– А знаешь, что мы делали с подружками, когда наутро мучились от похмелья? – нарушив ход моих мыслей, спросила Агнес. – Мы шли в японский ресторанчик возле Грамерси-парка, ели лапшу и говорили, говорили, говорили. – Тогда давайте сходим. – Куда? – Туда, где подают лапшу. А по пути можем подобрать ваших подружек. Она загорелась, но тотчас же пошла на попятную: – Нет, не могу. Теперь все по-другому. – Нам совершенно не обязательно вызывать Гарри. Поймаем такси. Оденетесь попроще и внезапно объявитесь. Это будет здорово. – Я ведь сказала: теперь все по-другому. – Агнес повернулась ко мне. – Луиза, я уже пробовала это сделать. Несколько раз. Но мои подруги – они любопытные. Им хочется знать все о моей теперешней жизни. А когда я говорю им правду, они начинают вести себя… странно. – Странно? – Понимаешь, в свое время мы все были примерно на равных. А теперь они говорят, что сытый голодного не разумеет. Потому что я богатая. И у меня, типа, не может быть проблем. Потому что они для меня чужие, словно я теперь совсем другой человек. Словно все перемены к лучшему в моей жизни – для них смертельное оскорбление. Думаешь, я могу хоть кому-нибудь из окружающих поплакаться по поводу домоправительницы? – Агнес остановилась посреди дороги. – Когда я вышла за Леонарда, он открыл счет на мое имя. Свадебный подарок. Чтобы мне не пришлось клянчить у него деньги. И тогда я дала своей ближайшей подруге Пауле небольшую сумму. Десять тысяч долларов. Рассчитаться с долгами и начать новую жизнь. Сперва она была просто счастлива. И я тоже! Помочь лучшей подруге! Чтобы у нее, совсем как у меня, больше не было финансовых проблем! – В голосе Агнес прозвучали тоскливые нотки. – А потом… потом она ни с того ни с сего больше не захотела меня видеть. Она жила другой жизнью, и у нее никогда не было времени, чтобы со мной встретиться. И я наконец поняла: она не может мне простить то, что тогда я помогла ей. Всякий раз, когда мы встречались, она вольно или невольно думала лишь о том, что она моя должница. Она ведь гордая, очень гордая. И ей не хотелось жить с этим чувством. Итак… – Агнес передернула плечами. – Теперь она не отвечает на мои звонки. Так что о совместном походе в ресторан можно и не мечтать! Из-за денег я потеряла подругу. – Богатые тоже плачут, – глубокомысленно заметила я, поняв, что она ждет моей реакции. – А проблемы есть у всех. Агнес отошла в сторону – пропустить малыша на самокате. Задумчиво посмотрела ему вслед, затем повернулась ко мне: – У тебя есть сигареты? Теперь я уже успела подготовиться. Вытащила из рюкзака пачку сигарет и протянула Агнес. Сомневаюсь, что мне следовало поощрять эту пагубную привычку, но Агнес была моим боссом. Она затянулась и выпустила длинную струйку дыма. – Да, проблемы есть у всех, – медленно повторила она. – А у тебя, Луиза Кларк? – Я скучаю по своему парню. – Я, скорее, хотела убедить в этом себя, нежели Агнес. – А так… Вроде особенно нет. Все… отлично. И я здесь счастлива. Агнес кивнула: – Когда-то я чувствовала то же самое. Нью-Йорк! Всегда что-то новое! И всегда волнующее. А сейчас я ужасно… скучаю по… – Она осеклась. На секунду мне показалось, будто в глазах у Агнес блеснули слезы. Но ее лицо тут же окаменело. – А знаешь, кто меня ненавидит? – Кто? – Илария. Ведьма. Она была домоправительницей при той, бывшей, и Леонард не захотел лишиться столь ценного кадра. Теперь мне от нее никуда не деться. – Может, со временем она вас полюбит? – Может, со временем она решится подсыпать мне в еду мышьяка. Я ведь вижу, как она на меня смотрит. Она хочет, чтобы я умерла. Представляешь, каково это жить под одной крышей с человеком, который жаждет твоей смерти? Честно говоря, я и сама слегка побаивалась Иларии. Но не хотела, чтобы об этом знала Агнес. Мы двинулись дальше. – В свое время я работала на одного человека, который, я уверена, поначалу меня буквально ненавидел, – сказала я. – Мало-помалу я поняла, что дело тут вовсе не во мне. Он просто ненавидел свою жизнь. А когда мы узнали друг друга поближе, то в конце концов отлично поладили. – А он, случайно, не подпаливал твою лучшую блузку? Не стирал твое нижнее белье порошком, от которого, как он точно знал, у тебя будет зудеть промежность? Не распространял о тебе мерзкие слухи, выставляя тебя проституткой? У меня отвисла челюсть, совсем как у золотой рыбки в аквариуме. Я поспешно закрыла рот и потрясенно покачала головой. Агнес убрала упавшие на лицо пряди волос: – Луиза, я люблю его. Но жить его жизнью оказалось для меня невозможным. Моя жизнь стала невозможной… – Она снова осеклась. Мы остановились, молча наблюдая за гуляющей публикой: молодежью на роликах и детишками на самокатах, идущими рука об руку парочками, патрулирующими полицейскими. Температура заметно понизилась, и мне стало зябко в куртке от спортивного костюма. Я невольно поежилась. Агнес вздохнула: – Ладно. Возвращаемся назад. Посмотрим, какую из моих любимых вещей эта ведьма испортит на сей раз. – Нет, – ответила я. – Лучше пойдемте-ка есть вашу лапшу. Уж что-что, а это мы точно можем сделать. Доехав на такси до Грамерси-парка, мы вышли у здания из бурого песчаника на тенистой стороне улицы, которое выглядело настолько задрипанным, что сразу наводило на мысль о кишечной палочке. Но как только мы сюда приехали, Агнес сразу повеселела. Пока я расплачивалась с водителем такси, она взлетела по ступенькам и прошла в сумрачный зал ресторана. Выбежавшая из кухни молодая японка бросилась ей на шею, словно давней подруге, и, взяв Агнес под руку, принялась расспрашивать, куда та запропастилась. Стянув с головы вязаную шапочку, Агнес начала расплывчато объяснять, что была очень занята, вышла замуж, переехала в другой дом, при этом ни словом, ни полусловом не давая понять о кардинальных изменениях в своей жизни. Я заметила, что она надела простое обручальное кольцо, а не бриллиантовое, помолвочное, которое было настолько массивным, что разрабатывало трицепсы лучше любых гантелей. И когда мы устроились в отделанной пластиком кабинке, я увидела, что напротив меня сидит совершенно другая женщина. Агнес была веселой, оживленной и шумной, с отрывистым, кудахтающим смехом, и я сразу поняла, почему в нее влюбился мистер Гупник. – А как вы познакомились? – поинтересовалась я, пока мы, причмокивая, поглощали горячую лапшу в горшочках. – С Леонардом? Я была его массажисткой. – Она замолчала, словно ожидала, что я буду шокирована ее заявлением, но, не увидев бурной реакции с моей стороны, опустила голову и продолжила: – Я работала в отеле «Сент-Реджис». И они каждую неделю посылали к нему домой массажиста. Обычно это был Андре. Андре хорошо знал свое дело. Но в тот день Андре приболел. И меня просят его заменить. Я думаю: «Ой нет, еще один парень с Уолл-стрит!» Ты даже не представляешь, сколько их развелось, причем, как правило, одни говнюки. Они тебя даже за человека не считают. Не здороваются, не разговаривают… Некоторые просят… – она понизила голос, – чтобы им подрочили. Ты только прикинь, подрочили! Словно ты проститутка какая-то. Фу! Но Леонард, он добрый. Здоровается со мной за руку, прямо с порога спрашивает, хочу ли я черного чая. Ему так нравилось, когда я массировала его. И я точно знаю. – Что именно? – Что она никогда его не трогала. Его жена. Ну, ты понимаешь, не трогала его тело. Она была холодной, холодной женщиной. – Агнес потупилась. – А иногда у него случаются дикие боли. Ужасно болят суставы. Еще до появления Натана. Пригласить Натана было моей идеей. Помочь Леонарду оставаться здоровым и крепким. Ну да ладно. Я действительно стараюсь хорошо его отмассировать. Даже отрабатываю дольше положенного времени. Прислушиваюсь к тому, что говорит мне его тело. А после он был очень благодарен. И просит, чтобы на следующей неделе прислали меня. Андре, конечно, был не слишком доволен, но я-то тут при чем? Итак, я начинаю ходить дважды в неделю к нему домой. Иногда после массажа он предлагает мне выпить с ним черного чая, и мы разговариваем. А потом… Ну, это нелегко. Потому что я понимаю, что влюбляюсь в него. И тут уже ничего не поделаешь. – Ну да, как врачи и пациенты. Или учителя. – Вот именно. – Агнес положила в рот клецку. Я еще никогда не видела, чтобы она столько ела. Прожевав, она продолжила: – Но я не могу заставить себя перестать думать об этом мужчине. Так грустно. И так сладко. И так одиноко! В конце концов я говорю Андре, чтобы пошел вместо меня. Не могу туда больше ходить. – А что случилось потом? – Я даже перестала жевать. – Леонард приезжает ко мне домой! В Квинс! Он как-то разузнал мой адрес, и его большая черная машина подкатывает к моему дому. Мы с подружками сидим на пожарной лестнице и курим, и я вижу, как он выходит из автомобиля и говорит: «Мне нужно с вами поговорить». – Совсем как в «Красотке»! – Да! Вот именно! И я спускаюсь в переулок, а он весь из себя такой злой. И говорит: «Я что, вас чем-то обидел? Неподобающе с вами обошелся?» А я только качаю головой. Он расхаживает взад-вперед и говорит: «Почему бы вам не вернуться? Я больше не хочу Андре. Я хочу вас». И тут я, как последняя дура, начинаю реветь. – Глаза Агнес наполнились слезами. – Реву средь белого дня прямо на улице, на глазах у своих подруг. Ну а потом говорю: «Я не могу вам сказать». И он начинает сердиться. Хочет знать, не оскорбила ли меня его жена. Или, может, у меня что-то случилось на работе. И тогда я наконец признаюсь: «Я не могу вернуться, потому что вы мне нравитесь. Очень сильно. А это непрофессионально. И я могу потерять работу». А он так пристально смотрит на меня, но ничего не говорит. Вообще ничего. Потом садится обратно в автомобиль, и водитель его увозит. И я думаю: «Ой, нет! Я больше никогда не увижу его и потеряю работу». И вот на следующий день я прихожу в наш отель и ужасно нервничаю. Ужасно нервничаю, Луиза. Даже живот болит! – Потому что вы решили, он пожалуется вашему начальнику. – Совершенно верно. Но знаешь, что случилось, когда я туда пришла? – Что? – Меня ждет огромный букет красных роз. Я такого никогда в жизни не видела. Прекрасных махровых ароматных роз. Таких мягких, что хочется их потрогать. И нет никакой карточки. Но я сразу все понимаю. А потом каждый день новый букет красных роз. Наша квартира забита розами. Подруги говорят, им уже дурно от запаха. – Агнес расхохоталась. – И вот в последний день он снова приезжает ко мне домой, и я спускаюсь вниз, и он предлагает мне сесть к нему в машину. И мы сидим на заднем сиденье, и он просит водителя пойти прогуляться и говорит мне, что очень несчастен и с той минуты, как мы встретились, не перестает обо мне думать и одного моего слова будет достаточно, чтобы он оставил жену и мы были вместе. – И вы даже не целовались? – Ничего. Конечно, я массировала ему ягодицы, но это совсем другое дело. – Она выдохнула, смакуя воспоминание о сладостном мгновении. – И я поняла. Поняла, что мы должны быть вместе. И я сказала это. Сказала «да». Я была потрясена. – В ту ночь он идет домой и говорит своей жене, что больше не хочет быть ее мужем. И она сердится. Так сердится! И она спрашивает его почему, и он говорит ей, что не может жить в браке без любви. И в ту же самую ночь он звонит мне из отеля и просит приехать к нему, и мы в этом роскошном номере в «Риц-Карлтоне». Ты когда-нибудь останавливалась в «Риц-Карлтоне»? – Мм… Нет. – Я вхожу, и он стоит у двери, словно слишком нервничает, чтобы сесть, и он говорит мне, он знает, что банален и слишком стар для меня, что его тело изуродовано артритом, но, если есть хотя бы маленькая надежда, что я действительно хочу быть с ним, он сделает все возможное и невозможное, чтобы я была счастлива. Так как у него есть особое чувство насчет нас, представляешь? Что мы с ним родственные души. И мы держим друг друга в объятиях и наконец целуемся, а потом всю ночь не смыкаем глаз и говорим, говорим о нашем детстве, и о нашей жизни, и о наших надеждах и мечтах. – Это самая романтическая история, какую я когда-либо слышала. – И потом мы, конечно, трахаемся, и, мой бог, я чувствую, что этот мужчина был заморожен на многие годы, понимаешь? На этом месте я даже подавилась лапшой. Пришлось выплюнуть ее прямо на стол. Когда я подняла глаза, то обнаружила, что посетители за соседними столиками смотрят на нас во все глаза. Голос Агнес внезапно обрел новую силу. Она принялась размахивать руками: – Ты не поверишь. В нем словно засел постоянный голод, и этот голод, копившийся из года в год, теперь наконец прорвался наружу. Прорвался! В ту первую ночь он был ненасытным. – Понятно, – пискнула я, вытирая губы бумажной салфеткой. – Настоящее волшебство это слияние наших тел. И после мы просто держим друг друга в объятиях много-много часов, и я обвиваюсь вокруг него, и он кладет голову мне на грудь, и я обещаю, что ему больше никогда не придется жить в замороженном состоянии. Понимаешь? В ресторане вдруг стало очень тихо. Какой-то парень за спиной у Агнес уставился ей в затылок, не донеся ложку до рта. Заметив, что я за ним наблюдаю, он с громким звоном уронил ложку. – Это… это действительно чудесная история. – И он держит свое обещание. Как он говорил, так и вышло. Мы счастливы вместе. Очень счастливы! – На ее лицо набежала тень. – Но его дочь меня ненавидит. Его бывшая жена меня ненавидит. Она винит меня во всем, хотя сама никогда его не любила. Она говорит каждому встречному и поперечному, что я плохой человек, так как украла у нее мужа. – (Я не знала, что на это сказать.) – И каждую неделю я должна ходить на эти благотворительные вечера и коктейли, и улыбаться, и делать вид, будто не знаю, что болтают за моей спиной эти женщины. А как они на меня смотрят! А я вовсе не такая, как они утверждают. Я говорю на четырех языках. Играю на фортепиано. Защитила диплом по терапевтическому массажу. А знаешь, на каком языке она говорит? На лицемерном. Но очень трудно притворяться, будто тебе не больно, понимаешь? Будто тебе наплевать. – Люди меняются, – попыталась я обнадежить Агнес. – Со временем. – Нет. Сомневаюсь, что такое возможно. – Взгляд Агнес вдруг стал задумчивым. Она пожала плечами. – Но нет худа без добра. Они все очень старые. И вероятно, некоторые из них скоро умрут.