— Миа, вина? — интересуется Виталий. — Да, пожалуй, — нервно отвечаю я. Может, хоть это меня успокоит? — Тогда нам бутылочку «Мадрасы», — говорит директор и обращается к брату: — Кость, ты будешь? — Воздержусь, — цедит он. — Хорошо, а поесть… Что посоветуете сегодня? Когда заказ сделан, официант удаляется. Виталий нанизывает меня на взгляд. Хорошо, что Костя рядом. Так безопаснее. — Перейдем к делу? — складывая руки в замок, говорит Виталий. — Давно пора. Виталий рассказывает про офис, про новых сотрудников. Он уже всех нанял. Нам остается только научить. Я поражаюсь его скорости. Как можно столько успеть за одну неделю? — Если справитесь, в субботу будем уже дома, — заключает он. — То есть мы пробудем здесь всего четыре дня? — Как же хорошо. Мне становится легче, не то от четвертого бокала вина, не то от этой новости. — Если справитесь, — подчеркивает директор. — Попросим счет? — спрашивает Константин. Видимо, ему порядком надоело присутствие брата. — Костя, какой ты нетерпеливый. Я думал, мы посидим, поболтаем. Да, Миа? — Пожалуй, я лучше пойду в номер. Завтра трудный день, — маскируя нервозность за доброжелательностью, говорю я и встаю из-за стола. Мужчины следуют за мной. — Доброй ночи. — Доброй, Миа, доброй, — с лживой добротой произносит директор. В глазах лед. Мне хочется уйти от него и как можно скорее. Разворачиваюсь и шагаю прочь, подавляя в себе желание, перейти на бег. Я кожей ощущаю, как его взгляд прожигает во мне дыру. Путь от столика до двери кажется мне равносильным сотне километров пройденных пешком. Как только выхожу из кафе, набираю в грудь побольше воздуха. До чего же он бывает «тяжелым». Вхожу в лифт и прежде, чем створки успевают закрыться, чья-то рука просовывается между ними. Я вздрагиваю. Неужели это он? Двери разъезжаются, и на меня обрушивается красивый карий «мир». Я улыбаюсь. Громов тоже и входит в кабину. — Ушла в этом платье. Бросила меня одного, — начинает перечислять Костя, сохраняя расстояние вытянутой руки между нами. Смотрю на него как завороженная. Радуюсь, что он здесь. Кажется, вино ударило в голову. Громов продолжает: — Смотришь на меня вот так. Думаешь, я тебя прощу? Он засасывает меня в стерильно-порочный «мир» своих глаз. Я падаю, тону, захлебываюсь, жажду. Нет, только не так. «Я люблю своего мужа», — проговариваю про себя. Двери открываются, мы выходим наружу. Очень вовремя. — Мне не нужно твое прощение, Громов, — лепечу я. — Это ты должен его попросить. — За что? Останавливаемся у дверей наших номеров. — За то, что ты отобрал у меня право выбирать. За то, что молчишь. За то, что играешь, — расхожусь я. — Тише-тише. Сбавь обороты. — Ухмыляется он и прижимается спиной к стене. Я смотрю на него сквозь винную пелену, и мне в голову приходит мысль. Тем временем Громов продолжает: — Так я никогда не решусь… — Дотронься. — Я прерываю Константина и кладу его ладонь на свою левую грудь. В его взгляде удивление смешивается с испугом. — Чувствуешь? — Я заглядываю в карие глаза — ошеломление. — С тех пор, как я встретила тебя, там образовалась воронка, которая вкрутила тебя в меня.– Одной рукой я удерживаю его руку на груди, а другой дотрагиваюсь до своей головы, стуча пальцем по виску. — Ты здесь и здесь. — Громов смотрит на меня, не мигая. — Во мне живешь ты… и мой муж. Вам тесно, понимаешь? Мне уже едва ли есть, чем дышать. Я не могу так, Кость. Не могу. Я пытаюсь тебя понять, но не выходит. Ты далеко и близко. Ты целуешь и молчишь. Хватит. Остановись здесь и сейчас. Мы — невозможно. Ты сам сказал. К чему эти игры? Чего ты хочешь? Я замолкаю и отшатываюсь к своей двери. Не могу поверить, что только что произнесла эту речь. Проклятая «сыворотка» правды. Гляжу на него. С нежностью, с болью. Все перемешано. — Миа, ты сейчас серьезно? — Нет, я шучу, — усмехаюсь я и начинаю истерически смеяться. Константин ошарашено смотрит на меня. «Пора бы уже привыкнуть к таким выходкам Миа», — думаю сама про себя и открываю дверь номера. Затем вваливаюсь внутрь, чуть не упав. — Чертовы каблуки, — бурчу себе под нос и скидываю их, раскидывая в разные стороны. Оборачиваюсь, все расплывается. Когда я успела стать такой пьяной? Пытаюсь поймать фокус. Громов застывает на пороге. — Что-то еще? — спрашиваю, и, не дожидаясь ответа, прохожу вглубь номера. Под его пристальным взглядом я падаю на кровать и закрываю глаза. Голова кружится. Снова открываю. Он стоит у моих ног. — Тебе плохо? Я сажусь, свешиваю ноги с кровати и поднимаю на него глаза. — Выйди, — выдавливаю я и медленно встаю, слегка покачиваясь. Громов не двигается с места. — Хорошо. Тогда выйду я. Я подхожу к нему вплотную. Константин напрягается. Запускаю руку в карман его брюк. Громов наблюдает. Достаю оттуда ключ от его номера и, торжествуя, делаю шаг в сторону выхода. Как он хватает меня за руку и дергает на себя. Я не удерживаю равновесие и падаю прямо в его объятия. Глаза в глаза, нос к носу. Я слишком пьяна, чтобы здраво мыслить, но происходит что-то неправильное. Что-то за рамками. Вдруг чувствую запах мускуса. Меня тошнит. Только не это! Я дергаюсь, прижимаю руку ко рту и чудом успеваю добежать до туалета. Когда эта пытка заканчивается, я умываюсь холодной водой. Затем смываю макияж. Кажется, отпускает. Что на меня нашло? Выхожу. Константин сидит на моей постели и нервно крутит ключ в руках. Вдруг он поднимает голову и пронизывает меня взглядом. — Ты как? — ласково спрашивает Громов. Я киваю и мнусь на месте. Почему он здесь? Чего ждет? — Мой ключ, — говорит он и поднимается на ноги. Комната становится тесной. Недоуменно смотрю на него и немного морщусь. — Ты забрала мой ключ. — Он кладет, по всей видимости, мой на стол. — А. Ключ. — Я оглядываю руки, осматриваюсь вокруг. Заглядываю в ванную. Ключ с брелоком лежит на полу, около унитаза. Что я за дура? — Держи. — Протягиваю ему искомое и туплю глаза в пол. Внезапно, мне стыдно. Я столько всего ему наговорила. — Ты точно в порядке? Я качаю головой как китайский болванчик. С минуту он смотрит на меня с высоты своего роста и вдруг спрашивает: — Знаешь, что самое сложное? — Что? — Любить. — Нет. — Я мотаю головой. — Самое сложное влюбляться, когда любишь. — Поправка. Думаешь, что любишь. — А-а. Сердце способно принять одну любовь и тысячи влюбленностей, но они затмевают друг друга. В конечном итоге остается что-то одно. И это ты сам выбираешь. — Не любовь ли конечная цель каждого? — Возможно, но мы не можем контролировать «западание» на кого-либо, хотя при этом можем любить того, кто рядом. — То есть и то, и другое неизбежно? — Именно. — А у нас что? Прямой вопрос — надо же! — Это ты сам реши, — отрезаю я и добавляю: — Спокойной ночи. Громов выходит, закрывая за собой дверь. Я ложусь на кровать и изучаю трещинку на потолке. Как я могла признаться в своих чувствах Константину? Что за тираду я выдала? Должно быть, он думает, что я сумасшедшая. Еще этот странный разговор. Однако, он по-прежнему молчит. Значит, мне кажется. Ну, нет. Невозможно. Столько знаков, столько намеков. Я определенно ему нравлюсь. Но есть ли большее?.. А нужно ли большее? Пожалуй, я не готова. Если услышу от него подобное, умру на месте. Как это остановить? Как перестать желать его? Тем более здесь, где нет Валеры, где меня никто не знает. Глава 19 Утро встречает меня настойчивым стуком в дверь. Отрываю голову от подушки в надежде, что показалось, но «удар» повторяется. — Уходи, — бормочу себе под нос, хриплым голосом. Этот кто-то тарабанит снова. — Иду, — кричу уже громко и хватаюсь руками за голову. Больше никогда не буду пить. Открываю дверь, и передо мной появляется свежий гладковыбритый Громов. Невыносимо.