Поскольку женщине присущи одновременно высокомерие и нервозность, часто она, постоянно ревнуя, направляет свою ревность не по адресу: Жюльетта Друэ мучилась подозрениями по поводу всех женщин, с которыми общался Гюго, не боялась она только Леони Биар, которая была его любовницей в течение восьми лет. Для неуверенной в себе женщины каждая другая женщина – опасная соперница. Любовь убивает дружбу, потому что влюбленная замыкается в мире любимого мужчины; ревность усугубляет одиночество и тем самым еще больше закабаляет женщину. В то же время ревность служит противоядием от скуки; удерживать мужа – это настоящая работа, удерживать любовника – это нечто вроде подвижничества. Женщина, которая, погрузившись в счастливое обожание, перестала было заботиться о своей внешности, вновь начинает уделять ей внимание, как только чувствует опасность. Наряды, украшения дома, светские успехи превращаются в элементы схватки. Борьба – это тонизирующая деятельность, и, до тех пор пока воительница уверена в победе, она доставляет ей острое удовольствие. Но тревожный страх перед поражением превращает великодушный дар в унизительную кабалу. Мужчина, защищаясь, нападает; женщина же, даже если она горда, вынуждена становиться тихой и пассивной. Ее лучшее оружие – уловки, осторожность, хитрость, улыбки, очарование, покорность. Я вспоминаю одну молодую женщину, к которой я неожиданно зашла однажды вечером; когда я от нее уходила два часа спустя, она была хмурой, небрежно накрашенной и одетой, теперь же она ждала его. Когда она увидела меня, ее лицо приняло свое обычное выражение, но за долю секунды я успела увидеть ее в ожидании встречи с ним, натянутую от страха и лицемерия, готовую с улыбкой перенести любое страдание. Она была тщательно причесана, ярко накрашена, на ней была ослепительно-белая кружевная блузка. Нарядная одежда – тоже орудие борьбы. Массажисты и косметологи знают, с какой трагической серьезностью их клиентки относятся к самым, казалось бы, пустяковым услугам. Женщине нужно придумать что-нибудь, чтобы вновь соблазнить любовника, стать той, которую он хотел бы встретить и которой хотел бы обладать. Но все усилия тщетны, ей не удается возродить в себе образ Другой, который когда-то привлек мужчину и который может привлечь его в иной женщине. В любовнике живет то же двойственное и невероятное требование, что и в муже: он хочет, чтобы любовница была абсолютно «его» и в то же время «чужой», новой, он хочет, чтобы она в точности соответствовала его мечте и при этом отличалась от всего, что он может вообразить, чтобы она отвечала его ожиданиям и была удивительно неожиданной. Это противоречие разрывает женщину и обрекает ее на поражение. Она пытается стать такой, какой ее хочет видеть любовник. Многие женщины, которые в начальную пору любви, утверждающей их в самолюбовании, расцветают, – доходят до маниакального, пугающего состояния униженности, как только начинают чувствовать охлаждение любовника. Поглощенные одной мыслью, опустившиеся, они раздражают любовника. Слепо отдаваясь мужчине, женщина теряет свою свободу, которая поначалу придавала ей такую соблазнительность. Мужчина ищет в ней свое отражение, но, если это отражение слишком похоже на него, ему становится скучно. Одно из несчастий влюбленной женщины заключается в том, что любовь уродует и уничтожает ее, она становится рабыней, служанкой, слишком послушной тенью, слишком похожим отражением. Осознавая это, она приходит в отчаяние, от которого ее достоинства умаляются еще больше. Она плачет, жалуется, устраивает сцены и окончательно теряет всякую привлекательность. Существующий есть то, что он делает; она же ради того, чтобы «быть», вверила себя сознанию другого, отказавшись что-либо делать. «Я умею только любить», – пишет Жюли де Леспинас. Заглавие романа Доминик Ролен «Я вся – любовь» – это девиз влюбленной женщины. В ней нет ничего, кроме любви, но, если любовь лишается объекта, женщина превращается в ничто. Нередко она понимает, что ведет себя неправильно, и пытается возродить свою свободу, вновь стать для любовника непредсказуемой. Тогда она начинает кокетничать. Если она возбуждает желание в других мужчинах, пресыщенный любовник вновь начинает проявлять к ней интерес. Это избитая тема многих «ехидных» романов. Пока послушная Альбертина находится рядом с Прустом, она кажется ему пресной, на расстоянии она вновь становится загадочной, он ревнует и по-новому оценивает ее. Однако подобные уловки таят в себе опасность. Если мужчина отдает себе в них отчет, они лишь подчеркивают жалкую зависимость любовницы. Но и в случае успеха они рискованны; мужчина пренебрегает женщиной, потому что уверен в том, что она принадлежит ему, но из-за этой же уверенности он к ней привязан. Неизвестно, чему повредит неверность: пренебрежению или привязанности. Может случиться, что оскорбленный мужчина отвернется от охладевшей к нему любовницы. Да, он хочет, чтобы она была свободна, но в то же время он хочет, чтобы она была ему предана. Эта опасность известна женщине, она парализует ее кокетство. Влюбленной женщине редко удается удачно играть в такую игру, слишком силен ее страх попасться в собственные сети. Если в ней еще сохраняется уважение к любовнику, ей противно обманывать его, ведь в ее глазах он остается богом. Выигрывая, она ниспровергает своего идола; проигрывая, гибнет сама. Спасения нет. Осмотрительная влюбленная – но эти два слова плохо сочетаются друг с другом – старается превратить страсть любовника в нежность, дружбу, привычку. Иногда она пытается привязать его более прочными узами, родив ему ребенка или выйдя за него замуж. Желание стать женой своего любовника не дает покоя многим возлюбленным, поскольку они стремятся к прочному положению. Ловкая любовница пользуется великодушием молодого любовника для того, чтобы обеспечить свое будущее. Однако женщина, занимающаяся подобного рода спекуляциями, не заслуживает имени возлюбленной. Дело в том, что возлюбленная, неистово мечтая навсегда завладеть свободой любовника, не помышляет об ее уничтожении. Именно поэтому любовь-религия, за исключением тех редких случаев, когда свободные обязательства сохраняются всю жизнь, ведет к катастрофе. М-ль де Леспинас повезло в ее связи с Мора: она охладела первой. Охладела она потому, что встретила Гибера, который, в свою очередь, быстро охладел к ней. Любовь г-жи д’Агу и Листа умерла вследствие следующей неумолимой логики: страстный, живой и честолюбивый Лист был очень привлекателен, но те же качества толкали его все к новым и новым увлечениям. Он неминуемо должен был расстаться с португальской монашенкой. Платой за пылкость, придававшую д’Аннунцио такую обворожительность (по словам Айседоры Дункан), была его неверность. Мужчина может глубоко переживать разрыв с женщиной, но в конце концов у него остается его мужская жизнь. У покинутой женщины ничего не остается, она превращается в ничто. Если у нее спрашивают: «А как вы жили раньше?» – она даже не в состоянии вспомнить об этом. Она отреклась от своего собственного мира и избрала себе новую отчизну, из которой ее неожиданно изгоняют. Она отреклась от всех ценностей, в которые верила, разорвала дружеские связи и теперь оказывается одна, в пустыне, без крыши над головой. Как ей начать новую жизнь, ведь у нее нет ничего, кроме возлюбленного. Она погружается в бредовые грезы, как когда-то женщины удалялись в монастырь. Если же женщина слишком благоразумна, ей остается лишь умереть. Очень быстро, как это случилось с м-ль де Леспинас, или в медленных муках. Агония может длиться долго. Если в течение десяти или двадцати лет женщина отдавалась мужчине телом и душой, если он прочно держался на пьедестале, на который она его возвела, разрыв для нее – сокрушительная катастрофа. «Что мне делать, – спрашивала одна сорокалетняя женщина, – что мне делать, если Жак меня больше не любит?» Она тщательно одевалась, причесывалась, красилась, но ее застывшее, постаревшее лицо вряд ли могло внушить кому-нибудь любовь. А сама она, прожив двадцать лет в тени одного мужчины, разве могла полюбить другого? Когда человеку сорок лет, ему остаются еще долгие годы жизни. Помню одну женщину, глаза которой по-прежнему оставались красивыми, а черты лица – благородными, несмотря на опухшее от плача лицо. Она, слепая и глухая ко всему, даже не замечала, как на людях по лицу ее текли слезы. Теперь ее божество другой говорит слова, придуманные для нее. Как королева, лишившаяся трона, она не уверена в том, что у нее действительно когда-то было королевство. Если женщина молода, она может исцелиться, ее излечит новая любовь. Иногда она отдается ей более сдержанно, понимая, что все то, что не уникально, не может быть абсолютным. Но нередко она губит себя в ней еще неистовей, чем в первой любви, потому что стремится искупить прошлое поражение. Неудача в абсолютной любви может стать плодотворным испытанием только в случае, если женщина способна взять себя в руки. Расставшись с Абеляром, Элоиза не потеряла себя, потому что, став настоятельницей монастыря, создала себе независимую жизнь. Героини Колетт слишком горды и душевно богаты, чтобы позволить погубить себя любовному разочарованию: Рене Мере спасается работой, а Сидо говорит своей дочери Колетт, что не слишком опасается за ее любовную жизнь, потому что знает, что в ее душе, кроме качеств возлюбленной, есть и другие качества. Однако лишь немногие преступления влекут за собой худшие наказания, чем великодушное заблуждение женщины, заключающееся в том, что она полностью отдается в руки другого человека. Подлинная любовь должна была бы быть основана на взаимном признании двух свобод. Каждый из любящих чувствовал бы себя в этом случае и самим собой, и Другим, ни одному из них не пришлось бы отрекаться от своей трансцендентности или калечить себя. Оба они вместе находили бы в мире ценности и цели. Каждый из них, даря себя возлюбленному, познавал бы себя и обогащал свой мир. Жорж Гюсдорф в своей работе о самопознании[452] очень точно описывает, чего ждет от любви мужчина: Любовь открывает нам нас самих, заставляя нас превзойти самих себя. При соприкосновении с кем-то посторонним, но дополняющим нас, мы утверждаем себя. Любовь, как форма познания, открывает нам новые горизонты и края в мире, где мы всегда жили. В этом заключается великая тайна: меняется мир, меняюсь я сам. И знаю об этом не я один. Более того, есть кто-то, кто мне это открыл. Так женщина играет необходимую и основополагающую роль в познании мужчиной самого себя. Именно этим объясняется та важность, которую приобретает для молодого человека наука любви[453]. Мы видели, как Стендаль и Мальро восхищались чудом, превращающим «меня самого в другого». Но Гюсдорф не прав, когда он пишет: «Точно так же мужчина является для женщины необходимым звеном, связывающим ее самое с ней самой», ибо в настоящее время положение женщины не точно таково. Мужчина познает себя в Другом, но он остается самим собой, его новое лицо вписывается в его целостную личность. Для женщины такая ситуация была бы возможна, только если бы она так же полноценно существовала «для себя», то есть обладала экономической независимостью, стремилась к достижению собственных целей и была непосредственно связана с обществом. При этих условиях в любви возможно равенство, его описал Мальро в отношениях между Кио и Мэй. Тогда женщина может даже играть мужскую, главенствующую роль, как играла, например, г-жа де Варанс по отношению к Руссо или Леа по отношению к Шери. Но в большинстве случаев женщина осознает себя лишь в качестве Другого, часть ее личности, предназначенная «для Другого», становится самой ее сущностью. Любовь для нее – это не дух посредничества между собой и собой, потому что она не обретает самое себя в своем субъективном существовании. Вся ее личность сведена лишь к роли любовницы, которую не только открыл, но и сотворил мужчина, и ее благополучие зависит от этой основавшей ее деспотической свободы, которая в любой момент может ее уничтожить. Ее жизнь проходит в страхе перед тем, кто, не до конца осознавая это и не очень желая, держит ее судьбу в своих руках. Ей грозит опасность от другого, она – запуганный и бессильный свидетель собственной судьбы. Поневоле тиран и палач, этот другой наперекор ей и себе принимает облик врага. Вместо слияния, к которому она стремится, влюбленная женщина приходит к горькому одиночеству, вместо взаимопонимания ее ждет борьба, а то и ненависть. Для женщины любовь – это отчаянная попытка, приняв зависимость, на которую она обречена, преодолеть ее. Но зависимость, даже если она добровольна, ведет лишь к страху и порабощению. Мужчины многократно провозглашали, что для женщины любовь – это высшее свершение. «Женщина, которая любит как женщина, становится еще больше женщиной», – говорит Ницше. А вот слова Бальзака: «В высоком смысле жизнь мужчины есть слава, а жизнь женщины есть любовь. Женщина равна мужчине лишь тогда, когда она превращает свою жизнь в вечный дар, тогда как жизнь мужчины – это вечное действие». Но и в этих словах заключен жестокий обман, поскольку мужчинам нет дела до дара, приносимого им женщинами. Мужчине не нужна ни безоговорочная преданность, которой он требует, ни любовь-поклонение, которая тешит его тщеславие. Он их принимает только при условии, что не должен отвечать взаимностью, которой требует подобная позиция женщины. В соответствии с его проповедями женщина обязана дарить себя, но этот дар раздражает его. И растерянная женщина остается один на один со своими отвергнутыми дарами и со своим бесполезным существованием. В тот день, когда женщина сможет любить благодаря своей силе, а не благодаря слабости, когда она будет любить не для того, чтобы бежать от себя, а для того, чтобы себя найти, не для того, чтобы отречься от себя, а для того, чтобы себя утвердить, – в тот день любовь станет для нее, как и для мужчины, не смертельной опасностью, а источником жизни. Пока же она в самом патетическом виде представляет собой проклятие, тяготеющее над женщиной, запертой в женском мире, искалеченной, неспособной обходиться без посторонней помощи. Бесчисленные мученицы любви свидетельствуют против несправедливости судьбы, предлагающей им в качестве единственного спасения бесплодный ад. Глава XIII. Богоискательница Любовь предписана женщине как ее высшее призвание, и, обращая свои чувства к мужчине, женщина ищет в нем бога. Если же в силу обстоятельств человеческая любовь ей недоступна, если она разочарована или слишком требовательна, она поклоняется божественному началу в лице самого Бога. Конечно, бывали и мужчины, горевшие тем же пламенем, но, во-первых, их немного, а во-вторых, их рвение всегда принимало интеллектуальную и весьма рафинированную форму. Что касается женщин, становящихся Христовыми невестами, то имя им легион и отдаются они своей судьбе с поразительной эмоциональностью. Женщина привыкла жить на коленях, обычно она ждет, что спасение придет к ней с небес, где царствуют мужчины. Они тоже скрыты от нее облаками. Их величие открывается ей, когда она проникает по ту сторону завесы их плотского присутствия. Возлюбленный часто отсутствует, он сообщается со своей обожательницей, прибегая к неким знакам, она может познать его сердце только благодаря догматической вере, и чем выше она его ставит, тем непонятнее кажется ей его поведение. Мы уже видели, что при эротомании подобную веру не может поколебать никакое опровержение. Женщине не нужны ни свидания, ни прикосновения, для того чтобы чувствовать рядом с собой присутствие божества. Идет ли речь о враче, священнике или Боге, она связывает с ними одни и те же бесспорные истины и рабски подставляет свою душу волнам любви, нисходящим свыше. Любовь к мужчине и любовь к Богу переплетаются в ней не потому, что вторая является сублимацией первой, а потому, что первая также представляет собой порыв к трансцендентному, к абсолютному. В любом случае влюбленная женщина хочет спасти свое случайное существование, соединив его с Целым, воплощенным в суверенной личности. Это совмещение обращает на себя внимание во многих случаях – патологических и нормальных, – когда обожествляется любовник или Бог приобретает человеческие черты. Я приведу лишь один из них, описанный Фердьером в его работе об эротомании. Рассказывает больная: В 1923 году я переписывалась с одним журналистом из газеты «Пресс», каждый день я читала его статьи о нравственности, я читала в них между строк, мне казалось, что он мне отвечает, дает советы. Я сочиняла любовные письма, я часто ему писала… В 1924 году меня внезапно осенило: мне казалось, что Бог ищет женщину и что Он скоро заговорит со мной. У меня было впечатление, что Он возложил на меня миссию, что Он избрал меня для того, чтобы основать храм. Мне казалось, что я являюсь центром большого поселения, где живут женщины, которых лечат доктора… Именно в этот момент… меня отправили в психиатрическую лечебницу в Клермоне… Там были молодые доктора, которые хотели переделать мир; находясь в палате, я ощущала их поцелуи на своих руках, мне казалось, что я держу в руках их половые органы, однажды они мне сказали: «Ты не чувствительная, а чувственная, повернись»; я повернулась и почувствовала их в себе, это было очень приятно… Заведующий отделением доктор Д. был похож на Бога; когда он подходил к моей кровати, я чувствовала, что между нами что-то происходит. Глядя на меня, он как бы говорил: «Я весь принадлежу тебе». Он действительно любил меня; однажды он пристально и очень необычно поглядел на меня… его зеленые глаза стали голубого цвета, как небо, они чудесным образом увеличились… он наблюдал, какое впечатление это на меня производит, разговаривая с другой больной, и улыбался… я не могла думать ни о чем, кроме этого, ни о ком, кроме доктора Д., клин клином не выбьешь, и, несмотря на всех моих любовников (у меня их было пятнадцать или шестнадцать), я не могла разлюбить его. Это его вина… в течение двенадцати лет или дольше я мысленно разговаривала с ним… когда я хотела забыть его, он снова возникал… иногда он немного посмеивался надо мной… «Видишь, ты боишься меня, – говорил он еще, – ты можешь любить других, но ты всегда будешь возвращаться ко мне…» Я часто писала ему письма, даже назначала свидания и ходила на них. В прошлом году я навестила его, но он напустил на себя холодность, в нем не было ни капли тепла, я почувствовала себя глупо и ушла… Правда, мне говорили, что он женился на другой женщине, но меня он будет любить всегда… это мой супруг, хотя между нами никогда не было полового акта, который бы связал нас… «Оставь все, – говорит он иногда, – со мной ты будешь постоянно возвышаться, ты станешь неземным существом». Видите: всякий раз, когда я ищу Бога, я нахожу мужчину; я уже не знаю, в какую веру мне обратиться. Это патологический случай. Но у многих набожных женщин наблюдается глубокое смешение образа мужчины и Бога. Промежуточное положение между небом и землей чаще всего занимает исповедник. Он слушает кающуюся женщину, открывающую перед ним душу, земным ухом, но в его устремленном на нее взгляде сияет небесный свет. Это человек, сопричастный Богу, это Бог, присутствующий на земле в облике человека. Вот как мадам Гюйон описывает свою встречу с отцом Лакомбом: «Мне казалось, что из самой глубины его души на меня нисходила благодать, которая затем возвращалась от меня к нему, так что и он испытывал то же самое». Благодаря вмешательству священника она вырвалась из холодности, от которой страдала в течение многих лет, в ее душе вновь запылал огонь. И весь свой длительный период набожности она прожила рядом с ним. Она признается: «Это было единое целое, до такой степени, что я уже не могла отличить его от Бога». Было бы очень поверхностно говорить, что в действительности, будучи влюблена в мужчину, она притворилась, что любит Бога. Она любила этого мужчину, потому что в ее глазах он был не самим собой, а кем-то другим. Так же как больная, описанная Фердьером, она безотчетно стремилась к высшему источнику ценностей. Именно к этому стремится любая верующая женщина. Мужчина-посредник зачастую нужен ей для того, чтобы вознестись к пустынным небесам, но она вполне может обойтись без него. Плохо отличая действительность от игры, сексуальный акт от магического действа, воображаемый предмет от реального, женщина проявляет удивительную способность телом ощущать отсутствие. Гораздо более серьезно обстоит дело, когда, как это иногда случается, набожность накладывается на эротоманию. Эротоманка чувствует себя отмеченной любовью некоего верховного существа. Именно ему принадлежит инициатива в любовных отношениях, он любит ее более страстно, чем она его, он втайне от всех подает ей неопровержимые знаки своих чувств, он ревнует и раздражается и даже не останавливается перед наказанием, если его избранница не проявляет достаточной пылкости. Однако он никогда не появляется как реальный человек из плоти и крови. Все то же самое можно сказать о верующей женщине: Бог испокон веку лелеет душу, которую озаряет своей любовью. Для нее Он пролил свою кровь, для нее готовит сияющие чертоги, и ей остается лишь с готовностью отдаваться пламенным чувствам. Сегодня все признают, что эротомания может быть как платонической, так и сексуальной. Точно так же плоть в той или иной степени причастна к чувствам, которые верующая женщина посвящает Богу. Она выражает их так же, как это делают земные любовники. Созерцая изображение Иисуса, сжимающего в объятиях святого Франциска, Анджела из Фолиньо услышала голос Христа, говорившего ей: «Вот как крепко Я буду тебя обнимать, так крепко, что земными чувствами этого нельзя ощутить… Я никогда не покину тебя, если ты меня любишь». Г-жа Гюйон пишет: «Любовь не давала мне ни минуты покоя. Я говорила Ему: возлюбленный мой, достаточно, оставьте меня». «Я стремлюсь к любви, пронзающей душу несказанным трепетом, лишающей чувств…» «Боже мой! Если бы самым чувственным женщинам Ты дал испытать то, что испытываю я, они отвернулись бы от своих мнимых удовольствий для того, чтобы изведать истинное наслаждение». Вспомним знаменитое видение святой Терезы: В руке у [ангела] я вижу длинное золотое копье… Этот ангел иногда является, чтобы вонзать свое копье мне в сердце, проникая им в самые мои внутренности. Когда он затем извлекает копье, мне кажется, что он извлекает вместе с ним и внутренности и оставляет меня пылать великой любовью к Богу. Боль при этом так велика, что я не могу сдерживать стоны, однако она столь сладостна, что я не могу желать, чтобы она покинула меня. Душа моя не удовлетворяется ничем, кроме Бога, и поэтому боль моя не телесна, а духовна, хотя тело тоже участвует в ней, и в значительной мере. Эти любовные ласки души и Бога так сладостны, что я молю Бога, чтобы Он по доброте своей дал их испытать всем, кто думает, что я лгу. Иногда благочестиво замечают, что исступленно верующая женщина прибегает к эротическим выражениям из-за бедности языка. Но тело у нее тоже только одно, и поэтому она заимствует у земной любви не только слова, но и внешнюю форму поведения. Отдаваясь Богу, она ведет себя так же, как женщина, которая отдается мужчине. Однако это нисколько не умаляет ценности ее чувств. Когда Анджела из Фолиньо становится вслед за порывами своего сердца то «бледной и иссохшей», то «тучной и краснолицей», когда она проливает потоки слез[454] или простирается ниц, то все эти явления нельзя, конечно, рассматривать как чисто «духовные». Но объяснить их лишь ее чрезмерной «возбудимостью» – это все равно что говорить о «снотворных свойствах» мака. Тело ни в коем случае не может быть источником субъективного опыта, поскольку в своем объективном виде оно само олицетворяет субъект. Именно этот последний и переживает все состояния в целостности своего существования. Противники и почитатели религиозных подвижниц полагают, что сексуальное истолкование восторгов святой Терезы низводит ее до уровня истерички. Но истеричный человек теряет свое достоинство не потому, что его тело активно выражает наваждения, а потому, что он подвержен наваждениям, что его свобода парализована и уничтожена. Однако власть, которую факир может приобрести над своим организмом, не превращает его в раба. Движения тела могут выражать порыв к свободе. Тексты святой Терезы не позволяют двусмысленного толкования и доказывают правильность статуи Бернини, который изобразил святую изнемогающей от сокрушительного наслаждения. И тем не менее было бы неправильно считать, что в основе ее чувств лежит «сексуальная сублимация». В ней нет предварительного тайного сексуального желания, которое превращается в любовь к Богу. Влюбленная женщина также не испытывает предварительного, ни на кого не направленного желания, которое затем обращалось бы к тому или иному индивиду. Любовное смятение возникает в ней только тогда, когда появляется любовник, и сразу обращается на него. Так, в едином порыве святая Тереза стремится слиться с Богом и чувствует это слияние всем своим телом. Она не попадает в рабскую зависимость от своих нервов и гормонов, скорее следует восхищаться силе ее веры, проникающей в самую глубину ее плоти. В действительности ценность мистического опыта определяется не степенью его субъективного переживания, а его объективной значимостью. Экстаз почти одинаково проявляется у святой Терезы и Марии Алакок, однако значение их опыта глубоко различно. Тереза в интеллектуальном ключе ставит драматическую проблему отношений между индивидом и трансцендентным существом. Она по-женски пережила опыт, смысл которого выходит далеко за рамки любого объяснения, основанного на сексе, ее место рядом с Хуаном де ла Крусом. Но она – блестящее исключение. Послания ее менее выдающихся сестер сообщают лишь о сугубо женском видении мира и спасения; они стремятся не к трансцендентному, а к искуплению своей женственности[455]. Женщина прежде всего ищет в Божественной любви то, что влюбленная ищет в любви мужчины, – апофеоз своего самолюбования. С вниманием и любовью устремленный на нее взгляд высшего существа представляет для нее необыкновенную удачу. Будучи девушкой и молодой женщиной, г-жа Гюйон постоянно мучилась желанием вызывать любовь и восхищение. Современная протестантская подвижница м-ль Be пишет: «Самое горькое для меня – это когда никто не относится ко мне с особым дружеским участием, не интересуется тем, что во мне происходит». Г-жа Крюденер до такой степени полагала, что Бог постоянно думает о ней, что, по словам Сент-Бева, «в кульминационные моменты любовных игр стонала: „Боже мой, как я счастлива! Простите меня за такое чрезмерное счастье!“» Можно представить себе, какое опьянение охватывает нарциссистку, когда зеркалом ей служит все небо. Ее обожествленный образ вечен, как сам Бог, он никогда не померкнет, в то же время в своей горящей, трепещущей, утопающей в любви груди она ощущает душу, созданную, искупленную, лелеемую возлюбленным Отцом; она одновременно обнимает и своего двойника, и самое себя, бесконечно возвышенную Богом. Следующие тексты святой Анджелы из Фолиньо ярко показывают это. Вот что говорит ей Иисус: Моя нежная дочь, дочь Моя, возлюбленная Моя, Мой храм. Дочь Моя, Моя возлюбленная, люби Меня, ибо Я люблю тебя, сильно, так сильно, как ты не можешь любить Меня. Вся твоя жизнь: то, что ты ешь, то, что ты пьешь, как ты спишь, – все нравится Мне. При твоем посредстве Я совершу великие дела в глазах народов; благодаря тебе Я буду познан, благодаря тебе Мое имя восславит множество народов. Дочь Моя, супруга Моя кроткая, Я очень люблю тебя. Или в другом месте: Дочь Моя, к которой во Мне столько нежности, сколько не может быть у тебя ко Мне, Моя отрада, сердце всемогущего Бога лежит теперь на твоем сердце… Всемогущий Бог вложил в тебя много любви, больше, чем в любую другую женщину этого города, он сделал тебя своей отрадой. И еще: Я так люблю тебя, что не замечаю больше твоих слабостей, Мои глаза больше не смотрят на них. Я вложил в тебя бесценное сокровище. Избранница не может не отвечать страстной любовью на столь пылкие откровения, нисходящие с такой высоты. Она пытается соединиться с возлюбленным, прибегая к приему, привычному для влюбленной женщины: к самоотречению. «У меня есть только одно дело: любить, забыть себя, отречься от себя», – пишет Мария Алакок. Экстаз выражает телесно это отречение от собственного «я»: она ничего не видит, не чувствует, забывает о своем теле, отвергает его. Сила самоотдачи, глубочайшая пассивность указывают на ослепительное и суверенное Присутствие. Квиетизм г-жи Гюйон возводил подобную пассивность в систему: бо́льшую часть времени она проводила в состоянии, напоминавшем каталепсию, жила как во сне. Большинство исступленно верующих женщин не удовлетворяются лишь пассивным посвящением себя Богу. Они стремятся к активному самоуничижению и достигают этого умерщвлением плоти. Конечно, аскетизм практиковался также монахами и верующими мужчинами. Но ожесточение, с которым женщина издевается над своей плотью, не сравнимо ни с чем. Мы уже видели, как неоднозначно женщина относится к своему телу, она ведет его к славе, подвергая унижениям и страданиям. Предназначенная для любовника в качестве вещи, удовлетворяющей его потребности в удовольствии, она превращает себя в храм, в идола; раздираемая болью при родах, она дает жизнь героям. Религиозная подвижница истязает свою плоть для того, чтобы иметь право притязать на нее; низводя ее до мерзости, она обращает ее в орудие своего спасения. Только этим можно объяснить странные эксцессы, которым предавались некоторые святые. Святая Анджела из Фолиньо рассказывает, с каким наслаждением она пила воду, в которой только что омывала руки и ноги прокаженным: Эта вода наполнила нас такой нежностью, что весь обратный путь мы были преисполнены радостью. Никогда я не пила с таким наслаждением. У меня в горле застрял кусок чешуйчатой кожи, оторвавшейся от язвы прокаженного. Вместо того чтобы выплюнуть его, я с большим усилием его проглотила. Мне казалось, что я вышла от причастия. Я никогда не сумею выразить охватившую меня радость. Известно, что Мария Алакок вылизывала рвоту больной; в автобиографии она описывает, какое счастье она ощутила, наполнив рот экскрементами человека, страдавшего поносом. Иисус вознаградил ее, продержав в течение трех часов ее губы прижатыми к своему сердцу. Набожность принимает плотскую окраску особенно в странах, народам которых свойственна пылкая чувственность, таких как Италия и Испания. В одной деревне в Абруццо женщины до сих пор в кровь царапают языки, облизывая камни на дороге, ведущей к кресту. Поступая таким образом, они лишь подражают Спасителю, который защитил людскую плоть, унизив свою собственную. Женщины воспринимают это великое таинство значительно конкретнее, чем мужчины. Нередко Бог является женщине под видом супруга, иногда Он предстает перед ней во всем своем величии, сияя белизной и красотой. Он облачает ее в свадебный наряд, коронует ее, берет за руку, обещает ей божественный апофеоз. Но чаще всего Он является в виде человека из плоти и крови. Обручальное кольцо, которое Иисус подарил святой Екатерине и которое она невидимо носила на пальце, – это то «кольцо из плоти», которое Ему обрезали во время обряда обрезания. Но что самое важное, Бог для женщины – это измученное, окровавленное тело: ведь самый сильный пыл охватывает ее, когда она созерцает распятие. Она отождествляет себя с Девой Марией, которая обнимает прах своего Сына, или с Магдалиной, которая стоит у креста и на которую падают капли крови Возлюбленного. Так женщина дает волю садомазохистским видениям. Глядя на унижение Бога, она восхищается падением человека. Образ бездыханного, пассивного, израненного распятого Христа вытесняет образ бело-розовой жертвы, отданной на растерзание хищникам, на поругание мужчинам, пронзенной кинжалом, образ, с которым женщина в детстве так часто отождествляла себя. Она с глубоким потрясением видит, что мужчина, мужчина-бог взял на себя ее роль. Ведь это она пригвождена к кресту в ожидании воскресения. Да, это она, у нее есть доказательства этого: ее лоб окровавлен от тернового венца, ее руки, ноги, ребра пронзены невидимыми гвоздями. Из трехсот двадцати одного стигматика, которых насчитывает католическая церковь, лишь сорок семь – мужчины, остальные – в том числе Елена Венгерская, Иоанна из Орвьето, Гертруда фон Оостен, Осанна из Мантуи, Клара Монтефалькская – женщины, чаще всего уже пережившие менопаузу. Самая знаменитая из них, Катерина Эммерик, была отмечена стигматами в молодом возрасте. Когда ей было двадцать четыре года, она возжелала мученичества тернового венца, и ей привиделся окруженный сиянием юноша, который подошел к ней и возложил его ей на голову. На следующий день виски и лоб у нее распухли и начали кровоточить. Четыре года спустя она в молитвенном исступлении увидела израненного Христа. Из Его ран исходили лучи, острые, как заточенные лезвия; после этого видения на руках, ногах и боках святой выступили капли крови. Она исходила кровавым потом, кашляла кровью. Еще и сегодня каждую Страстную пятницу Тереза Нойман обращает к пришедшим ей поклониться лицо, залитое кровью Христа. Стигматы представляют собой высшую ступень таинственной алхимии, с помощью которой обожествляется плоть, поскольку кровавые муки суть проявления Божественной любви. Нетрудно понять, почему женщины с таким необычным трепетом относятся к превращению кровавых пятен в чистое золотое пламя. Они никогда не забывают о крови, текущей из тела самого достойного из всех мужчин. Святая Екатерина Сиенская говорит об этом почти во всех своих письмах. Анджела из Фолиньо до изнеможения смотрела на сердце Христа и на зияющую рану у Него на боку. Катерина Эммерик надевала красную рубашку, для того чтобы быть похожей на Иисуса, который уподобился «тряпице, пропитанной кровью»; она все видела «сквозь кровь Иисуса». Мария Алакок при уже упоминавшихся обстоятельствах в течение трех часов упивалась Святым Христовым Сердцем. Она предложила верующим для поклонения огромный сгусток крови, окруженный пылающими стрелами любви. В этой эмблеме отразилась великая женская мечта: от крови к славе через любовь. Некоторых женщин удовлетворяет внутреннее общение с Богом, то есть экстатические состояния, видения, разговоры с Богом. Другим необходимо подтверждать свою религиозность мирскими конкретными делами. Переход от созерцания к действию осуществляется в двух весьма различных формах. Есть женщины, стремящиеся к активной деятельности, такие как святая Екатерина, святая Тереза, Жанна д’Арк; у них – ясные цели и трезво избранные способы их достижения. Их откровения служат лишь для того, чтобы предметно представить их убеждения и заставить пойти по пути, который уже возник в их воображении. Но есть и нарциссичные женщины, такие как г-жа Гюйон, г-жа Крюденер. Скрыто пылающий в них жар неожиданно приводит их «в апостольское состояние». У них нет ясного осознания своей миссии, они – совершенно так же, как дамы-благотворительницы, в суете сует не очень заботятся о том, что конкретно делают, им важно лишь что-то делать. Так, г-жа Крюденер стала считать, что наделена особыми способностями, лишь после того, как мир узнал ее в качестве посланницы и писательницы; судьбой Александра I она занялась не для того, чтобы осуществить те или иные идеи, а чтобы утвердить себя в роли вдохновленной свыше. Если женщине достаточно намека на красоту и ум, для того чтобы ощутить свою одухотворенность, то, разумеется, считая себя избранницей Божией, она полагает, что ей поручена высокая миссия: она проповедует туманные теории, охотно создает секты, ее опьяняет мысль, что через членов вдохновляемого ею сообщества ее личность многократно повторяется. Мистический пыл, так же как любовь и даже нарциссизм, совместим с активной, независимой жизнью. Но сами усилия, направленные на достижение индивидуального спасения, ведут лишь к гибели. Женщина либо вступает во взаимоотношения с нереальным, своим двойником, богом, либо создает нереальные взаимоотношения с реальным существом. Ни в том ни в другом случае она не в состоянии воздействовать на мир, не может вырваться за рамки своей субъективности, обрести подлинную свободу; единственная возможность осуществить эту свободу – превратить ее в позитивное действие в человеческом обществе. Часть четвертая. На пути к освобождению Глава XIV. Независимая женщина Французское законодательство не вменяет послушание мужу в число обязанностей супруги: каждая французская гражданка имеет право голоса. Однако эти гражданские свободы остаются абстрактными понятиями, если они не сопровождаются экономической самостоятельностью. Женщина, которую содержит мужчина, будь то жена или куртизанка, не может быть независимой только оттого, что держит в руках бюллетень для голосования. Хотя современные нравы отменили многие запреты, существовавшие ранее, их отмена не внесла глубоких изменений в ситуацию женщины, она по-прежнему остается подчиненной мужчине. Только благодаря труду женщине удалось в значительной мере преодолеть ту дистанцию, что отделяла ее от мужчины. Один только труд может гарантировать ей реальную свободу. Как только женщина перестает вести паразитический образ жизни, система, основанная на ее зависимости, рушится, исчезает необходимость в посреднике-мужчине, который связывает ее с внешним миром. Проклятие, тяготеющее над зависимой женщиной, заключается в том, что ей не дозволено делать что-либо самой. Поэтому она упорствует в невероятном стремлении состояться, будь то в самолюбовании, любви или религии. Но только в активной, производительной деятельности женщина обретает свою трансцендентность. Только реализуя свои собственные проекты, она утверждает себя как реальный субъект, соотнося свою деятельность с достижением поставленных целей; добиваясь денег и прав, она обретает себя и испытывает чувство ответственности. Эти преимущества осознаются многими женщинами, даже теми, которые выполняют самую непритязательную работу. Я слышала, как поденщица, мывшая пол в гостинице, говорила: «Я никогда ничего ни у кого не просила, я всего добилась сама». И оттого что она сама была в силах себя прокормить, она гордилась собой, как какой-нибудь Рокфеллер. Однако не следует думать, что простого обретения права голоса и ремесла достаточно для полного освобождения женщины, – в современном обществе труд не равнозначен свободе. Лишь в социалистическом обществе женщина, получая доступ к труду, обретает и свободу. Сегодня большинство трудящихся подвергаются эксплуатации. Кроме того, несмотря на изменения в положении женщины, социальная структура не претерпела глубоких перемен. Мир, хозяевами в котором всегда были мужчины, по-прежнему сохраняет тот облик, который они ему придали. Эти факты не следует упускать из виду, так как они определяют всю сложность вопроса о женском труде. Недавно одна важная и благомыслящая дама провела опрос среди работниц завода «Рено»; она утверждает, что работницы скорее предпочли бы не работать на заводе, а заниматься домом. Но ведь степень их экономической независимости обусловлена тем, что они являются представительницами экономически угнетенного класса. Кроме этого, работа на заводе не избавляет их от домашнего труда[456]. Если бы им предложили выбирать между сорокачасовой рабочей неделей на заводе или дома, они, по всей вероятности, дали бы другие ответы. Возможно даже, что они с легкой душой согласились бы делать и то и другое, если бы они сами, будучи работницами, были бы хозяевами и составной частью этого мира и участие в его переустройстве приносило бы им радость и гордость. Но в настоящее время, даже если не принимать в расчет крестьянок[457], большинство работающих женщин остаются пленницами традиционного женского мира. Ни общество, ни мужья не оказывают им той помощи, которая необходима для достижения реального равенства с мужчинами. Только женщины, имеющие политические убеждения, активно работающие в профсоюзах, с верой глядящие в будущее, могут находить этический смысл в неблагодарных и утомительных повседневных занятиях. Но поскольку у женщин никогда не бывало свободного времени, поскольку в наследство им досталось традиционное послушание, то нет ничего удивительного в том, что лишь сейчас у них начинает развиваться политическое и социальное чутье. Работа не приносит им моральных и социальных преимуществ, на которые они могли бы надеяться, и естественно, что они без энтузиазма воспринимают связанные с ней неудобства. Естественно также и то, что мидинетки, служащие, секретарши не хотят терять те выгоды, которые приносит им поддержка мужчин. Я уже говорила о том, что возможность очень простым способом, принеся в жертву свое тело, приобщиться к привилегированной касте непреодолимо влечет молодую женщину. Она обречена вступать в любовные интрижки потому только, что ее зарплата минимальна, а тот жизненный стандарт, поддержания которого требует от нее общество, очень высок. Если она довольствуется тем, что зарабатывает сама, она неизбежно превращается в парию, из-за бедного жилища и плохой одежды она лишается всяких развлечений и даже любви. Добродетельные люди учат ее аскетизму, и она подчас питается так же скудно, как монахиня. Но не все способны возлюбить одного лишь Бога, и, если женщина хочет, чтобы ее жизнь удалась, ей нужно нравиться мужчинам. Итак, она соглашается принимать помощь. На это и рассчитывает циничный работодатель, который платит ей нищенскую зарплату. Иногда эта поддержка помогает ей улучшить свою ситуацию и завоевать настоящую независимость, иногда, напротив, она бросает свое ремесло и переходит на содержание. Бывает, что, живя на содержании, она продолжает работать. Работа помогает ей сохранять независимость от любовника, а любовник – забыть о работе. Но в этом случае ей приходится испытывать двойную зависимость: от своей профессиональной деятельности и от мужского покровительства. Для замужней женщины зарплата обычно представляет собой не основной, а дополнительный доход; для женщины, «которой помогает мужчина», именно эта помощь является чем-то второстепенным. Но ни та ни другая не могут своими силами достичь полной независимости. Однако в настоящее время существует довольно много привилегированных женщин, которые обретают в своей профессии экономическую и социальную автономию. Именно их имеют в виду, когда говорят о возможностях женщины и о ее будущем. Поэтому, несмотря на то что они все еще составляют меньшинство, изучение их ситуации представляет большой интерес. Именно о них постоянно спорят феминисты и антифеминисты. Антифеминисты утверждают, что современные эмансипированные женщины не достигают в жизни никаких заметных успехов и при этом утрачивают внутреннее равновесие. Феминисты преувеличивают достигаемые ими результаты и не желают замечать шаткости их положения. На деле ничто не позволяет утверждать, что эмансипированные женщины избрали неправильный путь. В то же время совершенно очевидно, что в новых условиях они не освоились. Но ведь они прошли пока лишь половину пути. Становясь экономически независимой от мужчины, женщина не обретает тем самым ни морального, ни социального и психологического положения, идентичного положению мужчины. Ее подход к профессиональной деятельности, как и сама ее профессиональная деятельность, находится в зависимости от условий ее жизни в целом. Но ведь когда девушка вступает во взрослую жизнь, она не имеет за собой того багажа, которым располагает юноша, да и общество глядит на нее другими глазами. И мир она воспринимает в иной перспективе. Быть женщиной – значит сегодня для автономного человеческого существа сталкиваться с особыми проблемами. Привилегия, которой мужчина обладает с самого детства, заключается в том, что его предназначение в качестве человеческого существа не вступает в противоречие с его судьбой как представителя мужского пола. Фаллос для него равнозначен трансцендентности, поэтому он находит, что все его социальные или духовные достижения наделяют его еще большей мужественностью. Он не раздвоен. В то же время, для того чтобы женщина состоялась в своей женственности, от нее требуют превратиться в объект, в жертву, то есть отречься от своих потребностей в качестве полноценного субъекта. Именно это противоречие определяет ситуацию женщины, избравшей свободу. Не желая калечить себя, она не хочет ограничиваться ролью самки, но ведь отказ от особенностей своего пола – тоже увечье. Мужчина – это человеческое существо, обладающее полом, и женщина будет таким же полноценным индивидом, как мужчина, лишь при условии, что и она также будет обладать полом. Отказ от женственности – это отказ от определенной части своей личности. Женоненавистники часто упрекают умных женщин в том, что они «не следят за собой», в то же время они поучают их: «Если вы хотите быть равными нам, вы не должны красить лицо и ногти». Этот совет просто нелеп. Именно потому, что представление о женственности формируется искусственным образом с помощью обычаев и моды, оно навязывается женщине извне. Это представление может изменяться, каноны, правила поведения для женщин и мужчин могут сближаться. На пляжах, например, принадлежностью женского купального костюма стали трусы. Но это ничего не меняет в сути дела: ведь индивид не может формировать представление о женственности по своему усмотрению. Женщина, которая не отвечает этому представлению, теряет свою сексуальную привлекательность, а вслед за тем – и социальную значимость, поскольку сексуальные ценности являются социально значимыми. Отрекаясь от женских свойств, женщина не приобретает мужских. Даже переодевшись в мужской костюм, женщина не может превратиться в мужчину, она остается только травести. Как мы видели, тот же гомосексуализм имеет особые формы проявления, нейтральность и в нем невозможна. Любая негативная позиция всегда имеет свою положительную противоположность. Нередко совсем юной девушке кажется, что она может просто презирать условности, и вследствие этого ее поведение становится демонстративным. Она создает новую ситуацию, порождающую последствия, за которые ей придется расплачиваться. На человека, который не желает подчиняться установленному порядку, смотрят как на бунтовщика. Экстравагантно одевающаяся женщина лжет, говоря, что она это делает лишь потому, что ей так нравится. Она прекрасно знает, что делать то, что нравится, – значит вести себя экстравагантно. И напротив, женщина, не желающая выглядеть эксцентрично, следует общепринятым правилам. Вызывающее поведение, если только за ним не скрывается хороший расчет, неразумно, оно не столько экономит, сколько поглощает время и силы. Женщина, которая не хочет шокировать окружающих или терять свое место в обществе, должна жить так, как положено жить женщине, нередко от этого зависит и ее профессиональный успех. Но если для мужчины конформизм представляет собой нечто совершенно естественное, поскольку обычаи отражают потребности мужчины как автономного и активного индивида, то женщине, стремящейся также стать активным субъектом, необходимо завоевывать свое место в мире, обрекшем ее на пассивность. Эта задача усложняется еще и тем, что замкнутые в своем мире женщины придают преувеличенное значение своим женским занятиям. Так, искусство одеваться или вести хозяйство превратилось в настоящие головоломки. Мужчине почти не приходится заботиться о своей одежде. Она удобна, приспособлена к его активной жизни и вовсе не должна быть изысканной: она не воспринимается как неотъемлемая часть его личности. Кроме того, никто не считает, что он обязан сам содержать свою одежду в порядке, какая-нибудь женщина за плату или по доброй воле освобождает его от этой заботы. Женщине же известно, что люди, которые смотрят на нее, не делают различия между ней самой и ее внешностью. Суждение о ней, уважение к ней, внимание мужчин во многом зависят от того, как она одета. Первоначально ее одежда была рассчитана на ничегонеделание, и она по-прежнему остается непрочной: чулки рвутся, каблуки стаптываются, светлые платья и блузки пачкаются, плиссировка расходится. А ведь чаще всего ей приходится самой приводить в порядок одежду. Никто не возьмется помогать ей по собственной инициативе, а сама она не решается тратить деньги на работу, которую может сделать собственными руками; и без того завивка, укладка волос, косметика и новые платья стоят дорого. У секретарши или студентки, когда она возвращается домой вечером, всегда есть дело: починить чулок, постирать блузку, погладить юбку. Хорошо зарабатывающая женщина освобождена от этих неприятных занятий, но она должна быть одета с изысканной элегантностью, что вынуждает ее тратить много времени на покупки, примерки и т. д. Традиции вменяют также в обязанность женщине, даже незамужней, заботу о своем жилище. Мужчине, присланному на работу в какой-либо город, ничто не мешает поселиться в гостинице. Женщине же лучше найти себе квартиру, которую она должна содержать в безупречном порядке. Ведь ей не простят беспорядка, который у мужчины сочтут совершенно естественным. Но не только общественное мнение побуждает женщину тратить время на уход за собой и на хозяйственные дела. Ради собственного удовлетворения она хочет быть настоящей женщиной. Она бывает довольна собой лишь тогда, когда ей удается создать себе новую жизнь, не отказываясь в то же время от того, к чему ее подготовили мать, детские игры и девичьи грезы. Выросшая в атмосфере нарциссизма, она по-прежнему противопоставляет мужской фаллической гордости свой собственный культ: она хочет быть центром внимания, очаровывать. Мать и другие старшие женщины привили ей любовь к своему гнезду. Первоначально ее мечты о независимости воплощались именно в желании иметь собственное жилье, и они остаются ей дороги даже в том случае, когда она обрела свободу иным путем. Поскольку она не чувствует себя уверенной в мужском мире, ей необходима ниша, где она могла бы укрыться, символ того мира, который она привыкла искать внутри себя самой. Следуя женской традиции, она сама натирает полы и готовит пищу, вместо того чтобы, как ее коллега-мужчина, питаться в ресторане. Она хочет жить и как мужчина, и как женщина, поэтому она перегружена и переутомлена. Она не хочет терять ни малейшей крупицы женственности потому, что стремится добиться как можно большего успеха в отношениях с другим полом. И именно в области сексуальных отношений перед ней встают самые трудные проблемы. Для того чтобы стать полноценным, равным мужчине индивидом, женщине должен быть доступен мир мужчин так же, как мужчине доступен мир женщин, ей должен быть доступен Другой; однако требования Другого в обоих случаях несимметричны. Положение, состояние, известность, которых добилась женщина, могут восприниматься как ее имманентные достоинства и увеличивать ее сексуальную привлекательность. Но сам факт автономной деятельности делает сомнительной ее женственность, и женщина это знает. Поэтому независимая женщина, особенно женщина интеллигентная, которая осознает свою ситуацию, страдает от комплекса неполноценности. Она не может посвящать своей внешности столько времени, сколько посвящает ей кокетка, для которой единственная цель в жизни – это успех у мужчин. Как она ни старается следовать советам специалистов, она все равно остается дилетанткой в мире элегантности. Женское очарование предполагает, что трансценденция сходит до уровня имманентности и выражается лишь в едва заметном трепете плоти; следует превратиться в добычу, не осознавая себя таковой. Но интеллигентная женщина знает, что она предлагает себя, знает, что она – сознание, субъект, да и невозможно, как по мановению волшебной палочки, изменить свой взгляд и превратить глаза в пустые небесные или водяные блики; невозможно сдержать порыв тела, устремленного к преобразованию мира, и превратиться в статую, оживляемую лишь смутным трепетом. Интеллигентная женщина, преодолевая страх перед неудачей, старательно пытается сыграть эту роль. Но сознательные усилия – это тоже активная деятельность, поэтому в этой роли она проваливается. Интеллигентная женщина совершает те же ошибки, которые совершает стареющая женщина: первая пытается скрыть свои мозги, так же как вторая – свой возраст; она одевается как девочка, без всякой меры украшает свою одежду цветами, оборками, выбирая для нее яркую материю. Она постоянно разыгрывает детское изумление, резвится, скачет, лепечет, изображает развязность, легкомыслие, непосредственность. Она похожа на тех актеров, которые, будучи не в состоянии вызвать в себе чувства, приводящие к расслаблению определенных мускулов, усилием воли напрягают другие мускулы, например тянут вниз веки или уголки рта, вместо того чтобы расслабить их и дать им свободно опуститься. Точно так же женщина с головой тужится изобразить непосредственность. Тщетность усилий раздражает ее; за абсолютно наивным выражением лица внезапно проскальзывают проблески слишком острого ума, в доверчиво приоткрытых губах появляется что-то фальшивое. Ей трудно овладеть искусством нравиться, оттого что в отличие от своих сестер-рабынь она не одержима одним лишь стремлением пленять; как бы сильно ни было ее желание соблазнить мужчину, она не пропитана им до мозга костей. Чувствуя свою несостоятельность, она приходит в ярость и стремится взять реванш, используя приемы, к которым обычно прибегают мужчины; вместо того чтобы слушать, она говорит, высказывает тонкие мысли, описывает оригинальные чувства. Вместо того чтобы соглашаться с собеседником, она ему противоречит, стремится одержать над ним верх. Г-жа де Сталь ловко пользовалась и мужской и женской тактикой и одерживала таким образом поразительные победы; редкий мужчина мог устоять перед ней. Однако вызывающее поведение, которое, например, часто встречается у американских женщин, как правило, не покоряет, а раздражает мужчин. Причиной же такого поведения является скептическое отношение мужчин к женщинам. Если бы они были готовы любить не рабыню, а равное им существо – а ведь мужчины, лишенные высокомерия и комплекса неполноценности, так и поступают, – то женщин перестала бы мучить постоянная мысль о собственной женственности и они стали бы естественней, проще и без стольких усилий вели бы себя так, как это свойственно женщинам, каковыми они, в конце концов, и являются. Справедливости ради нужно отметить, что мужчины начинают привыкать к новому положению женщины, а женщины, не чувствуя к себе предвзятого отношения, стали значительно более естественны. Теперь работающая женщина не пренебрегает женственностью и не теряет сексуальной привлекательности. Но это завоевание, которое знаменует собой прогресс на пути к равенству, все еще остается неустойчивым. Дело в том, что женщине значительно труднее, чем мужчине, вступать с противоположным полом в те отношения, к которым она стремится. Ее эротическая и сентиментальная жизнь наталкивается на многочисленные препятствия. Но в этом отношении и зависимая женщина не имеет никаких привилегий: в том, что касается секса и чувств, большинство замужних женщин и куртизанок глубоко ущемлены. Проблемы, с которыми сталкивается в этой области независимая женщина, бросаются в глаза просто потому, что она идет по пути борьбы, а не смирения. Ведь все житейские проблемы можно разрешить, тихо похоронив их. Поэтому женщине, которая убивает свои стремления и желания, жить проще, чем той, которая старается жить полной жизнью. Однако эта последняя не желает, чтобы ей ставили в пример первую. Она чувствует себя обойденной судьбой, лишь сравнивая свою жизнь с жизнью мужчины. Женщина, которая занимается активной, ответственной деятельностью, которая упорно преодолевает возникающие перед ней препятствия, нуждается, так же как мужчина, не только в удовлетворении своих физических потребностей, но и в отдыхе и развлечении, которые она может испытать благодаря удачным сексуальным похождениям. Однако до сих пор еще существуют общественные круги, где за ней не признают права на свободу подобного рода. Пользуясь ею, женщина рискует погубить свою репутацию и карьеру. В любом случае от нее требуют лицемерия, которое тяготит ее. Чем более высокого общественного положения она достигла, тем вероятнее, что на ее поведение закроют глаза. Но в провинции за ней, как правило, пристально следят. Даже при самых благоприятных обстоятельствах – то есть когда женщине не угрожает общественное мнение – ее положение в этом вопросе отличается от положения мужчины. Различия объясняются как традициями, так и теми проблемами, которые возникают у женщины в связи с особой природой ее эротики. Мужчине ничто не мешает вступать в мимолетную половую связь, которая, на худой конец, может успокоить его плоть и принести ему моральную разрядку. Нашлись женщины, правда в небольшом количестве, которые потребовали, чтобы для женщин также были открыты публичные дома. В романе под названием «Номер 17» одна женщина предлагала открыть дома, где мужчины за плату удовлетворяли бы «сексуальные потребности» женщин[458]. Кажется, в Сан-Франциско когда-то существовало подобное заведение. В него ходили только девочки из публичных домов, которых забавляло, что там они не получают плату, а платят сами. Однако их сутенеры добились того, что его закрыли. Такой выход из положения и утопичен, и нежелателен. Да и скорее всего, он не будет иметь успеха, поскольку, как нам известно, у женщин «сексуальное удовлетворение» не наступает так же механически, как у мужчин, и большинство из них не смогли бы отдаваться сладострастию на таких условиях. Во всяком случае, на сегодняшний день такой возможности для них не существует. Что касается поисков на улице случайного партнера на ночь или на какое-то время, то, если даже предположить, что обладающая сильным темпераментом и преодолевшая все сдерживающие факторы женщина относится к ним без отвращения, они представляют для нее значительно большую опасность, чем для мужчины. Она больше, чем мужчина, рискует заразиться венерическим заболеванием, поскольку предпринимать предосторожности для того, чтобы не передать такое заболевание, должен он. Кроме того, как бы осторожна она ни была, ей всегда грозит опасность забеременеть. Но главное заключается в том, что в отношениях между незнакомыми людьми, в которых верх берут животные инстинкты, значительную роль играет физическая сила. Незнакомая женщина, которую мужчина приводит к себе домой, не представляет для него большой угрозы, ему достаточно лишь не терять бдительности. Для женщины, которая приводит в свой дом незнакомого мужчину, дело обстоит совершенно иначе. Мне рассказывали о двух молодых женщинах, только что приехавших в Париж с целью «повидать жизнь». Пройдясь по ресторанам, они пригласили на ужин двух недурных собой сутенеров, с которыми познакомились на Монмартре. В результате сутенеры, применив силу и угрожая шантажом, ограбили их. Еще более знаменателен другой случай; речь идет о разведенной женщине сорока лет, которая целыми днями не покладая рук работала, для того чтобы прокормить троих детей-подростков и стариков-родителей. Она была еще хороша собой и привлекательна, но у нее совершенно не было времени на светскую жизнь или кокетство, как не было и желания по всем правилам соблазнять какого-либо мужчину. Однако она была чувственна и полагала, что, так же как и мужчина, имеет право удовлетворять потребности своего тела. Иногда по вечерам она бродила по улицам и находила мужчину. Но однажды ее очередной любовник, после того как они провели несколько часов в Булонском лесу, не захотел просто так отпустить ее. Он хотел узнать, как ее зовут, где она живет, хотел видеться с ней и даже поселиться вместе. За то, что она не приняла его предложения, он жестоко избил ее, и она убежала от него перепуганная, в синяках. Привязать к себе любовника, как нередко мужчина привязывает любовницу, содержа его или помогая ему, могут лишь богатые женщины. Среди них встречаются такие, которых устраивает подобная сделка: платя мужчине, они превращают его в орудие и обращаются с ним презрительно и небрежно. Однако, как правило, лишь пожилые женщины способны так резко отделять чувства от эротизма; у молодых же, как мы видели, эти две сферы тесно связаны. Даже многие мужчины не могут представить себе, как можно отделять плоть от сознания. Большинство женщин и подавно не хотят об этом и думать. Впрочем, такие отношения таят в себе обман, который женщины ощущают более остро, чем мужчины: ведь тот, кто платит, сам превращается в орудие, поскольку его партнер пользуется им для того, чтобы добывать себе средства к существованию. Благодаря своей гордости мужчина не замечает двусмысленности эротической драмы, ему не требуется делать усилий, чтобы обмануть себя. Женщина же более уязвима, более чувствительна, но при этом она более здраво рассуждает, она может обмануть себя, только прибегая к изощренной лжи. Поэтому чаще всего мужчина, которому она платит деньги, а для этого надо еще их иметь, не приносит ей удовлетворения. Большинство женщин, так же как большинство мужчин, хотят не только утолить свои желания, но при этом еще и сохранить чувство собственного достоинства. Когда мужчина наслаждается женщиной и дарит ей наслаждение, он утверждает себя в качестве единственного в своем роде субъекта, он властный завоеватель, щедрый даритель или и тот и другой вместе. Женщине со своей стороны хочется думать, что с помощью удовольствия она подчиняет себе мужчину, что она щедро осыпает его дарами. Поэтому женщина, стремясь внушить мужчине, что она ему необходима, и прибегая при этом к обещаниям возвышенного счастья, к игре на его галантности или к уловкам, возбуждающим в нем совершенно обезличенное желание, легко принимает это стремление за высокий дар. Благодаря такому выгодному для себя убеждению она может домогаться мужчины, не чувствуя унижения, поскольку считает, что ею движет великодушие. Так, в «Ранних всходах» «дама в белом», страстно ждущая ласки от Фила, высокомерно говорит ему: «Я люблю только нищих и голодных». На деле она сама ловко заставляет его стать в позу умоляющего. И тогда, пишет Колетт, «она устремилась в тесный и темный мирок, в котором в своей гордыне могла считать мольбу признанием в отчаянии и где подобные ей попрошайки упиваются собственной иллюзорной щедростью». Г-жа де Варанс относится к тому типу женщин, которые выбирают себе любовников среди молодых или несчастливых мужчин, а также тех, которые стоят ниже их на общественной лестнице, для того чтобы выдать свои желания за великодушие. Но есть и бесстрашные женщины, атакующие самых неприступных мужчин и приходящие в восхищение от мысли, что они их осчастливили, хотя на самом деле те уступают лишь из вежливости или страха. Если женщина, расставляющая мужчине ловушки, хочет убедить себя в том, что она его одаривает, то та, которая действительно одаривает, напротив, хочет думать, что она овладевает им. «Я из тех женщин, которые овладевают», – говорила мне как-то одна молодая журналистка. В действительности в подобных отношениях, не считая случаев насилия, никто никем не овладевает, и женщины, придерживающиеся такого взгляда, обманывают себя вдвойне. Дело в том, что мужчина нередко соблазняет женщину своей страстью и агрессивностью, он активно завоевывает согласие партнерши. О женщинах же, за редкими исключениями, среди которых можно назвать уже упоминавшуюся мною г-жу де Сталь, этого сказать нельзя. Чаще всего они могут лишь предлагать себя. Ведь большинство мужчин весьма ревностно относятся к своей роли, мужчине хочется пробудить в женщине неповторимое чувство, а не просто быть избранным ею для удовлетворения ее потребностей; такой выбор он рассматривает как эксплуатацию[459]. «Женщина, которая не боится мужчин, внушает им страх», – говорил мне один юноша. Нередко и от зрелых мужчин я слышала: «Терпеть не могу женщин, которые берут на себя инициативу». Стоит женщине слишком смело предложить себя, как мужчина отступает; он хочет побеждать. Итак, женщина может овладеть мужчиной, только превратившись в добычу. Она должна стать неодушевленным предметом, показать свою готовность к покорности. Добиваясь успеха, она думает, что приворожила мужчину по собственной воле, и ощущает себя субъектом. Но если мужчина выказывает ей пренебрежение, она рискует навсегда остаться ненужным предметом. Именно поэтому она чувствует себя глубоко униженной, если мужчина отвергает ее авансы. Мужчина, полагающий, что его обманули, также впадает в бешенство, но для него это не более чем неудача в одном из начинаний. Что касается женщины, то она добровольно превращается в плоть, погружается в смутные ощущения, ожидания и обещания. Она может победить, лишь теряя себя, следовательно она теряет все. Нужно быть грубо-бесчувственным или исключительно трезвомыслящим существом, чтобы смириться с подобным поражением. И даже в том случае, когда женщине удается соблазнить мужчину, ее победа вызывает сомнения, ведь, согласно общественному мнению, побеждает мужчина, именно он имеет женщину. Общество не допускает мысли, что женщина, как и мужчина, способна управлять своими желаниями; по распространенному мнению, она находится в их власти. Считается само собой разумеющимся, что мужчина наделен особой силой именно как индивид, в то время как женщина остается рабыней вида[460]. Ее либо представляют как абсолютную пассивность – и тогда она просто «подстилка, с ней спит любой, кто захочет». Она всегда под рукой, никогда не отказывает, ее используют как домашнюю утварь, она покорно отдается во власть смутных ощущений, мужчина зачаровывает ее и подбирает, как фрукт. Либо в ней видят отчужденную активность: в нее вселился дьявол, в ней притаилась змея, жадно поглощающая мужскую сперму. Как бы то ни было, никто не допускает даже мысли о том, что она попросту свободна. Во Франции особенно часто и с особым упорством путают свободную и легкодоступную женщину, причем доступность обозначает нежелание сопротивляться, отсутствие самоконтроля, недостаточность или даже отрицание свободы. Женская литература стремится разрушить этот предрассудок; например, Клара Мальро в романе «Портрет Гризельды» подчеркивает тот факт, что ее героиня не просто следует влечению, а совершает акт, за который берет на себя ответственность. В Америке сексуальная свобода женщины общепризнана, и это значительно улучшает ее положение. Но то явное пренебрежение, с которым во Франции относятся к «доступным женщинам» даже мужчины, пользующиеся их услугами, парализует многих женщин. Они боятся того, что о них подумают и что о них скажут. Даже если женщина презирает анонимные сплетни, у нее возникают реальные трудности с партнером, поскольку он олицетворяет общественное мнение. Очень часто он считает, что половые отношения – это та область, в которой должно утверждаться его агрессивное превосходство. Он хочет не получать, а брать, не обмениваться, а овладевать силой. Он хочет взять от женщины больше, чем она готова дать, требует, чтобы ее согласие превратилось в поражение, а слова, которые она ему шепчет, – в насильно вырываемые признания. Если она испытывает наслаждение, то, по его мнению, она признает себя рабыней. Так, Клодина идет навстречу Рено и без всяких промедлений подчиняется ему, но он все-таки опережает ее; он спешит совершить над ней насилие, несмотря на то что она готова отдаться ему, и не разрешает ей закрывать глаза, чтобы, наблюдая за их выражением, наслаждаться своим триумфом. В «Уделе человеческом» властный Ферраль упрямо зажигает лампу, которую Валери хочет потушить. Гордая, требовательная женщина воспринимает мужчину как противника, но в этой борьбе она вооружена много хуже, чем он. Во-первых, на его стороне физическая сила, и поэтому ему легче навязывать свою волю. Кроме того, напряжение и активность соответствуют его типу эротики, тогда как женщина, отказывающаяся от пассивности, разрушает ту основу, на которой покоится ее наслаждение. И хотя она старательно изображает покорность, удовольствия она не испытывает. Вот почему большинство женщин, не желающих пожертвовать своей гордостью, становятся фригидными. Нечасто встречаются любовники, которые позволяют своим любовницам удовлетворять деспотические или садистские наклонности, но еще реже встречаются женщины, которые получают полное эротическое удовлетворение благодаря своей покорности. Существует путь, который представляется женщине значительно менее тернистым: это мазохизм. Если днем ей приходится работать, бороться, брать на себя ответственность, рисковать, то с какой радостью ночью она покоряется капризам сильного мужчины. Влюбленной и неопытной женщине и в самом деле нередко нравится отречься от себя и полностью отдаться во власть деспотической воле. Но для этого ей нужно чувствовать себя действительно покоренной. Женщине же, которая в жизни постоянно имеет дело с мужчинами, нелегко поверить в их безусловное превосходство. Мне рассказывали о женщине, которая, не будучи настоящей мазохисткой, была очень «женственна», то есть ощущала глубокое удовольствие, забываясь в объятиях мужчины. После того как в семнадцатилетнем возрасте она впервые вышла замуж, она поменяла нескольких мужей и многочисленных любовников, которые принесли ей немало радости. Позже, когда она справилась с трудным делом, во время которого ей пришлось распоряжаться мужчинами, она стала жаловаться на фригидность. Прежнее безмятежное самозабвение стало для нее невозможным, потому что она привыкла считать себя выше мужчин, в ее глазах они утратили авторитет. Когда женщина начинает сомневаться в превосходстве мужчин, их притязания лишь уменьшают то уважение, которое она могла бы к ним испытывать. Мужчина, который в постели хочет предстать самым что ни на есть свирепым самцом, из-за своей наигранной мужественности кажется опытной женщине инфантильным, она видит в его поведении лишь желание отделаться от старого комплекса кастрации, от прежней отцовской власти или еще от какого-либо наваждения. Не только из гордости любовница отказывается уступать капризам любовника. Дело в том, что она хочет иметь дело со взрослым мужчиной, который живет в реальном, а не воображаемом мире. Склонной к мазохизму женщине приходится переживать глубокое разочарование: вымученное или снисходительное материнское попустительство не имеет ничего общего с самоотдачей, о которой она мечтала. И она либо удовлетворяется смехотворными играми, разыгрывая покорность и зависимость, либо стремится заполучить так называемого «выдающегося» мужчину, в надежде, что он станет ее повелителем, либо становится фригидной. Как мы уже говорили, и садизма и мазохизма можно избежать. Для этого каждый из любовников должен видеть в своем партнере подобное себе существо. Если и мужчина и женщина проявляют немного скромности и великодушия, то мысли о победе и поражении отступают и любовь превращается в свободный обмен чувствами. Но как это ни парадоксально, женщине значительно труднее, чем мужчине, признать в представителе другого пола подобное себе существо. Именно потому, что мужская каста занимает высшее положение в обществе, мужчина может относиться к самым разным женщинам с ласковым уважением. Женщину любить просто: во-первых, она чаще всего вводит любовника в новый для него мир, который он с удовольствием исследует вместе с ней; во-вторых, по крайней мере в течение какого-то времени она вызывает интерес, забавляет. Наконец, оттого что она живет в подчинении и ее возможности ограниченны, все ее положительные качества представляются достижениями, а ее заблуждения кажутся простительными. Стендаль восхищается г-жой де Реналь и г-жой де Шастеле, несмотря на их очевидные предрассудки. У женщины могут быть сумбурные мысли, она может быть неумной, недальновидной, трусливой, и мужчина не ставит ей всего этого в вину. По его мнению – нередко вполне обоснованному, – она жертва своей ситуации. Он мечтает о том, какой она могла бы быть и, возможно, станет… Ей можно дать фору, ей также можно многое приписывать, поскольку она не представляет собой ничего определенного. Именно эта неопределенность быстро утомляет любовника, но в ней также содержится тайна, откровение, которые соблазняют его и вызывают у него легкую нежность. Испытывать дружеские чувства к мужчине значительно труднее: ведь он представляет собой лишь то, чего добился собственными силами, и ничего больше, его надо любить за то, что он действительно делает, а не за неопределенные обещания и возможности. Он несет ответственность за свои действия и мысли, для него нет снисхождения. Для того чтобы стать ему близким человеком, нужно одобрять его действия, разделять его мнения, цели. Жюльен может любить легитимистку, но такая женщина, как Ламьель, не может испытывать нежных чувств к мужчине, образ мыслей которого она презирает. Даже той женщине, которая готова к компромиссам, трудно быть снисходительной. Ведь мужчина не открывает перед ней трогательный мир детства, она встречается с ним в мире, общем для них обоих, и он приносит ей лишь себя самого. Сосредоточенный на себе, определенный, полный решимости, он не поощряет мечтаний. Когда он говорит, его надо слушать, ведь он принимает себя всерьез. Если же он неинтересен женщине, то ей становится скучно с ним, его присутствие тяготит ее. Только совсем молодых мужчин можно без труда украсить чудесным ореолом, в них можно найти тайну и обещание, к ним можно относиться снисходительно, не принимать их всерьез. Это одна из причин, по которой зрелые женщины находят их столь соблазнительными. Однако сами молодые мужчины, как правило, предпочитают молодых женщин. Тридцатилетняя женщина обычно общается со зрелыми мужчинами. И конечно, среди них она может встретить таких, которые оправдают и ее уважение, и ее дружбу. Но в этом случае ей очень повезет, если в их поведении не будет высокомерия. Самое трудное в любовных приключениях женщины, в которых принимает участие не только ее душа, но и тело, – это встретить мужчину, которого она считает равным себе и который при этом не считает ее ниже себя. Мне могут возразить, что обычно женщины не склонны превращать все это в проблему. Они пользуются случаем и не задают себе лишних вопросов, они научились справляться с оскорбленной гордостью и неудовлетворенной чувственностью. Это верно. Но верно и то, что они таят в своих душах немало разочарований, унижений, сожалений и обид, подобных которым мужчины обычно не испытывают. Даже из неудачного любовного приключения мужчина обязательно извлечет хотя бы одну выгоду: удовольствие. Женщине же оно зачастую может не принести ничего. Даже если она равнодушна к партнеру, она вежливо уступает, когда приходит решающий момент. Бывает, что любовник оказывается импотентом, и тогда она страдает оттого, что, совершив безрассудный поступок, попала в смешное положение. Если ей не удается испытать наслаждение, ей кажется, что ее провели, надули; если же она удовлетворена, то ей хочется надолго удержать любовника. Ее утверждения о том, что она ищет лишь кратковременных любовных приключений и не ждет от них ничего, кроме удовольствия, редко бывают абсолютно искренними. Дело в том, что удовольствие не приносит ей освобождения, напротив, оно привязывает ее к любовнику. Любое расставание, даже мирное, причиняет ей боль. Именно поэтому женщины значительно реже, чем мужчины, тепло отзываются о своих бывших любовниках. Природа женской эротики, трудности свободной сексуальной жизни склоняют женщину к единобрачию. В то же время ей значительно труднее, чем мужчине, сочетать любовную связь или брак с карьерой. Случается, что любовник или муж не хочет, чтобы она работала. Это приводит ее в замешательство. Вспомним хотя бы «Странницу» Колетт, которая страстно жаждет мужского тепла, но страшится супружеских уз. Если женщина уступает, она теряет свободу; если же она упорствует, то обрекает себя на иссушающее одиночество. Большинство современных мужчин не возражают против того, чтобы их подруга занималась профессиональной деятельностью. Романы Колетт, в которых описываются молодые женщины, вынужденные ради семейного мира пожертвовать своей профессией, несколько устарели. Совместная жизнь двух свободных людей обогащает их обоих, для каждого из них профессиональная деятельность партнера представляет собой залог собственной независимости. Женщина, способная себя содержать, освобождает мужчину от тяжелого бремени, которое было платой за то, что он держал ее в рабстве. Если мужчина действительно полон доброй воли, то великодушные и снисходительные любовники или супруги достигают абсолютного равенства[461]. Бывает даже, что мужчина выступает в роли преданного слуги. Так, Льюис создавал вокруг Джордж Элиот ту благоприятную атмосферу, которую обычно создают жены вокруг своих властителей-мужей. Однако чаще всего забота о согласии в семье по-прежнему ложится на плечи женщины. Мужчина находит совершенно естественным, что домом, уходом за детьми и их воспитанием занимается она одна. Сама женщина полагает, что, выходя замуж, она берет на себя определенные обязанности, которые должна выполнять, как бы ни была занята. Ей не хочется лишать мужа тех преимуществ, которые бы он приобрел, женившись на «настоящей женщине». Ей хочется быть элегантной, хорошей хозяйкой, нежной матерью, то есть такой, какой обычно бывают жены. Такое бремя вскоре становится изнурительным. Она взваливает его на себя как из уважения к своему партнеру, так и из верности себе: ведь в ней живет желание не упустить ничего, что выпадает на женскую долю. Оставаясь сама собой, она становится еще и напарником мужа, живет его заботами, интересуется его успехами не меньше, а иногда и больше, чем своей собственной судьбой. Ее приучили уважать мужское превосходство, и возможно, что она до сих пор считает, что первое место должно принадлежать мужчине. Иногда также она отказывается от притязаний на это место из страха разрушить свою семью. Она мечется между стремлением к самоутверждению и стремлением к самоустранению и мучительно страдает от этой раздвоенности. Однако есть одно преимущество, которое женщина извлекает из своего униженного положения: поскольку женщина в принципе располагает меньшими возможностями, чем мужчина, она не может априори чувствовать свою вину по отношению к нему. Доброжелательно настроенный мужчина обязан «бережно» относиться к женщине, поскольку у него в жизни больше возможностей, чем у нее. Поэтому он позволяет внушить себе угрызения совести, жалость, рискует попасть в руки женщин, которые из-за своей безоружности становятся «надоедливыми» и «ненасытными». Женщина, завоевавшая мужскую независимость, пользуется значительным преимуществом: в сексуальных отношениях она имеет дело со свободными и активными индивидами, которые – как правило – не паразитируют на ее жизни, не угнетают ее своей слабостью, не требуют от нее удовлетворения своих потребностей. Однако в действительности лишь немногим женщинам удается создать свободные отношения с партнерами; не столько мужчина стремится опутать их цепями, сколько они сами выковывают их для себя, становясь по отношению к нему в позицию влюбленной женщины. В течение двадцати лет, проведенных в ожиданиях, мечтах и надеждах, девушка лелеет миф о герое, освободителе и спасителе. Независимость, обретенная благодаря работе, не может заглушить ее стремления к возвышенному самоотречению. Если бы ее воспитывали точно так же[462], как мальчика, она без труда преодолела бы отроческий нарциссизм; но, и став взрослой, она лелеет тот культ собственного «я», к которому ее склоняла вся ее юность. Свои профессиональные успехи она превращает в достоинства, украшающие ее образ. Ей необходимо, чтобы ее редкие качества обнаруживались и освящались взглядом высшего существа. Хотя она строго судит мужчин, общаясь с ними в повседневной жизни, в ней живет уважение к мужчине, и, встречая такого, она готова броситься ему в ноги. Получить смысл жизни в подарок от божества легче, чем приобрести его собственными усилиями. Общество побуждает женщину верить в возможность даруемого спасения, и она не отказывается от этой веры. Иногда она полностью отказывается от независимости и становится просто влюбленной женщиной. Чаще же она пытается быть одновременно и независимой и влюбленной. Однако любовь-поклонение, любовь-самоотречение разрушительна, она занимает все мысли, не дает ни минуты покоя, она неотступна и деспотична. В случае профессиональных неудач женщина страстно ищет убежища в любви, ее провалы на работе приводят к сценам и требованиям, от которых страдает любовник. При этом сердечные страдания отнюдь не усиливают ее профессионального рвения, напротив, образ жизни, мешающий ей вступить на славный путь великой любви, раздражает ее. Одна женщина, работавшая десять лет тому назад в политическом журнале, издаваемом женщинами, говорила мне, что в редакции редко говорили о политике, но зато постоянно говорили о любви: одна жаловалась, что ее любят лишь за ее тело и не признают ее тонкого ума, другая вздыхала, что в ней замечают только ум и не интересуются ее прелестным телом. Для того чтобы женщина могла влюбляться так, как влюбляется мужчина, то есть свободно, не ставя под вопрос самого своего бытия, нужно, чтобы она реально ощущала себя равной ему, чтобы она в подобного рода делах проявляла одинаковую с ним решимость. Это, однако, как мы сейчас увидим, встречается нечасто. Существует одна женская функция, в которой в настоящее время полная свобода невозможна: это материнство. В Англии и Америке женщина по крайней мере может по собственной воле отказаться от выполнения этой функции благодаря противозачаточным средствам; во Франции, как нам известно, она нередко вынуждена прибегать к болезненным и дорогостоящим абортам. Часто у нее против ее воли рождается ребенок, что губит ее профессиональную жизнь. Выполнение этой обязанности тяжким бременем ложится на плечи женщины еще и потому, что современная мораль не разрешает ей заводить ребенка тогда, когда ей этого хочется. Мать-одиночка шокирует общество, рождение вне брака порочит ребенка. Для того чтобы стать матерью, женщина должна либо связать себя узами брака, либо пожертвовать своей репутацией. В связи с этим женщины так сильно интересуются искусственным осеменением. Дело не в том, что они отвергают объятия мужчин, а в том, что они надеются, что общество наконец допустит свободное материнство. Заметим еще, что из-за отсутствия хороших яслей и детских садов появление ребенка полностью парализует активную деятельность женщины; ведь она может продолжать работать, только если будет оставлять его на родителей, друзей или прислугу. В результате женщина должна выбирать между бездетностью, которая нередко оборачивается для нее мучительным лишением, и обязанностями, которые сложно совместить с требованиями карьеры. Итак, сегодня независимая женщина разрывается между своими профессиональными интересами и заботами об исполнении женского долга. Ей трудно обрести равновесие, она может прийти к нему лишь ценой уступок, жертв и уловок, которые держат ее в постоянном напряжении. Именно в этом, а не в физиологических особенностях женщин следует искать причину нередко присущих им нервозности и физической слабости. Трудно сказать, какую роль в этом играет само физическое строение женщины. Например, некоторые полагают, что менструации мешают женщине вести активный образ жизни. Но женщины, труды или действия которых широко известны, обращали на них, по-видимому, мало внимания. В чем тут дело: может быть, они добились успеха именно потому, что ежемесячные недомогания протекали у них в легкой форме? Можно предположить и противоположное: легкая форма недомоганий объясняется тем, что они ведут активную жизнь, стремятся достичь поставленных целей. Ведь если женщина сосредоточена на болезненных ощущениях, то они обостряются. Те же женщины, которые занимаются спортом или работают, меньше других страдают от них потому, что не сосредоточивают на них внимание. У этих недомоганий имеются, конечно, и органические причины. Я знала весьма энергичных женщин, которые каждый месяц как минимум сутки проводили в постели с ужасными болями. Однако это нисколько не мешало их деятельности. Я убеждена, что бо́льшая часть болезней и недомоганий, угнетающих женщину, имеют психические причины. Об этом, впрочем, мне говорили и гинекологи. Постоянные усталость и бессилие, которые испытывает женщина, объясняются, как я уже говорила, моральным напряжением, бесчисленными обязанностями, а также противоречиями, в силках которых она бьется. Это вовсе не означает, что ее боли – мнимые, они так же реальны и мучительны, как и та ситуация женщины, которая их порождает. Однако сама эта ситуация не зависит от женского организма, скорее организм реагирует на нее. Следовательно, здоровье женщины не будет мешать ее работе, если она займет в обществе подобающее ей место; напротив, работа, не позволяя женщине постоянно прислушиваться к себе, будет способствовать улучшению ее самочувствия.