Сторожок на удочке не шевелился почти полчаса. – Нет, хорош сидеть! – подумал я. – Клева, похоже, больше не будет. Смотав удочку, кинул ее в шарабан вместе с черпаком и несколькими хилыми окушками. Коловорот привязал к багажнику. Усевшись в седло, завел снегоход и поехал к чернеющему вдалеке берегу. Около подозрительной трещины резко сбавил скорость и начал искать место для переправы. К старому следу ехать желания не было, и я решительно двинулся вперед. Треск льда пугающе ударил по ушам, а снегоход, вырвавшись из-под задницы, исчез в глубине. Как ни странно, паники не было. Я лихорадочно дергал молнию, стараясь снять куртку. Быстро тяжелевшие сапоги тянули вниз. Подплыв к краю промоины, вцепился в лед, выдернул себя до пояса из воды и облегченно вздохнул. Но в этот момент невыносимая боль в левой половине груди заставила потерять сознание, и наступила тьма. Сколько она длилась, неизвестно. Казалось, я завис в безвременье. Затем понемногу стало светлеть, в ушах, привыкших к тишине, болью отдалось щебетание птиц и шум ветра. Открыв глаза, понял, что гляжу в ясное синее небо с редкими белыми облаками. – Что за чертовщина?! – пронеслось в голове. Вскочив на ноги, обнаружил, что стою на расстеленном на траве покрывале, а с него на меня удивленно глядит мой школьный приятель Вовка Третьяков. – Ничего себе! – мысленно воскликнул я и шлепнулся рядом с ним. Неожиданно ослабевшие ноги не держали. Сердце судорожно бухало в груди. – Саня, ты чего вскочил? – спросил приятель. – Так храпел классно. Приснилось что-нибудь? – Приснилось, – неожиданно осипшим голосом сообщил я. Оглядевшись, взял в руки лежавший под боком учебник физики за десятый класс. «Черт, что вообще происходит?» – думал я, машинально перелистывая страницы. Только что тонул среди зимы, а сейчас лето и я с Вовкой учу физику. Третьяков, посмотрев на меня, отвернулся и вновь задремал. Я положил учебник и встал. Все правильно, мы загорали в нашем любимом месте у Неглинки. Закрытое от ветра косогором, оно всегда рано прогревалось солнцем. Задумавшись, машинально зашагал в сторону речки. – Ты куда? – пришел к жизни приятель. – Пойду прогуляюсь, может, скупнусь, – сообщил я. – С ума не сходи, – крикнул Вовка. – Вода холоднющая. Я же шел, прислушиваясь к своему организму. Господи! У меня ничего не болело! Спина и колени не скрипели! Появившаяся эйфория заставила разбежаться и сделать два сальто вперед. На втором проскользнул рукой на влажной траве и с хеканьем рухнул на мягкую землю. После этого залез в мелкую речушку и уселся в воду между камней, заливаясь истерическим смехом. Третьяков встал и, выйдя на берег, тревожно спросил: – Сашка, у тебя все в порядке, ты на солнце не перегрелся? – В порядке, Вовка, даже не представляешь, в каком, – продолжая смеяться, ответил я, глядя на своего умершего друга. Последний раз я видел его лежащим в гробу четыре года назад. А сейчас он живой и здоровый стоит передо мной, ему семнадцать лет, как и мне, на дворе 1968 год, и еще ничего не решено, вся жизнь впереди, хотя, не исключено, что это мои предсмертные видения. – Хватит дурью маяться, – буркнул приятель. – Давай физику учить, нам еще шпоры писать надо. Я выбрался из воды, эйфория исчезла, и меня била крупная дрожь. Вода действительно была ледяная. Схватив покрывало, начал энергично растираться. – Не, Володя, все, учить физику не буду, ну ее к монаху, – сообщил я другу. – Зачем мучиться, сдам и так. Хоть арабы и советуют никогда не жалеть о прошлом, я всегда о нем жалел. Возвращаясь к прошедшим событиям, вновь и вновь пытался их переиграть, поступить по-другому. И если сейчас неизвестная сила подарила такую возможность, то кто я такой, чтобы от нее отказаться. В этот раз проживу совершенно другую жизнь! Под взглядом озадаченного приятеля оделся, засунул учебник и термос в рюкзак, после чего сообщил: – Слушай, я тут кое-что вспомнил. Мне надо срочно уйти. Ты оставайся, загорай. – Да ну нах… – воскликнул Вовка. – Мне тут одному тоскевич. Я тоже, пожалуй, пойду. Мы поднялись на косогор и пошли по узкой тропке в сторону города. Наверху задувал холодный ветер, и нам пришлось прибавить шаг, чтобы не мерзнуть. – Прохладный нынче июнь, – сообщил Вовка, надевая футболку. – Все лето такое будет, – ответил я. Третьяков недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не сказал. Вскоре он свернул в сторону своего дома, дальше я пошел один. Несмотря на прошедшие пятьдесят лет, память не подвела, я помнил каждый изгиб неприметной тропки и уверенно вышел к домам, стоявшим на краю леса. Во дворе играли малыши. На конечной остановке автобуса толпился народ. Я быстро поднялся на третий этаж, снял с шеи висевший на веревочке ключ, открыл знакомую дверь. Она была совсем не такой, какой я ее видел в последний раз в 2017 году. Время еще не изменило ее. Дома никого не было. «Отлично, есть возможность прийти в себя», – подумал я. Меня еще потряхивало от волнения, мысли текли беспорядочно. Разобрав рюкзак, положил учебник на стол и улегся на оттоманку. – Ну и что будем делать, товарищ вселенец? – обратился сам к себе. – Спасать страну? Спасать страну не хотелось. Хотелось всего того, чего у меня никогда не было. В голове то и дело вертелась фраза: «А еще жизнь хороша тем, что можно путешествовать». Молодое тело лежать отказывалось, поднявшись с оттоманки, я оглядел комнатку. – Надо сказать, ты, Сашка, в это время был изрядный засранец, – сообщил я сам себе и принялся за уборку. Когда убирал ведро и тряпку в туалет, мама как раз вернулась с работы. – Это хорошо, что совесть в тебе проснулась, – сообщила она. – Но лучше бы занялся уборкой после экзамена. Я открыл было рот сообщить, что мне экзамен на хрен не сдался, но тут же закрыл. Мама – это вам не Вовка Третьяков. Как начнет орать, не закончит до вечера. Не будешь ведь ей доказывать, что резко повзрослел. «М-да, пожалуй, экзамены придется сдавать, иначе скандал будет», – подумал я и начал изучать расписание. Большинство экзаменов было позади, оставались физика, английский язык и сочинение. «Ладно, монопенисуально, учить ничего не буду, – окончательно решил я. – Как сдам, так и сдам. Пойду лучше прогуляюсь по городу». – Ты куда? – воскликнула маман, когда я направился к дверям. – Кто физику будет учить? Пушкин? – Ну, мама, – жалобно заныл я, без труда вспоминая свои увертки. – Мы сегодня с Вовкой целый день зубрили. – Знаю, как вы учите, – сообщила мама. – Небось, на голожопых девок на пляже пялились, про учебу и не вспоминали. – А вот и нет, мы специально на Неглинку ходили, чтобы никто не мешал. – Честно признался я. Куда бы направить свои стопы? – озадачился, выйдя из дома. О! Помню, в эти годы завидовал барменам, денег на кармане куча, девочки вокруг любые. Полгорода знакомых. Пойти, что ли, в бар какой заглянуть, насчет работы разузнать? К сожалению, сейчас в городе не так много мест, куда можно устроиться. Уже по дороге я вспомнил, что вскоре должна открыться шашлычная на улице Ленина, и решительно зашагал в ту сторону. Идя по улице, я наслаждался забытым чувством здоровья и легкостью ходьбы. Навстречу шли сотни горожан. Редкие автобусы и троллейбусы не могли перевезти всех желающих, и большинство двигалось пешком. После забитого автомашинами города улицы казались вообще свободными от транспорта. Шашлычная, как и предполагал, была еще закрыта. Однако, обойдя вокруг здания, обнаружил, что задняя дверь не на замке. Зайдя в темный коридор, пахнувший свежей краской, я прошел до какого-то кабинета, откуда слышался негромкий разговор. Постучавшись, зашел и обнаружил там сидящую за письменным столом толстуху и стоящего рядом мужчину грузинистого типа. – Тебе чего, мальчик? – нетерпеливо спросила женщина, видимо, ей хотелось продолжить разговор. – Здравствуйте, – вежливо сказал я. – Меня зовут Александр Сапаров, мне семнадцать лет. Сейчас я сдаю экзамены за десятый класс, а потом я бы хотел работать у вас в шашлычной. – Послушайте, молодой человек, – удивленно сказала женщина. – Вы разве не хотите поступить в университет или институт? Ради чего вы тогда учились десять лет. Могли бы поступить после восьмого класса в ТКУ и потом прийти к нам на работу. Я пожал плечами. – Тогда мне хотелось учиться, а сейчас я решил пойти работать. – А почему именно к нам? Можно ведь и в другое место. Я улыбнулся.