– Значит, я должна просто сидеть и надеяться, что когда-нибудь у меня случится двенадцать отрицательных кожных тестов? – Надеяться – да. Сидеть сложа руки – нет. Мириэль закатила глаза. Он говорил точь-в-точь как этот альтруистичный дурак Фрэнк. – Почему бы вам не устроиться на работу в колонии? – Спасибо, но на самом деле я не из тех девушек, которые работают. Он встал и расправил куртку, пока ткань не стала гладкой. – В Карвилле есть два типа пациентов: те, кто причисляют себя к мертвым, и те, у кого хватает мужества заявить о своем месте среди живых. Выбор за вами. Мириэль смотрела, как он направился к двери. Опять это слово – «мужество». Обладала ли она когда-нибудь таким качеством? И как, черт возьми, она может собраться с духом сейчас, в таком месте, как это? – Но лекарство?.. Доктор Росс остановился в дверях камеры и обернулся. – Его не существует. Лечения нет. Сестра Верена и ее соседи по дому говорили то же самое. Масло чаульмугры помогало справиться с болезнью, но не избавляло от нее. Однако каждый раз, задавая этот вопрос, Мириэль надеялась услышать другой ответ. Каждый раз ей удавалось убедить себя не верить в мрачную правду. Как тогда, когда доктор констатировал смерть Феликса. В течение нескольких дней ее разум отвергал эту мысль. Сын не умер, он просто спал. Завтра он снова будет скакать галопом по дому. Она не верила, пока они не закрыли крышку его гроба и не опустили его в землю. Пока она не услышала шлепок земли по дереву. Он все еще возвращался к ней – этот звук – во сне, а иногда даже в часы бодрствования. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Она прижала прохладный гипс к животу и крепко обхватила его другой рукой. Никакого лечения. Никаких шансов загладить свою вину. – Во всяком случае, в настоящее время, – добавил доктор Росс. Мириэль подняла глаза. – Вы думаете, что его возможно найти? – Это не старинный лепрозорий, миссис Марвин, каким бы провинциальным он вам ни казался. Я здесь не из какого-то чрезмерно выраженного чувства милосердия. Я ученый. Я верю, что мы сможем победить эту болезнь. – Как? – Мы постоянно экспериментируем с новыми методами лечения. Мы находим новые способы изучения бациллы. Если лекарство существует, то это именно то место, где его смогут обнаружить. – Вы действительно в это верите? – Если бы я не верил, меня бы здесь не было. Мириэль взглянула на рисунок Эви, затем снова на доктора Росса. – Я хочу помочь в этом. 30 марта 1926 года Дорогой Чарли, Я знаю, что ты на самом деле не имел в виду те ужасные вещи, которые написал в своем письме. В последнее время я сама не своя, это правда. Но скорбящая мать имеет право быть немного грустной. Ты говоришь так, будто я была на взводе с утра до ночи и ни на йоту не заботилась о вас. Да, я время от времени выпивала. Было легче встретить день, полный джина или шампанского. Но это не значит, что ты был мне безразличен. К тому же, в Карвилле нет алкоголя, так что тебе больше не нужно беспокоиться на этот счет. И вряд ли было справедливо с твоей стороны утверждать, что я никогда не боролась. После смерти Феликса каждый мой день был борьбой. Тебе повезло: у тебя есть твоя работа. У меня не было никакой отдушины. Однако тебе будет приятно узнать, что сейчас я работаю. Самая большая шишка в Карвилле пришел ко мне и предложил помогать борьбе с этой болезнью, которая, кстати, не так ужасно заразна, как пытался внушить тебе мистер Нибло и его короткий фильм. Конечно, я согласилась и с этого момента буду стараться вместе с врачами и медсестрами найти лекарство. Ты можешь себе представить, насколько это важная работа. Меня заверили, что моя болезнь протекает в очень легкой форме и я вернусь домой через год, если все мои анализы окажутся отрицательными. Или даже раньше, если мы найдем лекарство. И тогда ты увидишь, что я та самая женщина, в которую ты влюбился и на которой женился. Твоя жена, Мириэль P.S. Что ты придумал, чтобы объяснить девочкам мое отсутствие? Я полагаю, это многих интересует. Лучше всего говорить что-то простое. Скажем, я уехала на восток, чтобы ухаживать за больной родственницей – двоюродной бабушкой в Чикаго, или нечто подобное. Ты должен каждый день говорить девочкам, что я люблю их и что я постоянно думаю о них. По крайней мере, это правда. Глава 13 Мириэль стояла в дверях перевязочной клиники, не в силах переступить порог. Когда доктор Росс сказал, что у него есть прекрасная идея, как она может помочь, она представила себе совсем не это. Запах мази и гниющей плоти уже угрожал испортить ее завтрак. Но слова в письме Чарли – Ты никогда ни к чему в своей жизни не стремилась – подтолкнули ее внутрь. Она избегала удивленных взглядов пациентов. Некоторые сидели на низких табуретках, погрузив ноги в тазы с водой. Другие – на стульях, разбросанных по комнате, пока сестры перевязывали их ободранные и изъязвленные конечности. – Вы опоздали, – заметила сестра Верена, подходя к ней. Мириэль подавила гримасу. Она не рассчитывала видеть рядом эту женщину, когда предлагала помощь в поисках лекарства. – Я сомневалась, что мне надеть. Сестра Верена смерила взглядом дневное платье Мириэль из атласного крепа так, словно это был балахон из мешковины. – И правильно делали. – Так не пойдет? Я думала, что королевский синий в самый раз. Это серьезный цвет, к тому же, подходит цвету моего лица. Я просто не могу носить темно-желтые или лавандовые оттенки со слишком большим количеством розового. Они так размывают мои щеки, что даже румяна не могут меня спасти. – Вам нужно будет носить униформу. Обратитесь на склад и скажите им, что будете помогать в клиниках. – Она снова окинула наряд Мириэль испепеляющим взглядом. – Они предоставят более подходящую одежду. Униформа? Униформа предназначалась для горничных, официанток и дворников. Но Мириэль решила, что лучше не спорить, и отправилась на поиски склада. После нескольких неверных поворотов она обнаружила его зажатым между прачечной и установкой водоочистки. Когда она объяснила, зачем пришла, мужчина порылся в нескольких стеллажах с ужасно устаревшей одеждой, прежде чем передать ей стопку грубых белых блузок и юбок. – Это и есть униформа? Мужчина кивнул. – Но разве кто-нибудь не должен сначала снять с меня мерки? – Это одежда фабричного производства, мэм. Никаких измерений не требуется. Они делают три вида размеров: для миниатюрных, стандартных и толстых. Лицо Мириэль сморщилось. – И что же вы дали мне? – У меня наметанный глаз на женские размеры. – Он подмигнул. – Вы стандартная. Мириэль нахмурилась. – Действительно стандартная. Вернувшись в свою комнату, она переоделась из атласного платья в хлопчатобумажную униформу. Юбка свисала до лодыжек, а бесформенная блузка была жесткой. Рукава оказались слишком короткими, а воротник грубым. Узкая манжета не застегивалась на ее гипсовой повязке. Как бы туго она ни затягивала пояс, юбка болталась на бедрах, как колокол. Один взгляд в мутное зеркало в ванной, и Мириэль съежилась. Даже ее бабушка – когда была жива – одевалась более элегантно. Но ради возможности снова увидеть Чарли и дочерей Мириэль надела бы все, что угодно. На обратном пути в перевязочную она прошла мимо группы мужчин, сидевших там, где дорожка примыкала к крыльцу двенадцатого дома. Айрин презрительно называла их: Бригада кресел-качалок. И предупредила Мириэль об их вечно кислом настрое и склонности к сплетням. – Ты подумываешь о том, чтобы принять обет и стать монахиней? – спросил один из мужчин, когда она проходила мимо. Кое-кто хихикнул. – Все, что тебе нужно, – это одна из этих дурацких шляп, – подхватил другой. – Не то чтобы это тебя касалось, – ответила Мириэль. – Но я устроилась на работу в больницу. И собираюсь помочь найти лекарство от этой ужасной болезни. – Вот как?! – картинно удивился первый мужчина. – Ну, слава Богу, ты здесь! Не похоже, чтобы они искали лекарство последние полвека. Мириэль вздернула подбородок и продолжила путь. – Осторожно, не сломай сейчас ноготь. – И не размажь свой миленький макияж. – И смотри, не подхвати заразу. Мириэль совершила ошибку, оглянувшись назад. Мужчина, который говорил последним, был покрыт грубыми бугристыми узелками от линии волос до воротника. – Иначе проснешься с таким же лицом, как у меня. В том, как он говорил, было что-то насмешливое, и несколько его собеседников засмеялись, но в его темных пустых глазах не было веселья. Мириэль невольно замедлила шаг. Возможно ли, что ее собственная болезнь обострится, если она станет ухаживать за теми, чье состояние гораздо тяжелее?