— Ты должен рассказать ей, — говорит она Адаму. — Все. Она заслужила это. Адам печально выдыхает. — Ты же знаешь, почему я не могу этого сделать, Келс. Доктор сказал, что любая новость может ее шокировать, затянув тем самым процесс восстановления. — Он уже и так затянут. Она имеет право знать. — Слишком рано. Я слышу, как он злится на нее. Хоть я и не могу его видеть, но готова поспорить, что его руки сжаты в кулаки или лежат на задней стороне шеи. — Скажи ей, — ворчит она, — или это сделаю я. — Не лезь не в свое дело, Келси. Мы сами разберемся. Эти слова я воспринимаю как сигнал для моего выхода, потому что мне надоело слушать их разговор и не понимать о чем идет речь, так как в голове сразу рождается миллион мыслей и ни одна из них не хорошая. — Скажешь мне что? Я обхожу стол и, скрестив руки на груди, пристально смотрю на мою лучшую подругу и парня. Они оба говорят, что любят меня, но очевидно скрывают от меня всю правду. Их рты раскрываются от удивления, когда они поворачиваются ко мне. Они оба молчат, пока я топчусь вокруг них, наливая себе кофе. Я делаю первый глоток и закрываю глаза, начиная уставать от установившегося молчания. Игнорируя их, я залезаю в наш кухонный шкафчик и, найдя пузырек с болеутоляющими, принимаю две таблетки. — Что такое? — срываюсь я, смотря то на одного, то на второго. Они ничего не говорят, но Келси выглядит смущенной и опускает глаза в пол. Адам тоже не хочет или не может смотреть на меня. На его щеках виднеется слабый розовый оттенок, будто ему стыдно, что его застукали за чем-то, что он не должен был делать. Возможно, он смущен тем, что оставил меня одну ночью голой и неудовлетворенной. Неважно. Я не собираюсь больше терпеть эту чушь. Не смотря на них, я ухожу из кухни. Спустя двадцать минут я уже приняла душ и приготовилась для работы в Хука Джо, надев фирменную майку и короткую джинсовую юбку. Сегодня мне не нужно было работать, но я не хочу оставаться в квартире, задыхаясь от давления ситуации. Спустившись на кухню, я обнаруживаю Адама за столом, пялящимся на свои руки. Келси ушла. — Это не то, что ты подумала. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Он не поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. Я издаю ворчливый звук и сжимаю ключи в руке. Металл давит на мою ладонь, но мне все равно. — Ты не знаешь, что я подумала. Он фыркает. Я закатываю глаза. Мы вернулись к прежнему стилю общения. Замечательно. — Я не сплю с девушкой моего лучшего друга, по совместительству — твоей лучшей подругой. Мои глаза округляются. Он действительно думает, что я настолько ему не доверяю? — Это не то, Адам. Я не знаю, что и думать. Расскажи мне, о чем вы двое говорили. Он качает головой, по-прежнему не смотря на меня. — Я не могу тебе сказать. Я свожу губы вместе. — Точно. Конечно, нет. Не дай Бог, кто-то расскажет мне, что здесь на самом деле происходит. Мы всего-то говорим о моей жизни, ничего серьезного. Он хлопает руками по столу. Его полная кружка пошатывается и кофе проливается через край. — Ты хоть представляешь как мне тяжело? Я люблю тебя и готов за тебя умереть. Я видел, как ты почти умерла. Адам делает глубокий вдох и проводит обеими руками по лицу, будто пытается стереть воспоминание. Мое воспоминание... единственное, что я хочу знать. — Я сидел с тобой, ждал и даже не был уверен, выкарабкаешься ли ты вообще. Я не отходил от тебя ни на минуту, пока твои родители поехали в круиз, а ты не помнишь ничего хорошего о наших отношениях. Ты сидишь напротив каждый день, проклиная меня за мои ошибки... — он останавливается и делает глубокий вдох. Я не могу пошевелиться, лишь сижу, замерев, в кресле с отвиснувшей челюстью. — Хорошего было куда больше, чем плохого, Эймс. Я подпрыгиваю от звука его кружки, упавшей в фарфоровую раковину. Удивительно еще, как она не разлетелась на миллион кусочков, учитывая силу его броска. — Боже! Это просто отстой! Ты не думаешь, что я сама хочу почувствовать, как сильно ты меня любишь? Вспомнить, как сильно я люблю тебя? — Знаешь, как сильно я напуган... каждый новый день, когда ты не вспоминаешь? Боже, Эймс, мы сняли эту квартиру, чтобы начать совместную жизнь... — он машет руками между нами, останавливаясь ради нового вздоха. — Наша совместная жизнь. Ты хотела этого не меньше меня, а теперь, просыпаясь каждый день, я боюсь сказать что-то не то, боюсь что ты внезапно соберешь вещи и уйдешь, боюсь, что ты никогда не вспомнишь, как я заставлял тебя улыбаться и смеяться. Не вспомнишь, как мы занимались здесь любовью в первый раз, еще до того как обзавелись мебель. Я так боюсь, что ты не вспомнишь ничего из этого! — его грудь вздымается вверх и вниз, натягивая его майку. На голове абсолютный беспорядок из-за того, что он без конца проводил руками по волосами. — Я люблю тебя, Эми. Его голос звучит тише, спокойней. Я не могу ему ничего ответить и вижу как ему больно от этого. У меня в голове лишь звучат его слова: «Я сидел с тобой, ждал и даже не был уверен, выкарабкаешься ли ты вообще». — Я люблю тебя больше всего на свете еще с того дня, как притворился, что ты умнее меня на уроке статистики, чтобы был повод остаться с тобой наедине. Наконец-то, я нахожу в себе силы заговорить. — Что ты имел ввиду под «ты сидел со мной и ждал»? Замешательство проскальзывает в его глазах, и он хмурится. —Ты слышала что-нибудь из того, что я только что сказал? Я люблю тебя, Эми. Пожалуйста, — Адам просит, умоляет меня, — не заставляй меня снова переживать тот день. Я не могу. Протянувю руку я прикасаюсь к нему. — Но я должна знать, что произошло. Просто скажи мне. Я не могу справиться со всей этой информацией, она меня пугает. Мне нужно, чтобы ты мне рассказал. Адам качает головой, одной рукой проводя по волосам, а второй обхватывая мою руку еще сильнее. Напряжение между нами весьма ощутимо. Я чувствую его в воздухе вокруг нас, пока стараюсь взглядом уговорить его, рассказать мне. Мне нужна правда. — Ты упала, — начинает он, но потом опускает голову, качая ею в разные стороны. Он отпускает мою руку и отворачивается от меня. — Я не могу, Эми. Ты вспомнишь когда-нибудь, я знаю. Но не проси меня переживать это снова. Мне нечего сказать. Мы оба молчим в течение минут или даже часов. Может прошло всего пару секунд, но все что я слышу — это тиканье часов на стене, которое звучит будто огромный гонг. Наконец я спрашиваю: — Поэтому ты не хотел ко мне прикасаться прошлой ночью? Дело в случившемся и в моем шраме? Адам поворачивается ко мне. Его руки на бедрах, а лоб сморщен от возмущения. — Что? Боже, нет. Думаешь, я этого не хотел? — спрашивает он, махнув рукой в сторону моей спальни. — Конечно, хотел. Просто я не мог прошлой ночью. Только не когда ты пьяна и не... — Я тебе не верю. Он прикусывает нижнюю губу. Смотря на фотографии на стене, Адам закрывает глаза и тяжело дышит. — Ты первый человек, доверившийся мне. Разглядела настоящего меня сквозь все дерьмо, что я творю. — Я не понимаю, что это значит, Адам. Он опускает голову и садится на диван. Его ноги разведены, локти упираются в колени, а руками он проводит по задней части шеи. Я сажусь на другой диван, наблюдая за ним, забыв про вчерашнюю ночь и свой кофе, что уже остыл. Это важно. Это по-настоящему. То, с чем он сейчас борется — ответит на все мои вопросы.