнакомые люди? Честно. — Как сказать?.. Зачем же? А чего вы сами от меня хотите? Я вот сейчас слезу и поговорим по-другому! Поняли? — Вот видишь, милый ты мой сосед по палате, ты не хочешь, чтобы тебя увидели! Ты чуешь в глубине души, что занят делом нечистым, что ты не создаёшь прекрасное, а уродуешь его. Поэтому и прячешься воровато от наших глаз. Настоящую же красоту творят открыто и готовы за неё пострадать. Так вот: мы с Алёшкой, как твои друзья, принесли тебе ацетон и ветошь. Тащи сумку. — Василий Васильевич привязал её к верёвке. — Тащи, не стесняйся и смой по-быстрому всё, что намалевал. Федя сначала не хотел тянуть сумку с ацетоном вверх — наверно, боролся с собой. Но постепенно одолевал в себе нехорошего человека: сумка поползла, поползла… медленно, потом быстрей, и Василий Васильевич подмигнул мне, когда она взлетела в Федины руки. Тётенька и Гудецкий из Нижнего Тагила продолжали, ничего не замечая вокруг, рисовать буквы. Я подошёл к ребятам. Сева шепнул мне: — Что же теперь ждать, когда они малевать кончат? «Действительно», — подумал я и кашлянул. Гундосова повернула голову в нашу сторону и строго спросила с высоты: — Кто вы, дети? — Здравствуйте, держитесь крепче! — для начала сказал я, а Симка ответил: — Мы пионерский патруль по охране и защите природы! — Это хорошо. Охраняйте. Молодцы! — похвалила нас тётенька и снова повернулась лицом к стене. — Между прочим, товарищ Гундосова, вы нарушаете постановление Крымского областного совета, — осторожно сказал Сева. — Только держитесь крепче, — сказал я, а тётенька, обернувшись, изумлённо протянула: — Я-а-а? Наруша-а-а-ю? — Да, вы, — сказал Сева. Симка подошёл с аппаратом поближе, и голубая вспышка на миг озарила изумлённое и уже немного испуганное лицо тётеньки. — Михаил Иваныч! Михаил Иваныч! — крикнула она. — Что вам здесь надо? — громко и строго спросил нас Гудецкий из Нижнего Тагила. — Почему вы болтаетесь в горах в такой ранний час? — Мы из-за вас болтаемся! — начиная злиться, сказал Сева. — Вы подумайте! Грубят! — возмутилась Гундосова. — Жаль, что нельзя вызвать милицию! Жаль! В этот момент к нам подошёл Василий Васильевич и сказал: — Можете рассматривать меня, граждане, как представителя милиции. Инспектор угрозыска Васильев. Вот удостоверение. — Михаил Иваныч! Лидия Пална! — крикнул Федя. — Не спорьте. Мы попались! Стирайте всё, пока не поздно! — То есть что значит «стирайте»? — спросил Гудецкий. — А то, что вы портите своими фамилиями природу! — сказал я. — Вы, наверно, и на живых деревьях ножом вырезаете? — добавил Сева, а Симка ещё раз щёлкнул вспышкой. — Вам, гражданка Гундосова, и вам, гражданин Гудецкий, я от души советую стереть ацетоном свои фамилии. И будем считать, что инцидент исчерпан, — сказал Василий Васильевич. Гундосова, ничего не ответив, поставила кисточкой точку, прошла по уступу и с решительным видом приблизилась к нам.