– Да, – бормочет он, и пальцы на его руке дергаются, словно тело внезапно пробуждается к жизни после транса. Наконец он на меня смотрит. – Да, нужно, – и он неуверенно шагает ко мне. Я вижу в его глазах, что он не собирается делать то, о чем я его прошу. Он решил сделать что-то другое. Что-то совсем другое. Я хочу выпустить Сив, встать и убежать, но ноги одеревенели. Он подходит и встает вплотную ко мне. – Пожалуйста, – шепчу я. Он улыбается, видя мои слезы, которые я больше не в силах держать в себе. Берет меня за плечи, осторожно оттаскивает от Сив и кладет на спину на пол террасы. Затем он садится на меня сверху и убирает с лица прилипшие к щекам волосы. – Не плачь, – шмыгает он носом, пока его руки скользят по моим губам. – Не плачь, Оливия. – Я чувствую, как его руки гладят подбородок и спускаются на шею. – Пожалуйста. Это был просто несчастный случай. Глава 94 – Слушай, – начинает Гуннар после того, как мы выезжаем из его виллы и направляемся в церковь, где будут проходить похороны, – на похоронах давай просто пройдем через это, и… – он закусывает нижнюю губу в поисках подходящих слов, – будем вести себя, как подобает мужчинам? – Большие мальчики не плачут, и вот это все? Гуннар с силой кивает. – Да, да, именно это я и имею в виду. Не то чтобы в этом было что-то плохое, но… – Он смотрит на меня, всего мгновение, и снова отворачивается. – Ты ведь понимаешь, о чем я? – Да, шеф, – отвечаю я. – Горевать с достоинством. Он еще раз кивает, щурясь на дорогу. – Да, именно так, я не выдержу, если ты сломаешься, когда… – он сильнее закусывает нижнюю губу, – когда они опустят ее гроб в… в… – он не заканчивает предложение, с силой моргает и крепче сжимает кожаный руль. – Я буду вести себя хорошо, шеф, – говорю я, когда Гуннар сворачивает на парковку у церкви. Он останавливает машину и выключает двигатель. – И еще кое-что, – в его голосе внезапно опять появляется тот самый авторитарный тон, он поворачивается и поднимает палец. – Сколько раз я должен повторить, что я больше не твой шеф? Не понимаю, что тут, черт побери, такого сложного… – Какого хрена он тут делает? – вырывается у меня, когда я замечаю высокого человека, смакующего сигарету на церковной лестнице и щурящегося на весеннем солнце. – Кто? – Гуннар опускает указательный палец и прислоняется к лобовому стеклу, чтобы лучше разглядеть. – Ульф, – отвечаю я, и из-за его спины появляется рыжеволосая женщина с шалью, накинутой на голые плечи. – И его новая пассия, Дорис. Гуннар смотрит на меня. – Дорис? – Она немка. – Боже, – говорит Гуннар и открывает дверь. Он рукой проводит по коротко остриженным волосам, и мы оба выходим из машины и движемся к лестнице в церковь. Дойдя до места, останавливаемся перед Ульфом и Дорис. Гуннар здоровается с ними, затем извиняется и идет к священнику. – Торкильд Аске. – Ульф выпускает сигаретный дым прямо мне в лицо, смотря на меня со смесью разочарования и презрения, словно он только что поймал меня за неприемлемым обращением с уточкой для ванны. – Ты думал, я об этом не узнаю? – Нет, я так не думал, – отвечаю я, кивая Дорис и выдавливая улыбку. – Что случилось? – Дорис с теплотой пожимает мне руку. – Мы еще не знаем. – Ты поразительно хорошо выглядишь, – язвит Ульф. – Значит, лекарства, которые я тебе прописал, работают. – Да. Так же эффективно, как никотиновый пластырь. – Что? – Ульф выбрасывает сигарету. – Я же не курю, правда? Я качаю головой. – Ты поедешь с нами домой после похорон? – спрашивает Дорис, пока Ульф достает новую сигарету из пачки и зажигает ее. Он щурится на меня сквозь сигаретный дым, коршун, кружащий над добычей. – Извини, Дорис, – говорю я и делаю шаг назад, в то же время Ульф вырывает тлеющую сигарету изо рта и резко приближается ко мне. – Слушай сюда, ты… – Ульф, Ульф, – шепчет Дорис и кладет ладонь на его руку. Ульф делает глубокую затяжку, смотрит на сигарету, выругивается и выбрасывает ее. – Потом разберемся, Торкильд. – Он убирает зажигалку в карман пиджака, затем оборачивается и марширует в церковь. – Как вы узнали? – спрашиваю я после ухода Ульфа. – Позвонил Гуннар Уре, – отвечает Дорис. – Он не хотел ничего говорить, но Ульф все понял. Они оба беспокоятся о тебе, Торкильд. – Я пока не могу уехать, – говорю я, блуждающим взглядом смотря на входящих в церковь людей. – Мы еще не закончили с делом. – Вы тут поженились? – Дорис смотрит на меня. – Вы с Анн Мари? – Нет. Ее мать похоронена на этом кладбище. Она умерла, когда Анн Мари была молодой. Рак. – Это хорошо, – кивает Дорис. – Что? – спрашиваю я. – Что хорошо? Она несколько секунд рассматривает меня. – Вернуться домой, к маме. Я собираюсь что-то сказать, когда мне в голову приходит мысль. – Черт, – бормочу я и поворачиваюсь к двери в церковь. Гуннар сидит на передней скамейке. Между ним и родителями пустое место, и они оба, прищурившись, смотрят на меня со смесью признания и недоверия. Одно несомненно связано с другим. – Садись, – шепчет он, когда я наконец подхожу к нему. – Церемония вот-вот начнется. – То заявление в полицию, – начинаю я. – Когда на Свейна Борга заявила тетка со своей семьей за вандализм на могиле и кражу памятника. – Да, – шепчет он, и на подиуме у кафедры за гробом Анн Мари появляется священник. – И после смерти матери его втянули в судебное разбирательство. Он подавал прошение губернатору, чтобы ее кремировали, но ему отказали. – Да, – Гуннар взглядом следит за священником. – Умерший сам должен был указать кремацию в завещании, и что прах следует развеять по ветру, или как это называется. И насколько я помню, в случае Сольвейг Борг этого не было. Поэтому прошение отклонили. – А помнишь, где он хотел развеять прах? Гуннар кивает. Священник поднимается на кафедру и благоговейно смотрит на собравшихся. – У подножья горы, – шепчет Гуннар. – Какой горы? – нетерпеливо спрашиваю я. Он раздраженно пожимает плечами, и священник начинает свою речь. – Не помню, – говорит Гуннар. – Позже разберемся. – Гротинден? Название горы – Гротинден? – Да, кажется так. А что? Я делаю глубокий вдох, начинается органная музыка, и собравшиеся запевают первую песнь. – Думаю, я знаю, куда Свейн Борг держит путь.