— Я ухожу в отпуск. — Это… Это связано с той записью? Которая «гуляет» по сети? — Да, — коротко ответила Голубева. Я надеялась, что она скажет что-то ещё, возможно, как-то объяснит такое свое решение… Впрочем, помолчав, она все же сказала: — Всего доброго, Катя. Успехов вам в учебе. Сказала только это. И отвернулась к окну, явно давая понять, что считает наш разговор оконченным. Я остановила растерянный взгляд на ее прямой гибкой спине, подняла его к стильной заколке, скрепляющей ее длинные густые локоны на затылке, поймала острый как иголочка лучик света, отраженный замысловато ограненным стразом, расположенным в самом центре ее строго прямоугольной коричневой поверхности, молча кивнула и принялась закидывать в рюкзак всё, выложенное на стол «добро». А потом вышла из кабинета. Между собой мы называли Аннушку дикой орхидеей. Всегда ухоженная, элегантная, совершенно несгибаемая, и казалось, абсолютно бескомпромиссная, она умела «держать лицо» и никого не подпускала к себе близко. Ее ближний круг, казалось, ограничивался лишь семьей, то есть самым ближним кругом. Поэтому я была очень удивлена тому, что она посчитала нужным помочь мне с зачетом. И не только… Она посчитала нужным дать мне совет по Новикову… Но допустила ли меня в свой круг, или просто пожалела, еще долгое время оставалось для меня загадкой… Глава 40 На крыльях радости Я вышла из кабинета Голубевой и отправилась за ещё одним «автоматом». И о чудо! Мне удалось получить и его! В это поначалу было сложно поверить, но день сегодня оказался на редкость «урожайным»: в зачетке моей теперь красовались сразу две записи об успешно сданных экзаменах! Меня обуяла просто фантастическая радость! Она оказалась настолько огромной, что «оживила» каждую клеточку моего утомленного тела и словно заставила ее светиться. Я окунулась в мой эндорфиновый рай, как бескрайний, но теплый и приветливый океан. Я словно плескалась на его волнах. Мощные, будто при девятом вале, они окатывали меня с головой, но, как ни странно, не тянули на дно, а щедро одаривали уставшее тело энергией — живительной и, казалось, абсолютно неиссякаемой. Одурманенная всплесками серотонина, я на летела к выходу из универа на крыльях счастья, на лету без конца заглядывая в зачетку и всякий раз убеждаясь: это чудо — совсем не сон! Оно случилось наяву и именно со мной! Со мной — Катей Громовой — с той, с кем в последнее время постоянно происходило нечто невообразимое, с той, кто ещё час назад понуро сидела на паре с настроением ниже плинтуса, и отказывалась верить в то, что недавний разговор со Ждановым похоронил всякую надежду вовремя сдать «хвост» по злополучному зачету. И чем дольше та, прежняя студентка—горемыка предавалась своим безрадостным размышлениям, тем реальнее представлялся ей возможный провал с сессией. А спустя всего какой-то час с небольшим ей вдруг улыбнулась удача! Да что там улыбнулась! Она обрушилась на бедолагу-Громову всей недюжинной силой Ниагарского водопада и казалось уже ничто не способно было испортить ей настроения! Я влетела в холл Универа и понеслась к гардеробу за своей верхней одеждой, на бегу отвечая на звонок. Позвонил сенсей — так нам, всей группой, положено было называть Сергея Ивановича. Он строго напомнил о том, что я умудрилась пропустить целых две тренировки, — что, по его мнению, было абсолютно недопустимо. Тренировки эти психолог прописал мне ещё летом, сразу, как всё случилось, и раньше я прилежно их посещала, но с прошлой пятницы добраться до спортивного зала как-то не задавалось. Вот и сегодня по всей видимости не удастся, ведь ещё утром Маша предупредила о визите Александра, который должен был рассказать мне об Орлове. Я взглянула на «Цербер» на запястье: «14.30» —высветилось на циферблате. Вспомнилось, как Марья постоянно жаловалась, что Белов никогда не бывает свободен раньше восьми вечера. «Вряд ли он придет к нам раньше этого времени, — рассудила я, — Значит есть целых пять часов, чтобы побродить по городу с камерой и найти еще пару—тройку удачных видов для выставки». И, расчехлив свою камеру, я понеслась за дополнительной порцией «допинга», ведь «блуждание по окрестностям», как Марья называла мои вылазки с камерой, доставляли мне ни с чем не сравнимое удовольствие. «Почему ни с чем? — в мою, одурманенную счастьем голову лазутчицей прокралась мыслишка—провокаторша и чуть ли не с придыханием „зашептала“: — Это удовольствие вполне сравнимо с Орловским… Пока он был рядом, ты ни разу не вспомнила о камере. А секс с ним даже выигрывает у твоего хобби! По яркости и сочности… Боже мой, о чем я думаю! Хватит!» — в замешательстве мысленно осекла я себя и почувствовала, как смущением обожгло щеки. Но все внезапные мысли о возмутителе моего спокойствия вмиг выветрились из головы, стоило окунуться в царящую повсюду предновогоднюю атмосферу. Глаз, не разглядевший этой сказочной красоты в утренней спешке, сейчас вовсю наслаждался ею. Меня так и манили витражные окна уже показавшихся в дали магазинов. Все они сплошь утопали в гирляндах, дизайнерских снежинках, искусно разрисованных ёлочных шаров и другой новогодней всячине. Отсвечивая в послеобеденных лучах холодного декабрьского солнца, вся эта красота весело «подмигивала» мне в объектив камеры, а палец без конца жал на затвор и перед глазами на мгновение замирали сочные кадры с прохожими, спешащими за подарками в торговый центр, с огоньками гирлянд, отсвечивающих в огромных витражных окнах, с празднично оформленным названием кофейни, в которую я не против была бы заглянуть. Все эти кадры замирали, чтобы перекочевать в хранилище моей подружки—камеры и смиренно дождаться своего часа на дополнительную обработку фильтрами. «А может нагрянуть на тренировку?» — вдруг задумалась я. Как-то неудобно получалось: за последние дни тренер позвонил уже дважды, видимо, не теряя надежды на мою сознательность и правильный подход к реабилитации. Из всех видов борьбы, предложенных моим психологом — Даной Стриж в качестве дополнения к ее терапии, я выбрала айкидо. Еще летом, на одной из первых сеансов, психолог любезно предоставила мне несколько видеороликов для ознакомления. Всматриваясь в кадры на экране ее компьютера, я тогда рассудила по-дилетантски. Мне показалось, что практикующие именно этот вид борьбы касаются партнера по спаррингу очень осторожно, будто поверхностно, как бы вскользь. Но главным в моей аргументации было то, что они не допускали полного контакта с телом партнера по спаррингу. Или допускали его в крайне редких случаях. Однако я совсем не учла, что в данном виде борьбы (кстати, сами практикующие никогда не называют это борьбой, но об этом я узнала позже) часто бывают задействованы руки. Вернее, разнообразные захваты за них, что причиняло мне немало неудобств, учитывая триггер, который вот уже с полгода не давал покоя. И, надо сказать: на первых тренировках захват за кисти я воспринимала особенно болезненно, поэтому всеми правдами и неправдами старалась избегать самих спаррингов — всё больше слушала о философии айкидо. Сэнсей разъяснял ее глубину: довольно вдумчиво, не спеша и очень красиво. То, что делал он это не спеша, как раз и позволяло мне провести время, заслушавшись его аргументами, и избежать участия в самой схватке. Я шла вдоль по улице — по тротуару — и с наслаждением ловила на себе лучи холодного декабрьского солнца. Уже по привычке сделала несколько кадров утопающих под белой шапкой кустов и деревьев у видневшегося вдали парка. Слева от меня убегала вдаль автострада, на которой уже стройными рядами выстраивались машины, привычно предвкушая сомнительное удовольствие провести часок—другой в предвечерней пробке. Но коммунальные службы позаботились о водителях. Мало того, что дороги были расчищены от снега и сверкали ровной гладью, так еще бедолагам старались поднять настроение празднично оформленные деревья, высаженные вдоль дороги. Их стволы и ветви тоже были причудливо украшены гирляндами. Их мелкие разноцветные лампочки приветливо подмигивали и мало-помалу навевали праздничное настроение, намекая на то, что время вечерних пробок скоро останется позади, что грядет последняя рабочая неделя в году и приближаются долгожданные дни, которые все проведут за праздничным столом, с весельем вокруг нарядной елки, в кругу родных и близких. А с правой стороны тротуара предновогодним убранством по-настоящему радовали витрины магазинов. Наконец-то, я поравнялась с ними и смогла разглядеть красоту с близкого расстояния — не через объектив камеры. Одна из витрин особенно привлекла мое внимание. В ней «поселилась» «влюбленная парочка». Обе фигуры, очень похожие на восковые, стояли в ней в полный рост и выглядели, как живые. «Мужчина» чинно возвышался надо мной в элегантном смокинге и с любовью в льдисто-голубых лучистых глазах элегантно поддерживал «даму» ему под стать, представшую передо мной в очаровательном вечернем, чуть посеребренном, платье в пол и длинных по локоть серебристых перчатках—паутинках в тон. Локоны ее волос были собраны в высокую ажурную прическу, а ладонь кокетливо вложена в ладонь своего «кавалера». Эти «двое» «уединились» в ворохе фантастически красивых ажурных снежинок, мелких и крупных, ажурных, свисающих на тоненьких, почти незаметных ниточках. «Парочка» приветливо улыбалась мне и будто просилась в кадр. Чуть запрокинув голову, я подняла взгляд выше и заметила черно-белый, с едва уловимым налетом серебра, расписанный в стиле шахматной доски, циферблат стильных часов со стрелками в виде фигурок черного короля и слегка посеребренной белой королевы на концах тонких стрелок. Дизайнер постарался на славу: от часов этих сложно было оторвать взгляд. И я смотрела на них, не отрываясь. И остро почувствовала, что праздник уже совсем близко, скоро останется каких-то пять минут на то, чтобы загадать желание. Я загадаю и случится волшебство: в полночь король с королевой на стрелочках воссоединятся и приступят к его исполнению. Сосредоточенно глядя на циферблат, я, как-то интуитивно, будто по наитию едва слышно проговорила единственное, что не давало мне покоя все последние дни: «Хочу встретиться с Кириллом Андреевичем ещё раз». Загадала и тут же мысленно обрушилась на себя с насмешкой: «Катя, рано! Не беги впереди паровоза! Новогодняя ночь ещё впереди!» Я медленно моргнула, отвлеклась от витрины и заметила, что стою в самом центре тротуара, что камера на ремешке свисает на грудь, а вокруг вовсю мельтешат прохожие. Они обходили меня и продолжали свой путь: кто безразлично, кто — подозрительно косясь, как на невесть откуда взявшееся препятствие, а кто — улыбаясь и подмигивая. С соседней витрины на меня «смотрели» манекены в костюме Деда Мороза и хрупкой Снегурочки в расписной длинной шубе. Оба приветливо улыбались мне, а Дед Мороз жестом приглашал в магазин за подарками. «Спасибо, — мысленно поблагодарила я его, — я уже купила всё необходимое». Не знаю, как долго я пробродила по городу, но ноги сами вывели меня к спортивному комплексу, где обычно проходили мои тренировки. Видимо, мозг решил, что телу нужна дополнительная встряска, на физическом уровне. И надо сказать, что вскоре я ее получила. — Добрый день, Сергей Иванович, — поздоровалась я с тренером по пути в раздевалку. — Здравствуй, Екатерина. Рад видеть, — ответил он и направился в зал. Как же хорошо, что ещё летом я прислушалась к совету деда держать в своем шкафчике запасной кейкоги — на всякий случай. Вот он, наконец, и пригодился, потому что до начала тренировки оставалось — всего ничего, а забежать в общагу за основным ги я все равно не успела бы. Глава 41 Сбитая чайка Тренировка началась, как обычно: сэнсэй ознакомил нас с планом занятий: медитация, разминка, отработка приема, который он показал группе на прошлом занятии и так далее. Но, так как я отсутствовала на целых двух занятиях, мне была предложена работа по индивидуальному плану. И разучивать со мной пропущенное выпало на тяжкую долю айкидоки. Тани Ефимовой. Ее сэнсэй поставил мне в пару. В нашем, довольно узком айкидошном кругу, Татьяна слыла девушкой с характером, порой своенравной и очень нетерпеливой дамой. К тому же она терпеть не могла выступать в роли своеобразного наставника, вынужденного «разжевывать» тактику приема «всяким прогульщикам». Но оспаривать распоряжение Сергея Ивановича она, как и все мы, права не имела, ведь указание сэнсэя — закон для каждого айкидоки. Однако, ее «светлость», госпожа Ефимова была из тех, кто никогда не оставался в долгу. И «ответочка», как это назвала бы Машка, чуть позже мне от неё прилетела. Я сразу поняла, что прилетит. Сразу, как только сэнсэй велел: — Сэмпай (старший ученик), начните с отработки «суми атоши» (от автора: бросок через локоть, с давлением на него). Затем попрактикуетесь в «дзию ваза» (от автора: свободные атака и защита). Сергей Иванович редко отрабатывал со мной приемы лично. Собственно, таких попыток было всего две. И обе они прошли для меня с плачевными последствиями. Вторая — с особенно острыми. Тогда у меня вдруг напрочь перехватило дыхание и пришлось вызывать врача. После этого учитель старался избегать со мной прямого контакта и стал доверять эту «честь» Татьяне, явно опасаясь спровоцировать у меня рецидив. Таня считала честь эту крайне сомнительной, поэтому взглянула сейчас на меня, как на занозу, и недовольно забурчала, стоило Сергею Ивановичу отойти от нас на значительное расстояние. — Значит, она будет прогуливать, а я — отдувайся, да? — недовольно прошипела айкидока: так тихо, чтобы услышала только я. И заявила с чувством превосходства: — Ну держись, салака! Сейчас я тебя поджарю! Ефимова обожала рыбалку и, рассердившись, «величала» меня не иначе, как безмолвной рыбкой, мелкой, но «ушлой». И всегда к крайнему своему эпитету прибавляла: «время от времени», видимо намекая на заторможенность, которая меня «накрывала», если я о чем-то «крепко» задумывалась. Татьяне с трудом удавалось управлять гневом. И сейчас она проходила психологическую терапию после своей схватки с насильником, которого ей удалось покалечить. За что и отбывала срок условно, как мать-одиночка с сыном и престарелой мамой «на руках», у которой после «приключенек» дочери была подтверждена «ГБшка сразу третьей степени» — так на ее сленге величался мамин диагноз. Мы поклонились учителю и друг другу, а после его команды: «Хадзимэ (начали)», приступили к рандори. Но не успела я «проснуться», как получила резкий толчок в грудь и шмякнулась на татами. Поднялась, выполнила рэй (поклон) и, не успев опомниться, снова полетела на мат от аналогичного толчка. Моему удивлению не было предела! Моя айкидока впервые ослушалась учителя и выдала совсем не то, что он велел нам отработать. — Ямэ (стоп, закончили) — услышали мы его грозный окрик и остановили рандоми. — Таня, разочаровываешь! — Гомэн насай, сэнсэй, — смиренно проговорила Ефимова и почтительно ему поклонилась. (от автора: Прошу прощения). Сергей Иванович подошел к нам. И снова я успела лишь глазом моргнуть, как одной рукой он обхватил меня за запястье и молниеносно выполнил прием. Настолько молниеносно, что я кубарем полетела на татами, и, только чудом сгруппировавшись, «притатамилась» со страховкой. Поднялась. Исполнила перед ним поклон, что было предписано правилами, расслышала краем уха: «Или так», — и снова полетела на мат, но уже кувырком назад через впереди стоящую ногу. В этот раз легко подняться мне не удалось, но я все же сделала это и склонилась перед сэнсэем. Склонилась и ощутила, как он деликатно, но довольно крепко обхватил меня за плечи и потянул за них вверх, понуждая выпрямиться. Видимо, я несколько задержалась в поклоне. — В порядке? — спросил он. Подняв глаза, я застыла перед ним в полнейшем смятении. Как зомби при внезапно накрывшем апокалипсисе, совсем не понимая, как возможно то, что он стоит так близко, касается меня, держит за плечи, что безусловно ограничивает свободу моих действий, а чуть раньше обхватывал за запястья, сумел перехватить инициативу, став укэ (атакующим партнером); а я реагирую непривычно: совсем не так, как реагировала в оба предыдущих раза, когда он прикасался ко мне при рандори. Я стояла вполне себе спокойно, если не считать ног, чуть подрагивающих в коленях. Не наблюдалось ни свиста ветра в ушах, ни шума дождя; ни того несчастного дерева перед глазами, с которого ливень обычно беспощадно сбивал листья. В моей реакции на прикосновения, за последние полгода ставшей вполне привычной, явно что-то «сломалось». Механизм триггера дал сбой, и это позволило отнестись ко всем действиям сэнсэя вполне себе адекватно. Я смотрела на по сути постороннего мне мужчину, на касания которого ещё недавно реагировала очень нездорово и крайне болезненно, — смотрела и недоумевала: чем вызван «сбой программы»? Почему «слетели патологические установки», как называла их Дана Стриж? Сказалась усталость? Или радость от получения «автоматов» смягчила мою нездоровую реакцию на прикосновения? А может… может я излечилась и больше не завишу от своего навязчивого «дождевого триггера»? «Неужели и правда излечилась?» — раздумывала я. — Неужели мой «Империальский» провокационный эксперимент принес результат? — Я почувствовала, как мои губы сами собой растянулись в улыбке. Лишь на мгновение. И тут же разочарованно сомкнулись в ниточку, стоило признать очевидное: — Вряд ли мы с «доктором» Орловым снова встретимся… Он же так и не позвонил… Я даже поблагодарить его, видимо, не смо…' — Екатерина! — ворвался в уши обеспокоенный голос Сергея Ивановича. — Да, сэнсэй… Гомэн насай… (Прошу прощения) — Как ты себя чувствуешь? — Я в порядке, — ответила я, все ещё ощущая обхват его ладоней на своих плечах. Видимо, он заметил, что ноги мои слегка подрагивают, и опасаясь, что я могу осесть на мат, все ещё поддерживал меня за плечи. — Отлично. Перерыв десять минут. Потом продолжите, — распорядился он и убрал от меня руки. — Татьяна, без самодеятельности! — велел он моей айкидоке, — Или удалю. Я рассеянно наблюдала, как широкая спина Сергея Ивановича удаляется к скамье у стены, и увидела, как учитель сел на нее и о чем-то задумался. — Дана команда отдыхать, чего застыла? — донесся до меня напряженный голос Татьяны, — Смотреть на тебя больно. — Почему больно?