А тем временем «Миль», рассекая морозный воздух, целенаправленно шёл по большому кругу, обходя цель с южной стороны. * * * – Сэр, – подал голос старший смены сигнальщиков, – тот же звук с зюйда. Все навострили уши, прислушались. – Похоже, он самый, – помощник даже обрадовался. – Как… как машина стучит! – Не пойму, откуда он? – Скепсис командира медленно растворился. Он закрутил головой. – Словно отовсюду… Дьявольщина! Лучи прожекторов шарили по поверхности воды с удвоенной интенсивностью – матросы тоже слышали и тоже не понимали, начиная нервничать. А звук, изменив тональность, вдруг стал приближаться. – Сверху! – несмело промямлил старший офицер и сам опешил от своего предположения: – Дирижабль?! Кэптену Деэ почему-то тоже так показалось. В его голове быстро выскочили запомнившиеся газетные упоминания об успешных полётах этих неуклюжих надутых газом летательных аппаратов. Однако, поднимая голову к небу, где пока никакого присутствия воздухоплавательной машины и не замечалось, подумалось почему-то не об опасности, а о «плевке сверху». Как будто прямо по лицу! «Какая гадость! И ерунда! У русских на эскадре точно не было никаких аэростатов или чего-то подобного». И всё же с направлением определиться было трудно – ветер рвал туман, делая его неоднородным, звук то тонул, то пробивался. Отражался от близлежащих островов, внося совершеннейшую путаницу. В какой-то момент он вдруг стал стремительно усиливаться! В мозгу Чарльза Деэ ещё бродили мысли о дирижабле, но в его понятии этот летательный аппарат нечто совершенно ненадёжное и медленное, а потому кэптен всё же уверял себя, что это приближается скоростной катер. Именно это представление о неуклюжести не дало времени среагировать!!! Звук нарастал быстро! Неприемлемо быстро, чем наконец вызвал тревогу! Буквально упав на голову! – Сэр! – прокричал кто-то из офицеров, указывая за корму. – Там! Что-то выше! – Сверху! С момента первого предположения «Сверху!» прошло не более пятнадцати секунд! * * * – Уже?? – Осечкин смотрел на показания дистанции радара. Увидев, что Шабанов пристегнулся, чего тот в полётах делал не часто, бортинженер следом тоже потянулся за ремнями. Пилот тем временем быстро, но цепко удостоверился в нормальных показаниях приборов. По-настоящему летать он научился в Афгане, где… в общем, как говорится, «хочешь жить, умей вертеться», вот они и «вертелись» там, обходя инструкции и запреты, действующие в строевых частях. Ми-8, в отличие от «затяжелённого» в пилотировании «крокодила», более лёгок и «летуч»3. Пологое пикирование для этой, пусть и транспортной машины, вполне осуществимо. Правда, при таком манёвре имеют место быть всякие неприятные нюансы… Например значительная просадка при выводе из пикирования. На что имеются необходимые таблицы: соотношение горизонтальной скорости и потери высоты. Единственным непредсказуемым фактором оставалась висящая под брюхом байда в виде связки бочек, что потребовало лишней головоломки расчёта веса груза и его сопротивляемости набегающему потоку воздуха. Шабанов заученно засучил по тумблерам и кнопкам: …устанавливая шкалу авиагоризонта в нулевое положение… …выводя вручную значение высоты начала вывода из пикирования… …фиксируя угол шага винта… …снимая нагрузку с ручки управления, тем самым балансируя машину… Ввод в пикирование осуществляется плавным отклонением ручки от себя. Но получилось немного резковато (видимо, из-за груза), и не предупреждённый Осечкин ахнул, подавив мат, ощутив на некоторое время приступ невесомости. Вертолёт пошёл в пологое пикирование. Двигатели выли чуть в новой тональности – при вводе в пикирование наблюдается уменьшение частоты вращения несущего винта. – Угол пикирования – двадцать! – бортинженер уже вёл свой контроль. – Высота! Ответ… – Скорость?! – Оптимально. Идём! Вертолёт нырнул в пелену. – По логике, крейсер должен стоять носом к ветру, а стало быть – заходим с кормы? Шабанов не ответил. Он был занят управлением, удерживая машину от крена, следя по авиагоризонту за углом тангажа. Скорость росла, и чувствовалась увеличивающаяся тяга винта – на ручке появилось давящее усилие. А также закономерное лёгкое скольжение влево. Компенсировал. Управляемое падение было стремительным. Запищал сигнализатор высоты радиовысотометра. – Командир! Выходим! Высота! – Слышу. Вижу, – голос пилота совершенно спокоен. – Скорость – двести пятьдесят. Шабанов плавно потянул ручку управления на себя. Почувствовалась перегрузка. Обычно при скорости до 250 км/ч вертолёт легко и охотно выходит из пикирования, но в этот раз просадка всё же оказалась больше расчётной. – Командир – высота! Поверхность летела навстречу. «Да! Перебор, – не теряя самообладания, подумал Шабанов, потянув на пробу ручку чуть сильнее. Машина сразу задрожала, что говорило – надо уменьшить угловую скорость. – Тут ещё Слава паникует. И не заткнёшь его». Слава паниковал: – Командир! Высота! Сбросим балласт? – Дурак! «Подпрыгнем» и лопастями (прогнутся вниз) вдарим по хвостовой балке. «Миль» держался уже почти горизонтально, но продолжал снижение. – По-моему, я его вижу! Внизу рассеянные, пожираемые туманом лучи – мишень сама себя выдавала мельтешением прожекторов. – Вот тебе и цель! Готовься к сбросу. Английский крейсер – вид почти идеально с кормы. Лучи прожекторов джедаевски полосуют туман и поверхность моря. Но ни одного вверх. Вертолет, наконец, вышел на горизонталь, и теперь пилот снова тянул его выше. Выше мачт корабля. Всё внимание было на переднюю полусферу. – Сброс по моей команде! – Спокойствия и у Шабанова как не бывало. – Мачты! – почти воет Осечкин. – Мачты зацепим! – Сброс! Мачту… грот-мачту задела сброшенная связка бочек. Разорвалась сетка, рассыпая груз от миделя до носовой надстройки.