Я киваю. – Так же думал Роберт, – добавляю я. – Поэтому и начал рыться в других делах об исчезновении. – Н-н-но я не понимаю… – Я думаю, их похитил серийный убийца. Роберта убили, когда маньяк понял, что кто-то напал на его след. А теперь он ищет нас. – Что?! – Йоаким смотрит на меня, открыв рот. – Торкильд, это не смешно. – Милла стоит на пороге ванной в халате и с полотенцем на голове. – Что? – повторяет Йоаким и смотрит попеременно то на меня, то на Миллу. – Он тебя подкалывает, – говорит Милла. – Ты что, не понимаешь? – Зачем? – спрашивает Йоаким после того, как Милла исчезает в спальне. – Ты считаешь, это смешно? – Да, – отвечаю я. – Это смешно – как ты бегаешь вокруг, словно домохозяйка из пятидесятых, печешь булочки, мелешь кофе и чуть не душишь свою девушку, когда вы трахаетесь. Я думаю, так же считал и Роберт. – Следи за языком, – начинает Йоаким, собираясь встать. – Когда мышка собирается идти, – напеваю я, глядя на него. Он приподнимается на руках на спинке кресла. Его щеки горят огнем, что совсем не сочетается с белыми волосами. Он как будто еще не решил, стоит ли встать полностью, но и садиться обратно тоже не хочет. – Ты больной на всю голову, – говорит он по-шведски и снова опускается в кресло. – Да, это точно, – шепчу я, когда Милла выходит из спальни. – А ты не тот, за кого себя выдаешь. – Вы все еще подкалываете друг друга? – Милла подходит к холодильнику и достает бутылку «Фарриса». – Нет-нет, – говорю я и встаю. – Мы только чуть ближе знакомимся. – Затем я снова смотрю на Йоакима, все еще вцепившегося в подлокотники. – Спасибо за булочки, друг, – я протягиваю ему руку. Йоаким смотрит на протянутую руку и наконец сглатывает, встает и пожимает ее. – Не за что, – произносит он и исчезает в спальне. – Зачем ты его дразнишь? – спрашивает Милла, подходя и садясь рядом со мной. – Считай это естественным следствием той версии, которую мы избрали, связывая смерть Роберта с делом об исчезновении Сив и Оливии. Это заставляет меня поближе рассмотреть твоих мужчин, круг общения Роберта и Оливии. – И ты решил начать с Йоакима? – Милла издает краткий смешок. – Господи, да ты же видел его, он и мухи не обидит. Кроме того, он один поддерживает меня во всем этом. Йоаким был на седьмом небе от счастья, так же, как и я, когда Роберт рассказал, что нашел Оливию, и полностью раздавлен, когда она пропала. – Я только хочу сказать, что между домохозяйкой и человеком, который хватал тебя за горло в первый вечер в Тьёме, лежит пропасть. И я просто хотел посмотреть, что находится в этом пространстве, вакууме, бреши. Милла откручивает пробку бутылки и пьет. – А ты знаешь, что это я прошу Йоакима о таком? – Она ставит бутылку на стол и берет булочку. – Если бы выбирал он, мы бы делали это в миссионерской позе с выключенным светом, – смеется она и проводит пальцем по губам. – Ты считаешь это странным? – Нет. – А ты как этим занимаешься? С женщиной. – Она снова улыбается, окидывая меня взглядом. – Как тебе нравится? – Я импотент. – Уверен? – дразнит она. – Вполне. – Давно был последний раз? – Когда Иисус лежал на соломе в яслях. – Почему? – Потому что, – отвечаю я и меняю позу, когда Милла наклоняется ближе. – Что? – она смеется и осторожно кладет руку мне на бедро. – Я доставляю тебе неудобство, дискомфорт? – Мне всегда дискомфортно. – Нет, – говорит она, слегка сжимая мышцу моего бедра. – Врешь. Я собираюсь что-то сказать, когда из спальни выходит Йоаким. Он переоделся и в одной руке держит чемодан. – Я еду в Тьёме, – говорит он, останавливаясь перед нами. – Разве ты не сходишь поесть с нами? – спрашивает Милла, не убирая руки с моего бедра. – Нет, – отвечает он угрюмо. – Я хочу домой. – Йоаким, – начинаю я и встаю, так что Милле приходится отпустить меня. – Слушай, я не хотел обидеть тебя. – Я протягиваю руку. – Извини, друг. Ладно? Йоаким смотрит на руку и наконец пожимает ее. – Ладно, – говорит он и слегка облегченно выдыхает. – Ты позвонишь? – Милла встает и смотрит на Йоакима, отпивая «Фаррис». – Что? – Когда доберешься. На виллу. – Да, да… я… – Супер. – Милла идет к холодильнику и убирает воду. – Не забудь полить цветы. В прошлый раз, когда меня не было, ты забыл. Йоаким награждает меня холодным взглядом, берет чемодан и уходит. Глава 37 Мы с Миллой приезжаем в ресторан с ярким освещением и жесткими скользкими стульями недалеко от ее квартиры. Пока мы сидим друг напротив друга и пьем пиво в ожидании еды, мне приходит в голову, что не исследовательское дело явилось настоящей причиной, по которой я согласился на встречу с Миллой, когда Ульф впервые назвал ее имя. И не угрозы, что мне придется делать стеариновые свечи на заводе по направлению НАВ. Причиной было желание поменять привычный порядок вещей, покончить с безвременьем, с вакуумом, в который я заключен. Это желание не унял бы никакой психотерапевтический разбор моего состояния и никакие горы «Ципралекса». – Кто ты на самом деле, Торкильд? – Милла заказывает еще пива. – Кто ты, в свободное время от беготни за писателями-детективистами и исправления старых ошибок? – Я сижу в своей квартирке и грежу обо всем, чего не случится, – отвечаю я и трогаю щеку. – Каждый день – праздник. – Ты всегда такой циник? – смеется Милла, поднеся запотевшую бутылку к губам. Ее взгляд приобрел слегка замутненный блеск, который ее красит. Черты лица смягчились, и она стала привлекательной, но не в сексуальном смысле. – На последней встрече отец назвал меня саркастичным циником, – говорю я, когда приходит официант с едой. Милла заказала салат. Я – рыбу, хоть не выношу и мысли о твердой пище. Разговор не течет, как хотелось бы, но мы все же стараемся. Надо найти тему для беседы, не связанную с мертвыми или пропавшими людьми. Мы останавливаемся на следующем отличном варианте: семья и прошлое. – Когда это было? – Двадцать семь лет назад. – Значит, он был прав. – Да. – Я ковыряю рыбу, отделяю мякоть от костей и макаю в соус, пытаясь спрятать ее между ломтиком лимона и листьями салата. – Один-единственный раз. Ни в чем другом он прав не был. – Он жив? – Думаю, да. У себя в Исландии он морской биолог и активный защитник окружающей среды. – Иногда бывало, – она нанизывает листья салата на вилку и отправляет в рот, жует и глотает, запивая пивом, – я не осмеливалась даже войти туда. Слышала, как она хнычет или плачет в своей кроватке с решеткой, но была не в силах заставить себя встать с дивана. Одна только мысль, что нужно взять ее на руки и прижать к себе, наполняла меня страхом и отвращением. Я ненавидела себя за то, что испытываю такие чувства, и в то же время до смерти боялась, что увижу в ней его или почувствую его запах, когда прижму ее к себе. Иногда я сидела на полу и изучала каждое ее малейшее движение, выражение лица, пока она играла в своем собственном мирке, только чтобы узнать в них свои черты, а не его. – Думаю, ты правильно поступила тогда, – говорю я и кладу приборы на стол. – А теперь? – В ее голосе появилась нотка, приглушающая слова, делающая их хрупкими. – Ты снова поступаешь правильно, Милла. – повторяю я. – Спасибо. – Она вздыхает и возвращается к еде. – Что сказал Йоаким, когда ты рассказала ему, что хочешь попытаться найти ее?