— Вчера я видела Престон. Он поднимает голову и смотрит на меня с широко раскрытыми глазами. Я делаю глубокий вдох, приказывая себе успокоиться. Я не хочу снова с ним ругаться. Не сегодня. Не этим утром, когда я чувствую, что мы сделали три шага вперед, вместо привычного одного. — Почему ты не рассказал, что у меня есть работа, когда я тебя спрашивала? Почти месяц назад, когдя я все еще была в больнице, я спросила у него, есть ли у меня работа, к которой нужно вернуться. Все, что он ответил, это было «нет». Адам опускает голову. Я вижу, как он глубоко выдыхает, по движению его плеч. — Мне следовало сказать. — Как я должна что-либо вспомнить, когда никто не рассказывает мне всей правды? — мой голос тверд, но не агрессивен, хоть и наполнен разочарованием. Не дожидаясь его ответа, я выбрасываю остатки еды и убираю тарелки в раковину. — Прости меня. Он встает и делает шаг вперед, перед тем, как остановиться. У меня по спине бегут мурашки. Не потому, что я боюсь, что он навредит мне, а потому что стою точно там же, где и вчера, когда он прижал меня к стене. Я обхожу его и направляюсь в гостиную, когда он начинает говорить, оправдывая свои действия: — Я знаю, что ты зла на меня, и ты имеешь на это полное право. Мы с Келси не хотели давить на тебя. Твой невролог сказал нам, что ты вспомнишь все сама. Взвалив много информации на твои плечи, мы могли затянуть этот процесс, — он надувает щеки, блокотившись на спинку стула, стоящего напротив меня, после чего выдыхает. — Я... ты должна понять, Эми. Когда ты очнулась, ты не имела ни малейшего представления о своей жизни. Он трясет головой. Я вижу, как ему больно. Чувствую напряженную атмосферу вокруг нас. Я только надеюсь, что он чувствует насколько больно мне. Как я должна что-либо вспомнить, когда никто не рассказывает мне всей правды? — Я думал, так будет проще. Мы с Келси оба думали и решили послушать врачей, и позволить тебе вспоминать все самостоятельно. Черт, Эми, я готов был позволить тебе переехать обратно к родителям, хоть и знал, что это последнее место, где ты хотела бы быть. — Тогда почему я здесь? — Твоя мать подумала, что будет лучше, если ты вернешься к своей реальной жизни. — Так, моя реальная жизнь — это разливать кофе в Хука-баре где-то на окраине города и жить в этой дыре с парнем, который врет мне. Должна сказать, не очень похоже на хорошую жизнь. Я вижу, как его задевают мои слова, и тут же жалею о сказанном. Мне не по себе от того, что я веду себя как хладнокровная стерва, адресуя весь свой гнев и разочарование ему. — Я не хочу показаться стервой, Адам, — вздыхаю я, откидываясь на спинку дивана и нажимая пальцами на глаза. — Послушай, — наконец говорит он. — Я пытаюсь сделать все, что будет лучше для тебя. Прости, что облажался. Мне, правда, жаль, что я не рассказал тебе о работе. Я хочу, чтобы ты все вспомнила. Хочу, чтобы ты вспомнила, почему любишь эту дыру, которую сама, кстати, и выбрала. Одна сторона моего носа дергается, как только я оглядываю все сто с небольшим квадратных метров нашей квартиры. Это не дыра, она просто маленькая. — Да, ты выбрала эту квартиру. И когда-нибудь ты вспомнишь почему, но я не буду тебя ни к чему принуждать. Я просто хочу, чтобы ты вернулась ко мне. — Что, если я не вернусь? — Вернешься, — сказал он с той же уверенностью, что и прежде, в дополнение к уже разгоряченному взгляду. От этого я будто вросла в диван, без возможности отвести глаза. — Ты так уверен в этом. Он пожимает плечами, но уже не от безразличия, а от переполняющей уверенности. Это почти заставляет меня улыбнуться. Почти. — Я видел нашу историю, жил ею и знаю, как она закончится. Не могу ничего с собо поделать и попадаюсь на уловку. Я должна знать. Должна знать, почему он так пугает меня наяву, а теперь и во снах, но все же я не собираю вещи и не ухожу отсюда. Не сбегаю и не начинаю жизнь заново, на своих условиях, а не основываясь на историях, которые даже не помню. — Это как? — Вместе. Я морщу нос, но не могу с ним поспорить. По большей части потому, что до сих пор не знаю прав он или нет. — В моем сне ты сказал что-то о том, что я не стала работать в фирме отца. Он облизывает губы и сжимает их. Я знаю, что это значит. Он уклоняется от ответа или обдумывает, сколько правды мне дать. — Твой отец предложил тебе должность в его старой налоговой фирме после твоего выпуска, и ты отказалась. — Почему? План всегда был такой. Предполагалось, что я пойду в колледж на финансы, выпущусь и буду работать вместе с ним. Такой сценарий моей жизни родители утвердили еще до того, как я пошла в старшие классы. Отказ от этой работы был, по меньшей мере, удивлением для моих родителей, которые, наверно, чуть не рехнулись. Он приподнимает одну бровь и наклоняется вперед, положив локти на колени и уставившись на меня. — Ты серьезно видишь себя в налоговой фирме, застрявшей в офисе до конца своей жизни? — Адам замолкает, ожидая моей реакции. Как только я открываю рот, он тут же перебивает меня. — Не отвечай, основываясь на прежних планах. Подумай об этом. Подумай о том, кто ты и чего всегда для себя хотела, еще до моего появления в твоей жизни. Я выдыхаю, в замешательстве от того, что он хоть раз не может ответить на вопрос. Потом я закрываю глаза и кладу голову на спинку стула. Я хочу сказать ему «да, конечно, именно этого я и хотела», но как только открываю рот, слова не выходят. Даже в моих мыслях они звучат неправильно. Мысль о работе в офисе заставляет меня чувствовать себя также некомфортно, как платья и туфли, что я накануне купила, которые вроде мне идут, но, в тоже время, не смотрятся так, как я хочу. Еще не успев ответить ему, я знаю — он прав. Что-то во мне изменилось. Каким-то образом мне удалось избежать той жизни, что мне предрекли родители. — Поэтому мои родители опустошили мой счет в банке, — наконец говорю я, еле слышно. Адам молчит. Ему не нужно ничего отвечать. Даже не открыв глаза, я могу видеть, как он улыбается, смотря на меня. — И поэтому я работаю в «Хука Джо». Я не могла позволить себе снимать квартиру иначе. Я, наконец, открываю глаза, ошеломленная этим открытием и в то же время не удивленная. Адам лишь пожимает плечами. — Ты хотела быть свободной. Я хочу открыть рот, чтобы сказать что-то, но не могу. Воспоминание о том, как мы сидели в пиццерии, и я плакала на плече Адама, пока разглядывала как бабочки танцевали под потолком, обрушилось на меня. Теперь я знаю, почему была так расстроена в тот день. Глава 9 Я не всегда понимаю, откуда я знаю что-то, не помня, как это произошло. Порой такое случается или хотя бы начинается. Вчера, когда я вошла на кухню, мое внимание привлек черно-белый коллаж из фотографий на нашей стене, и я знала — просто знала — что именно я создала это произведение искусства. Я не помню, сколько часов я потратила, выбирая идеальные фотографии, редактируя их в черно-белые, подбирая рамки для них или крася их в черный. Но это именно то, что сделала я. Должно быть, у меня это заняло дни, если не недели, чтобы завершить эту работу и идеально развесить все на стену так, что невозможно не потеряться в этих улыбках и воспоминаниях, которые я выбрала. Труд во имя любви. Эта стена — моя. И до прошлой недели я также не могла понять разницу между латте, макиато или капучино, кроме как попробовав при необходимости. Но после того, как я объявилась в кофейне, договорившись с Престон о возвращении на работу, мне потребовалось всего пара минут, чтобы понять, как и что делать. Это происходмло будто на уровне инстинкта, укоренившегося во мне так сильно, что я могла приготовить идеальный напиток во сне. Тот факт, что впервые за месяц я, наконец, почувствовала себя на своем месте, был для меня на удивление волнующим, если не успокаивающим. Пусть даже это знание, как приготовить обычный кофе, с сахаром, без молока, соевый карамельный мокка или холодный с кремом сверху. — Я тебя представляла не с таким напитком, — говорю я с неподдельной улыбкой и протягиваю стакан через стойку посетителю. Он улыбается мне и убирает кошелек в задний карман своих идеально отглаженных брюк. — Что я могу сказать, Эми? Я другой человек, — Тайлер оглядывает бар и делает первый глоток. — Ты можешь взять перерыв? — Не думаю, что Престон будет против. В любом случае я сейчас не на смене. Я указываю ему рукой на столик, пока сама готовлю себе почти такой же напиток, что и Тайлеру. Только мой не обезжиренный, с молоком и без сои, потому что это отвратительно. Как по мне, то если ты и собираешься употребить четыреста калорий в одном напитке, то пусть он, хотя бы, будет вкусным. — Что ты тут делаешь? — спрашиваю я как только мы садимся за столик в углу рядом с небольшой сценой, где стоят два стула и две стойки с микрофонами для ночи караоке. Ничего особенного, но я могу понять почему посетителям нравится приходить сюда и послушать музыку, пока они расслабляются на изношенных мягких диванах и огромных клетчатых стульях. Мебель между собой не сочетается, но, тем не менее, смотрится. Однако кофейня не похожа на место, где Тайлер стал бы проводить столько времени. Его робкая улыбка означает, что он попался. — Я увидел твою машину снаружи и подумал заглянуть и поздороваться. Убедиться, что ты хорошо добралась до дома в нашу последнюю встречу, — последнее предложение он произносит тихо, с волнением и подозрением в голосе, будто хочет проверить мои руки, спрятанные под рукавами на наличие синяков. — Я решила, что самое время вернуться к обычной жизни, — я пожимаю плечами и делаю глоток, наслаждаясь прохладой ледяного кофе с кремом. Я думаю, что Тайлер перегибает с заботой. Проблема в том, что я не виню его в этом. Адам сломал ему нос, да и сама я не всегда уверена, насколько он адекватен. Но навредить мне? Физически? Не думаю, что Адам на такое способен. Эмоционально? Совсем другая история. Вещи, что я видела, воспоминания, что обрушивались на меня — пусть даже малые отблески их — заставляют меня думать, что начало наших отношений было для него каким-то испытанием. Или для меня. Но в какой-то момент все должно утихомириться и придти в норму, так? Ведь если нет — тогда что нас до сих пор держит вместе? Единственное, что я не могу отрицать — то, как мое тело реагирует на него. Хоть я и не хочу этого. Я вытряхиваю мысли и вопросы из головы. Ответы есть — просто они, как обычно, вне моей досягаемости. — Адам не разозлился. Беспокоился, конечно. Тайлер пожимает плечами, не до конца поверив моим словам. Мы допиваем свои напитки, болтая о его скучном дне в качестве интерна в какой-то маленькой юридической фирме неподалеку. И пока Престон не смотрит, мы смеемся над тем, какие неудобства ей, наверное, доставляет проходить металлоискатель в аэропорту и снимать с себя все украшения. Не злонамеренно, конечно. Да и Престон вроде привыкла, что люди глазеют и хихикают над ней. Я была удивлена, как быстро она меня приняла в кофейню обратно. Первое утро она не замолкала ни на секунду. В буквальном смысле. Не знаю, потому ли это, что она чересчур возбуждена от кофеина, ведь владеет кофейней или потому, что она такой человек. Но поболтать она любит. Еще и еще. Не прерываясь на дыхание. Это самая захватывающая и странная вещь, которую я когда-либо видела.