— Не видел. — Хотя очень хотел увидеть. Росс с усилием улыбнулся: — Ну, мало ли что я хотел? Купюры в десять тысяч долларов я тоже никогда не видел, хотя очень не прочь бы на нее посмотреть. Росс не пытался убедить Шелби в том, что призраки существуют. Он пытался убедить самого себя. Но правда состояла в том, что девять месяцев было угроблено на поиски с нулевым результатом. Он не увидел призраков, потому что они не появлялись. И все же в кармане у него лежала фотография, и он ощущал, как она жжет кожу сквозь бумажник. Фотография, при взгляде на которую голова шла кругом. Дух, напитавшийся энергией света, тепла или, может быть, энергией батареек, на которых работала камера, — и материализовавшийся! С самим же Россом произошло нечто противоположное. Утратив Эйми, свой главный источник энергии, он ощущал, что превращается в призрака и скользит по жизни, постепенно становясь невидимым. — Я не могу двинуть на человека бульдозеры! — кричал прораб, вытирая пот с багрового лица. Он бросил на Илая сердитый взгляд из кабины грузовика. Илай вздохнул, скрестив руки на животе: — Мистер Шампиньи… — Уинкс. — Парень, растянувшийся на земле, вызывающе улыбнулся полицейскому. — Все зовут меня так. Пес Илая, выскочив неведомо откуда, уперся передними лапами в грудь парня. — Ко мне, Ватсон! — скомандовал Илай. — Мистер Шампиньи, прошу вас, поднимайтесь. Компания «Редхук» имеет официальное разрешение проводить строительные работы на этой земле. — Этот коп несет какую-то чушь! — крикнул Уинкс, обращаясь к пикетчикам, толпившимся в отдалении. — Вы не можете их всех арестовать? — спросил Род ван Влит. — Пока они не совершили ничего противозаконного. Просто выражают свой протест, и все. Фолленсби, шеф полиции, начальник Илая, недвусмысленно дал понять, что не стоит разжигать конфликт, который может перерасти в ожесточенное столкновение на расовой почве. Кроме того, Илай знал: когда дело касается индейцев абенаки, проблему невозможно решить силой. К тому же у него не было ни малейшего желания этим заниматься. Его ждали другие дела. Ему нужно было забрать местного пьяницу Эббота Тула с автозаправки, отвезти в участок и оставить там, пока тот не протрезвеет. Да и Ватсона пора покормить. Так что Илай вовсе не собирался тратить время попусту, разбираясь с бандой индейцев, у которых наглости и спеси больше, чем воды в озере Шамплейн. Илай потер затылок. В такие дни, как сегодня, он жалел, что после смерти матери не перебрался во Флориду. В конце концов, ему уже тридцать шесть и эта работа ему осточертела. Сейчас он мог бы играть с отцом в гольф. Или нежиться в шезлонге под пальмой… Его мысли прервало поскуливание Ватсона, который скалился в собачьей улыбке, умильно глядя на хозяина. — Прежде здесь было кладбище. В этой земле лежит прах, — сообщил Уинкс. — Это правда? — обернулся Илай к Роду. Тот слегка нахмурился: — Никаких останков здесь не нашли. Все, что удалось обнаружить, — жестяной медальон, несколько глиняных черепков и монета тысяча девятьсот тридцать второго года выпуска. — И наконечник стрелы! — крикнул Эз Томпсон. «Как этот старикан ухитрился на таком расстоянии услышать, о чем они говорят?» — удивился про себя Илай. — Не забудьте про наконечник стрелы! — настаивал Эз. Девелопер округлил глаза: — Да, припоминаю, был найден и наконечник стрелы. Но это ровным счетом ничего не доказывает. Наверняка мальчишки играли здесь в индейцев и ковбоев, только и всего. Эз Томпсон подошел ближе: — На наконечники от стрел нам плевать. Мы тревожимся за наших предков. Вы знаете, что такое полтергейст? Если вы нарушите покой мертвых, в домах, которые вы здесь построите, не будет мира. «Интересно, имеет ли старик какое-то отношение к этой земле?» — подумал Илай. Насколько он помнил, Эз перебрался в Комтусук откуда-то с запада. В городе он жил почти так же долго, как и сам Илай, но с этим участком его ровным счетом ничего не связывало. Несомненно, он выступает против застройки из чисто принципиальных соображений. — Вы слышали? Он угрожает! — обратился к Илаю Род. Эз рассмеялся: — Чем это я вам угрожаю? — Проклятием… колдовством… в общем, всякой чертовщиной. Старый индеец вытащил трубку, зажег ее и глубоко затянулся. Слова его поднимались в воздух вместе с дымом: — Значит, вы верите во «всякую чертовщину», мистер ван Влит? Даже если это не так, скоро вам придется поверить. — Послушайте, Эз, — подал голос Илай. — Я знаю, вы все недовольны застройкой. Но если вы хотите ее остановить, следует обратиться в суд. — Когда государство в последний раз заявило, что действует во благо племени абенаки, нас едва не стерли с лица земли, — покачал головой Эз. — Нет, детектив Рочерт, мы не станем искать справедливости в ваших судах. — В его судах? — Уинкс, вскочив на ноги, отряхивал джинсы. — Илай, кто тебе сказал, что синяя форма сделала твою кожу менее красной? Не раздумывая, полицейский бросился на тщедушного Уинкса, схватил его за лацканы и с силой прижал к бульдозеру. Ватсон подскочил к ним, оскалив зубы. Затылок Уинкса с глухим стуком ударился о металл. Илай тут же опомнился, опустил руки и с трудом перевел дыхание, ощущая на себе взгляд Эза Томпсона. Детектив отвернулся, кликнул пса. В памяти у него внезапно ожила картинка из давнего прошлого. Лето. Он на рыбалке с родственниками матери. Смуглые босоногие дети без устали играют в пятнашки, так что трава примята на милю вокруг… Лишь в десятилетнем возрасте Илай осознал, что озеро Питаубагв — «вода между берегами» — на карте носит название Шамплейн. Он кивнул водителю бульдозера, давая понять, что можно приступать к работе. Отвернулся от индейцев и пошел прочь, пытаясь вернуть утраченное самообладание. Неделю спустя после своего приезда в Комтусук Росс брел вдоль берега по мелководью, не обращая внимания на мелкую гальку, царапавшую босые ноги. Вода была холодной — слишком холодной для августа, — но это его ничуть не смущало. Любые ощущения, даже вызывающие дискомфорт, были ему приятны. Слишком долго он вообще ничего не чувствовал. Озеро Шамплейн — такое длинное, что невозможно окинуть его взглядом из конца в конец. На противоположном берегу, подобно солдатам в карауле, высятся горы Адирондак. Именно на том берегу, в северной части штата Нью-Йорк, родилась Эйми. В тот день, когда небо рухнуло на землю, Росс с невестой ехали в гости к ее родителям. Однажды в книжном магазине на Манхэттене, где работал Росс, один из авторов прочел лекцию о погребальных ритуалах. Из этой лекции Росс узнал, что тибетские монахи срезают с тела умершего плоть и оставляют ее на съедение хищным птицам. На Бали устраивают пышную церемонию кремации, но прежде тело усопшего помещают в расписной бамбуковый саркофаг, долго вертят и трясут его, чтобы у духа закружилась голова и он не смог отыскать дорогу назад. В тот вечер Росс работал: он должен был расставить стулья в маленьком зале; сложить на столе книги, чтобы автор мог оставить на титуле автограф; принести бутылку минеральной воды. Публика собралась необычная: ученые-социологи в твидовых пиджаках сидели бок о бок с юнцами в черных готических одеяниях, с ирокезом на голове. Всю лекцию Росс стоял у стены и поражался, какое великое множество странных обрядов люди придумали, прощаясь с теми, кто оставил этот мир. Эйми вошла в зал посреди лекции. Она была в бледно-зеленом медицинском костюме. «Наверное, ей холодно», — сразу подумал Росс. Этот костюм она иногда носила дома вместо пижамы. Но сегодня ей пришлось идти в нем по декабрьским улицам. «Случилось что-то ужасное» — такова была следующая мысль Росса. — Привет! — Он схватил ее за руку, когда она проходила мимо, глядя в пространство невидящими глазами. Она ткнулась носом ему в грудь и разразилась рыданиями. Несколько человек обернулись в их сторону, на лице лектора мелькнуло недовольство. Сжав руку Эйми, Росс повел ее в ту часть магазина, где стояли книги по садоводству, не вызывающие особого интереса у жителей Нью-Йорка. Там всегда было пусто. Он взял ее лицо в ладони. Сердце его колотилось, предвкушая печальную весть. У нее обнаружили рак. Она беременна. Она его больше не любит. — Мартин умер, — выдохнула Эйми. Росс крепко обнял ее, пытаясь сообразить, кто такой Мартин. Ах да, конечно, как он мог забыть! Мартин Биренбаум, пятидесяти трех лет, пострадал во время пожара на химическом предприятии. Ожоги третьей степени на восьмидесяти пяти процентах тела. Эйми, студентка-третьекурсница, проходившая практику в отделении реанимации, делала все, чтобы облегчить его страдания. Обрабатывала раны, смазывала их сильвадином. Когда Мартин спросил, умрет ли он, Эйми, посмотрев ему в глаза, ответила «да». Это был первый пациент, умерший у нее на руках. Она знала, что не забудет его до конца своих дней. — Я смотрела, как он умирает, и ничем не могла помочь, — всхлипывала Эйми. — Может, потом я привыкну к смерти. А может, и нет. Знаешь, Росс, иногда я думаю, что мне не стоит заниматься медициной. — Внезапно она подняла голову и пристально взглянула на него. — Когда я буду умирать, прошу тебя, будь рядом. Так же, как я была сегодня рядом с Мартином. — Ты не умрешь… — Росс, мы все когда-нибудь умрем. Обещай, что будешь рядом! — Нет! — отрезал он. — Я не могу этого обещать, потому что умру первым. Эйми замолчала, потом неуверенно рассмеялась: — Ты что, уже купил билет на тот свет? — Гуэй, или голодные призраки, — это души китайцев, которые умерли насильственной смертью, — долетел до них голос лектора. — Исполненные обиды, они часто возвращаются на землю и строят живым всякие пакости. — Что за чертовщину он несет, Росс? — удивленно спросила Эйми. — Именно что чертовщину, — пожал тот плечами. Росс сопровождал Эйми на похороны Мартина Биренбаума. После этого они никогда не вспоминали о нем. За время ее практики умерло еще несколько пациентов. Но Эйми больше об этом не заговаривала. В конце концов, подобно большинству врачей, она примирилась с тем, что смерть — это естественное завершение жизни. Росс швырнул в озеро плоский камешек, который, подскочив пару раз, пошел ко дну, прежде чем второй брошенный им камень коснулся поверхности воды. Эйми кремировали… Прах ее — там, на другом берегу озера, у ее родителей. Как они с ним поступили, Росс не знал: через три года после смерти Эйми он перестал отвечать на их звонки и письма — это причиняло ему слишком сильную боль. Росс надел ботинки и вернулся к машине. Сев за руль, он вспомнил еще одну историю, рассказанную лектором в книжном магазине. Мексиканцы верят, что в году есть особенный день, когда поднимается завеса, отделяющая этот мир от потустороннего, и души умерших посещают тех, кого оставили здесь. Когда я буду умирать, прошу тебя, будь рядом. Его не было рядом. Тем не менее он до сих пор не может расстаться с ней.