– На! Ни в чем себе не отказывай! – (Мопс, озабоченно наморщив лоб, угрюмо уставился на меня выпученными глазами.) – Кушай! Ам! – (Он продолжал мрачно таращиться.) – Не хочешь есть, да? Ну и не надо. Я вышла из кухни. Мне еще предстояло определиться со спальным местом. Квартира миссис Де Витт была вполовину меньше апартаментов Гупников, но и маленькой ее точно не назовешь. Просторная гостиная с окнами от пола до потолка, выходящими на Центральный парк, была декорирована бронзой и дымчатым стеклом, совсем как некогда культовый ночной клуб «Студия 54». В столовой, обставленной более традиционно, стояла покрытая пылью веков антикварная мебель – свидетельство того, что помещением давным-давно не пользовались. Дальше шли кухня – сплошной меламин и пластик, – подсобное помещение и четыре спальни, включая хозяйскую с примыкающими к ней отдельной ванной комнатой и просторной гардеробной. Краны в туалетах и ванных, еще более допотопных, чем моя у Гупников, извергали неконтролируемые потоки брызжущей во все стороны воды. Я обошла квартиру с молчаливым почтением, которое невольно испытываешь, впервые оказавшись дома у малознакомого человека. В хозяйской спальне у меня невольно перехватило дыхание. Вдоль трех стен на мягких вешалках аккуратно висела одежда в пластиковых чехлах. В гардеробной – в этом буйстве красок и тканей – полки на стенах были сплошь заставлены сумками, шляпными картонками и обувными коробками. Я медленно обошла гардеробную по периметру, осторожно трогая пальцем изысканные ткани, время от времени отодвигая вешалку, чтобы получше рассмотреть какой-нибудь наряд. Причем одежда была не только в этих двух комнатах. В сопровождении недоверчиво трусившего следом мопса я обошла еще две спальни, обнаружив в длинных шкафах с системой кондиционирования воздуха очередные запасы одежды: развешанные рядами в два яруса платья, брючные костюмы, пальто и боа. На фирменных этикетках значилось: «Живанши», «Биба», «Хэрродс» и «Мейсис», а на обувных коробках – «Сакс Пятая авеню» и «Шанель». А еще там были вещи с этикетками незнакомых мне фирм – французских, итальянских и даже русских, – относящиеся к различным временны́м периодам: аккуратные деловые костюмы а-ля Жаклин Кеннеди, струящиеся туники, жакеты с накладными плечами. Я заглянула в шляпные коробки, где обнаружила не только шляпки-таблетки и тюрбаны, но и огромные солнцезащитные очки в нефритовой оправе и изящные нитки жемчуга. Поскольку вещи не были сложены в каком-то определенном порядке, я просто запускала руку в коробку и вытаскивала наугад первое попавшееся, разворачивала папиросную бумагу, щупала ткань, вдыхала густой кисловатый запах старомодных духов, восхищалась старинным кроем и рисунком. Свободные пространства над полками были увешаны вставленными в рамки эскизами одежды, обложками журналов за 1950–1960-е годы с сияющими угловатыми моделями в психоделических платьях-шифт или в совершенно невероятных платьях спортивного покроя. Забыв обо всем на свете, я только через час сообразила, что так и не подыскала себе кровати. И в результате остановила свой выбор на четвертой спальне, где стояла односпальная кровать 1950-х годов с резным ореховым изголовьем, заваленная разрозненными предметами одежды, и шкаф с комодом из того же мебельного гарнитура. Здесь я обнаружила еще четыре вешалки для одежды, более стандартные, типа тех, что можно увидеть в примерочных, а также бесчисленные коробки с аксессуарами: с бижутерией, ремнями и шарфами. Убрав все лишнее с кровати, я легла, и матрас тотчас же провалился подо мной, как все продавленные матрасы, но мне было все равно. Я словно лежала в платяном шкафу. И впервые за все эти дни забыла про свою депрессию. По крайней мере на одну ночь я оказалась в Стране чудес. На следующее утро я покормила и выгуляла Дина Мартина, стараясь не обращать внимания на то, что он трусил по Пятой авеню под странным углом, непрерывно косясь на меня, словно в ожидании какой-нибудь засады. Затем я поехала в больницу к миссис Де Витт, чтобы заверить старушку, что с ее деточкой все в порядке, если не считать того, что он постоянно настороже и готовится к худшему. Поэтому я решила не говорить, что единственный способ заставить его хоть немного поесть – это натереть ему в еду пармезана. Я с облегчением увидела, что к миссис Де Витт вернулся более-менее человеческий цвет лица, хотя странно было видеть ее без макияжа и прически. Миссис Де Витт действительно сломала запястье и теперь ждала операцию, после которой ей предстояло остаться в больнице еще на неделю вследствие, как они это назвали, «осложняющих факторов». Поскольку я не была членом семьи миссис Де Витт, в более подробной информации мне наотрез отказали. – Ты сможешь присмотреть за Дином Мартином? – Лицо миссис Де Витт сморщилось от волнения. Похоже, благополучие мопса было единственным, что ее заботило в мое отсутствие. – Может, они разрешат тебе заглядывать ко мне в течение дня, чтобы проверить, в порядке ли он? Как думаешь, Ашок сможет его выгуливать? Дину Мартину ведь так одиноко. Он не привык быть без меня. Я засомневалась, стоит ли говорить ей правду. Но в нашем доме все тайное рано или поздно становится явным, и я решила действовать в открытую: – Миссис Де Витт, мне нужно кое-что сказать вам. Я… я больше не работаю у Гупников. Они меня уволили. Она удивленно приподняла голову. И произнесла одними губами, словно впервые слышала это слово: – Уволили? Я нервно сглотнула: – Они думают, я украла у них деньги. Честное слово, я этого не делала. Но я просто обязана вам сказать. Потому что теперь вы можете не захотеть, чтобы я вам помогала. – Ну и дела, – слабым голосом прошептала миссис Де Витт. И снова: – Ну и дела. – Мы обе замолчали, после чего она спросила, прищурившись: – Но ты ведь не брала денег? – Нет, мэм. – А у тебя есть другая работа? – Нет, мэм. Я сейчас как раз подыскиваю себе что-нибудь подходящее. Она покачала головой: – Гупник – дурак. А где ты живешь? Я потупилась: – Э-э-э… Я… Ну… на самом деле я пока живу в комнате Натана. Но это ужасно неудобно. Понимаете, между нами нет романтических отношений. Да и Гупники об этом не знают… – Что ж, тогда у меня есть предложение, которое может устроить нас обеих. Ты не присмотришь за моей собакой? И продолжишь поиски работы уже из моего конца коридора? Пока я не вернусь домой? – Миссис Де Витт, я буду просто счастлива! – Я не смогла сдержать улыбки. – Но конечно, ты должна присматривать за ним лучше, чем делала это раньше. Я тебе все напишу. Представляю, как ему, бедняжке, сейчас одиноко! – Я сделаю все, что вы скажете. – И я хочу, чтобы ты каждый день приезжала ко мне рассказать, как у него дела. Это очень важно. – Конечно. У миссис Де Витт явно отлегло от сердца. Она облегченно закрыла глаза. – Старый дурак. Седина в бороду, а бес в ребро, – прошептала она, намекая то ли на мистера Гупника, то ли на кого-то из своих знакомых. Дождавшись, когда она уснула, я поспешила домой. Всю эту неделю я посвятила уходу за пучеглазым, подозрительным, капризным шестилетним мопсом. Мы гуляли четыре раза в день, я терла ему в еду пармезан, и уже через несколько дней он прекратил замирать в боевой стойке в той комнате, где я в данный момент находилась, и пристально смотреть на меня исподлобья, словно в ожидании какой-нибудь пакости. Теперь песик просто лежал, тихо посапывая, в нескольких футах от меня. Я по-прежнему слегка побаивалась его, но одновременно и безумно жалела, ведь единственный человек, которого он любил, внезапно исчез, а я не могла объяснить ему, что хозяйка скоро вернется. Ну и помимо всего прочего, было приятно находиться в доме, не чувствуя себя при этом преступницей. Ашок, пару дней отсутствовавший на работе, выслушал рассказ о драматических поворотах моей судьбы сперва с возмущением, а затем с восторгом. – Ох, какое счастье, что тебе удалось его найти! Пес ведь мог убежать, и тогда никто не узнал бы, что старуха лежит на полу! – Ашок театрально содрогнулся. – Когда она вернется, буду каждый день к ней заходить. Проверять, все ли в порядке. Мы, не сговариваясь, посмотрели друг на друга. – Она наверняка рассвирепеет, – заметила я. – Твоя правда. Она терпеть не может вмешательства в свою жизнь, – сказал Ашок, возвращаясь к своим делам. Натан сделал вид, будто расстроился, что снова стал единоличным хозяином своей комнаты, после чего с плохо скрытой поспешностью перенес мои пожитки в квартиру напротив, чтобы я могла сберечь силы, хотя идти-то было всего ничего: шесть ярдов. Думаю, он просто хотел убедиться, что я действительно съезжаю от него. Поставив мои вещи, Натан с удивлением обвел глазами увешанные одеждой стены: – Ни фига себе, сколько барахла! Словно самый большой в мире благотворительный магазин Оксфам[12]. Блин, не хотел бы я работать в той клининговой компании, которой придется разбирать весь этот хлам, когда старая дама даст дуба! Мне ничего не оставалось, как сдержанно улыбнуться. Натан рассказал обо всем Иларии, и уже на следующий день та пришла справиться о здоровье миссис Де Витт, попросив передать ей только что испеченные маффины. – От еды в этих больницах только еще пуще заболеешь. – Илария погладила меня по руке и бодрой рысцой направилась к двери, подальше от зубов Дина Мартина. Я слышала через коридор, как Агнес играла на фортепиано: сначала что-то прекрасное, расслабленно-меланхоличное, затем – нечто страстное, пронизанное мучительной болью. И я сразу вспомнила, как часто миссис Де Витт ковыляла через коридор с требованием сейчас же прекратить шум. На сей раз Агнес и без постороннего вмешательства резко оборвала игру, с силой хлопнув ладонями по клавишам. Время от времени до меня доносились разговоры на повышенных тонах, и мне потребовалось несколько дней, чтобы уговорить свое тело не реагировать на Гупников резким выбросом адреналина, поскольку теперь я не имела к ним никакого отношения. С мистером Гупником я столкнулась лишь однажды в вестибюле. Сперва он меня не заметил, а заметив, собрался было возмутиться. Но я опередила его. Вздернула подбородок и крепко сжала поводок Дина Мартина. – Я помогаю миссис Де Витт ухаживать за собакой, – заявила я, собрав в кулак все свое мужество. Мистер Гупник мазнул взглядом Дина Мартина и отвернулся, поджав губы. Шедший рядом Майкл на секунду поднял на меня глаза и снова уткнулся в телефон. Джош пришел в пятницу вечером после работы с бутылкой вина и едой навынос. Он был в деловом костюме, объяснив это тем, что всю неделю работал допоздна. Он соревнуется с одним из своих коллег за более высокую должность, а потому трудится по четырнадцать часов в день и даже собирается выйти на работу в субботу. Джош оглядел квартиру, удивленно подняв брови при виде причудливого внутреннего убранства. – Похоже, я упустил из виду работу по выгуливанию собак, – заметил он, когда Дин Мартин принялся обнюхивать его пятки. Джош медленно обошел гостиную, взяв в руки пепельницу из оникса и извилистую скульптуру африканской женщины, после чего осторожно поставил все на место и принялся рассматривать висевшие на стене картины в позолоченных рамах. – Ну, в моем списке ее тоже не было. – Я проложила к хозяйской спальне дорожку из собачьих лакомств и, не обращая внимания на протестующий лай, закрыла там мопса. – Но мне нравится. – Итак, как поживаешь? – Теперь уже намного лучше! – ответила я, направившись на кухню. Мне хотелось показать Джошу, что я больше не та полупьяная безработная голодранка, с которой он встречался на прошлой неделе, поэтому я надела черное платье в стиле Шанель с белым воротничком и белыми манжетами, изумрудные туфли Мэри Джейн[13] из искусственной крокодиловой кожи и тщательно уложила волосы гладким каре. – Ну, ты действительно очаровательно выглядишь. – Поставив бутылку и пакет на столешницу, Джош подошел поближе, так чтобы я видела его лицо. – И ты уже вовсе не похожа на бездомную. Что тебя, несомненно, очень красит. – В любом случае все это временно. – Значит, ты все-таки надолго не задержишься? – Кто знает? Теперь он придвинулся ко мне почти вплотную. И на меня внезапно нахлынуло чувственное воспоминание о том, как буквально неделю назад я зарывалась лицом ему в шею. – Луиза Кларк, ты покраснела. – Потому что ты подошел слишком близко. – Да неужели? – Джош понизил голос и выразительно поднял брови, затем приблизился еще на шаг и уперся руками в столешницу, зажав мои бедра. – Совершенно точно, – закашлявшись, ответила я. И в этот самый момент Джош поцеловал меня, а я закрыла глаза, чтобы вобрать в себя мятный вкус мужских губ, тяжесть чужого тела, прикосновение чужих рук. У меня невольно возник вопрос: если бы с Уиллом не случилось того страшного несчастья, его поцелуи были бы похожи на эти? А потом я вдруг вспомнила, что мне больше не суждено целовать Сэма. И я подумала: наверное, неправильно вспоминать о поцелуях других мужчин в тот самый момент, когда меня целует почти идеальный поклонник. Когда я слегка отстранилась, Джош остановился и удивленно заглянул мне в глаза. – Извини, – сказала я. – Просто еще слишком рано. Ты мне действительно нравишься, но… – Ты только что порвала со своим бывшим…