– Родная, прости. – Ты не вернешься… – Светланка прикрыла руками глаза и отвернулась. – Не понял? Что ты только что сказала? – я ушам своим не верил. – Ты все слышал. И все понял, – злится и плачет. – ??? – Я кивнул своим мыслям и, не развивая этот диалог дальше, стал собираться. – Я не спрашиваю почему, я это знаю. Но я чувствую, ты не вернешься, – прилетело мне в спину. – Свет, ну нельзя так перед дорогой, – начинаю злиться. – Когда это ты обращал внимание на приметы? – удивленно посмотрела на меня супруга и смахнула слезы. – С вашим появлением в моей жизни. – Ты только что вылез из могилы, зачем вновь испытывать судьбу? – теребя в руках платок, Света умоляюще посмотрела на меня. – Ты же сама сказала, что все понимаешь? – я грубил, но лишь для того, чтобы заставить себя не думать о том, что жена права. Я – майор Красной Армии Новиков. На дворе стоит сентябрь 1943 года. И я только что нарушил обещание не возвращаться в действующую армию. Обещание своим родным и близким я дал, когда вернулся с последнего задания. Точнее, меня вернули оттуда практически по частям. Раны были тяжелые, долго восстанавливался. Только дома я лежал два месяца. До этого в госпитале и даже в Исландии успел полечиться. Точнее, пока с задания выползали, меня там подлатали. Потихоньку вылез все же. А сейчас даже форму набрал. Почти как прежде стал, вот только голова… Да, голова покоя не давала. Злость поселилась во взгляде, разговаривать спокойно вообще могу с трудом. Приходится контролировать буквально каждое слово. С женой иногда разговариваю на повышенных тонах. Она сначала ответит, но потом, видимо, вспомнит, кто я и кем был на войне, успокаивается. Хотя когда только узнала, сутки со мной не разговаривала. Говорит, что никак не ожидала такого от вроде бы хорошего человека. Я ей тогда просто ответил: – Родная, если уйдешь, пойму. Но каждый должен делать только то, что он умеет лучше всего. Я – стрелок, я умею делать то, что не удается другим. – Дурак! Куда я уйду от тебя. Прекрасно знаешь, что я без тебя жить не могу. Я понимала, конечно, что на войне убивают. Но никак не думала, что это можно делать вот так, хладнокровно. У тебя взгляд стал совсем другой. – А как воюют командиры, ты знаешь? Генералы, отправляющие на смерть целые дивизии? Я – убиваю врагов! – Тогда она меня и правда зацепила. Но я о своей «профессии» теперь думал совсем иначе, чем ранее. – Любой командир на фронте – бомба, я же – пуля. И что не так у меня с глазами? – Прости, я все поняла. Больше не буду так думать. Ведь все вы воюете для того, чтобы мы жили, – Светик завела обычную песню. – Это ты прости. – «А все-таки, что с глазами-то не так? Что она в них увидела?» – подумал я. Хорошо хоть девчонки мои ничего плохого во мне не видят, пока по крайней мере. Вроде не пугаются, всегда рады, когда я дома, и печалятся, когда приходится уходить. Но главное – они меня любят, все. Война шла на удивление легче, чем это было в мое время. Если так вообще можно выразиться. Рядовой состав вермахта, наглядевшись на устранение своих командиров, временами просто бросал оружие и отступал. Ведь это только я и несколько таких групп, как моя, занимались устранением высшего комсостава вермахта. А сколько десятков наших спецгрупп снайперов охотились за простыми командирами. Выбивали всех, до лейтенанта включительно. Немчура в последнее время даже пошла по нашим стопам и запретила командирам надевать офицерскую форму. Но это плохо помогало. Наши уже приноровились к повадкам офицерья и с удовольствием их «работали». Представьте себе локальное наступление, ну, скажем, батальона. Раньше ведь как, немчура после артиллерийской подготовки вставала и под прикрытием пулеметов перла вперед, иногда во весь рост и пешком. А теперь? Пушкари у немцев если пару минут подолбят, и то для них хорошо, пехтура встает, а пулеметы-то молчат. Нет пулеметчиков-то уже. Начинают атаку и валятся друг за другом. Еще бы, у нас в каждом отделении снайпер и пулемет. Причесывают так, что фрицы сразу лапки вверх тянут. А куда им деваться, назад повернут, до своих окопов не добегут, вот и сдаются. А нам хорошо, стрельбы меньше, зато работников больше. Разрушили-то о-го-го сколько, вот и работают. Не все нашим старикам да бабам горбатиться. Фронт подходит к границе, как я уже говорил, немцы отступают, ожесточенного сопротивления почти нет. Упертые попадаются, но эти части заваливают бомбами и напалмом. Румыны и итальяшки уже заявили о выходе из коалиции с Гитлером, тот, наверное, совсем на дерьмо изошел после этого. Дуче макаронники уже шлепнули, румыны тоже своего Антонеску не сильно любили. Короче, дела идут. У нас в маршалах все те же, что и в моем времени, плюс десяток новых имен в генералитете появился. Бойцы на фронтах имеют отличную подготовку. Учебка теперь полгода, в войска люди поступают обученными именно воевать. Оснащение, новое вооружение, да и просто питание стало такое, что бойцам не надо думать ни о чем другом, кроме как о выполнении обязанностей. Помните слова Константина Константиновича о двухстах орудиях на километр фронта? У нас, конечно, еще пока не так, как ему мечтается, но близко к этому. Неделю назад заявился Петрович. Помявшись для начала с десяток минут и заставив меня нервничать, выдал: – Толя очнулся. Сказать что-то большее он не успел. Увидев мои глаза, он буквально поперхнулся. – Вот только не надо на меня так смотреть. В сознании он был почти две минуты, выпалил несколько слов сестре и снова вырубился, – Истомин разглядывал меня, а я молчал. Что говорить, если честно, то я уже похоронил Круглова. Врачи вообще не давали ему шансов, а он на тебе – воскрес. – Шансы есть? – только спросил я. – Теперь есть. Врачи сказали, что теперь они спокойны. Вытянут. Самое тяжелое позади. – Когда к нему пустят? – Как придет в себя и останется в сознании, – улыбнулся Петрович, – так и поедем. – Что сказал-то? Или просто бредил? – Да нет. Какой уж тут бред. Сам теперь жду, чтобы уточнить. Всю неделю как на иголках. – Ну, Петрович, что же ты жилы из меня тянешь? – меня уже просто распирало. – Потому что утверждать не могу. Неужели непонятно. Человек больше трех месяцев без сознания. Сестра рассказала, что он как глаза открыл, сказал только одно: – Ребята живы, в плену. – Всё? – Да, больше ничего, после того раза больше не просыпался пока. Молча кивая чему-то своему, я поднялся. – Куда собрался? – встрепенулся Петрович. – На полигон поеду. Хочу немного пострелять. Ты со мной? – До вечера свободен, поехали. Хочешь со мной поползать, что брать? – Сам все возьму, – я прошел в свою комнату и открыл оружейный шкаф. Два «Винчестера-70», по сотне патронов к каждому. «Кольт» М1911, «Вальтер ППК». – Ты чего, на войну собрался, что ли? – Я же сказал, пострелять хочу. Компанию составишь? Держи, это Мурата, – я протянул одну «семидесятку» Петровичу. – Подожди, позвоню. Машину вызову. Через полчаса мы уже ехали за город. Стрельбище было рядом, на востоке, от города пару километров. Здесь была разбитая деревня, она отлично подходила для пострелушек. Костюмов у меня было два, Истомин будет у меня за второго номера. – Здравия желаю, товарищ генерал, – бодро отрапортовал дежурный по полигону, – сержант Семенов. Чем могу помочь? – Вон майор тебе все скажет, – переадресовал на меня вопрос Петрович. – Сержант, четыре манекена надо и грудные мишени, найдете? – Так точно, какой план, товарищ майор? – Освобождение заложников. Дальше я указал, что нужно. – Чучела, одетые в форму красноармейцев, прячете в развалинах, я не буду знать, кто и где из заложников «сидит». Высунуть только по половине лица, не больше. Мишени ставите сзади, ну, да сами все знаете. – Сколько даете времени? – спросил сержант. Мы тут не первый раз, ребята уже привыкли к моим выдумкам. – Не знаю, сколько нужно? – Хотя бы час. – У вас два, начинаем. И самое главное, два пулемета поставьте. Если заметят меня, пусть лупят. – Товарищ майор, ну не положено, ведь знаете, – умоляюще ответил сержант. – Да знаю я. Хрен с вами поиграешь всерьез. Ну, пусть хоть камнями кидают, все ж интереснее. Давайте посложнее сегодня придумайте. – Ладно, покидаем, – усмехнулся сержант. Все это время Истомин молча стоял и слушал. – Ну что, товарищ генерал, поползать не желаете? – ехидно предложил я. – А ты знаешь, давай. Думал, откажусь? – улыбнулся Петрович, видя мою вытянутую физиономию. Нет, мы и раньше стреляли вместе, но вот чтобы на пузе ползать, такого еще не было. – Если честно, то да. Мы покинули полигон и, уйдя в рощу, что окружала стрельбище, остановились и принялись снаряжаться. – Что, вторым у тебя побыть?