Кроме одного: шар уже в сотне метров от берега. И плоские твари выберутся из него раньше, чем люди успеют добраться до бункера. «Порой думаешь, что все хорошо, а уже кто-то роет тебе могилу». Спасибо, Американский Психопат, ты сейчас как нельзя более кстати. Мимо, запыхавшись, пробежал Бран. – Святой отец! Почему вы стоите? Патрик посмотрел на него и потер лоб движением, позаимствованным у прапрадеда Фани. Оно было бессмысленное. Просто нравилось ему. – Беги, Бран, – мягко сказал он. – А вы? – Должен же кто-то донести до этих существ слово божье! Патрик ухмыльнулся. Бран смотрел на него расширившимся глазами. – Беги, – повторил священник. – Они задержатся, пока слушают мою проповедь. Задрайте двери, как я показывал, и экономьте воду. – Святой отец… – Пошел! – гаркнул священник, и Бран, икнув от ужаса, припустил что было сил. Патрик ухмыльнулся. Значит, проповедь, святой отец? И чему же мы будем учить этих мелких искусственных ублюдков? Пожалуй, вот чему: когда пляшешь с дьяволом, пляши до конца песенки. Он обернулся и увидел только спины, исчезавшие под кровлей леса. Хорошо. Люди успеют. Если ему удастся хотя бы ненадолго остановить тварей, люди точно успеют спрятаться. Вот сейчас хорошо бы вздохнуть. Или посвистеть. Патрик сложил губы в трубочку и подул. Да, свист – это приятно. Хотя и бессмысленно. Ну что ж, обратимся в трудную минуту к Чужому. «Не скрою, шансов у вас нет. Но мои симпатии на вашей стороне». – Шансов, – вслух повторил священник, прислушиваясь к модуляциям собственного голоса. – Симпатии. Он двинулся к берегу, по дороге вытащив из косяка ближнего дома нож сбежавшего Рота. А Бран оказался не таким уж тупицей, а, святой отец? Заменил охотника, поднял тревогу, хотя и позже, чем следовало… Нет, не так. Дураком-то он как был, так и остался. Но у этого жирдяя – кто бы мог подумать – весьма развитое чувство долга. А значит, у вас больше общего, чем ты думаешь, святой отец. Патрик снова засмеялся. Определенно, смех доставлял ему удовольствие. Шар, ощетинившись иглами, выкатился на берег. По боковой поверхности побежала тонкая трещина, и панель отъехала в сторону, открывая черный прямоугольник. А там уже поблескивало, шевелилось, стрекотало и готовилось посыпаться из чрева этой гадины вниз, на вылизанный волнами песок. – Welcome to the hell, bitches! – с широкой улыбкой провозгласил Патрик. Давно хотел это сказать. А со своей общиной как-то повода не было. Ну что ж, сделал все, что собирался. Вот только это ощущение беспросветного идиотизма происходящего… Такое странное. Такое человеческое. И так не вовремя. Зато теперь не осталось никаких сомнений, что там со свободой воли. Никто не заставляет тебя героически подыхать в одиночку, святой отец. Выбор за тобой. Еще не поздно сбежать! Твою общину, скорее всего, перебьют, но зато ты сможешь еще много-много лет бродить по берегу, насвистывая в свое удовольствие. Может быть, даже научишься вздыхать. Ты ведь не любишь их. Фани сказала правду. Оберегаешь, заботишься, но не любишь. Тебе это запрещено. Как и им. Тогда какого черта, имея выбор, ты торчишь здесь точно прыщ на заднице, когда твой долг закончился на том, чтобы донести до своей паствы главную истину: не любите, и не любимы будете, и тем спасетесь? Патрик остановился, поудобнее перехватил нож и стал ждать. «Надеюсь, рыжая девка выживет». – Заходи слева, Рот. – Ты мне покомандуй еще! – Где мой нож? – Заткнитесь! Вот они, ползут. – У-у, сволочи… Патрик очень медленно обернулся. Они стояли на окраине поселка. Старая Мара с заостренной палкой в костлявой руке. Дорн, возвышающийся над остальными на добрых две головы. Рот, старающийся не встречаться с ним взглядом. Жирный Бран с сыновьями и женой. Мать Фани, такая же острая, рыжая, легкая и злая. Охотники, рыбаки, женщины, подростки – они были здесь, все до единого, кроме грудных младенцев и их матерей. Триста человек, вся его община. Патрику показалось, что внутри него что-то щелкнуло. Впервые за двести с лишним лет своего существования он вплотную приблизился к пониманию того, как люди сходят с ума. – Что? – сказал он. – Что вы здесь делаете? В темноте недоумения забрезжил слабый луч света. Кажется, он догадался. – Вы что, не смогли открыть бункер?! – Идите вы с вашим бункером, святой отец, знаете куда! – сказал кто-то из толпы. – Ишь, выперся в одиночку. – Герой! – саркастично добавили слева. Патрик пробежался взглядом по угрюмым лицам. Анализатор эмоций, похоже, перегрелся и отказал. Потому что священник не был в состоянии сделать ни одного вывода. Он нашел единственное лицо, по которому можно было что-то прочесть, и вопросительно уставился на тощую взъерошенную девчонку. – Фани… Наступило молчание, нарушаемое только стрекотом приближающихся машин и выкриками чаек. Несколько мгновений маленький человек и старый андроид смотрели друг на друга. Наконец Фани выступила вперед и сжала кулаки. Некрасивое лицо исказилось болезненной гримасой. – Мы вас тут не бросим! Чего вы еще придумали! – Херню, – подали голос слева. – Как обычно. – Старый-старый, а совсем дурак, – согласились справа. – Ну-ка тише, Дэви! Прояви уважение к святому отцу. – Вы должны спрятаться в бункере! – отчаянно выкрикнул Патрик. – Ну ты еще оралку свою включи! – проскрипела Мара. – Чтоб уж мы все оглохли. До Патрика начало доходить. Они пришли, чтобы защитить его. Поняли, зачем он остался, и повернули с полдороги назад. Но зачем? Зачем они это сделали? – А ну возвращайтесь в убежище, немедленно! – Он, кажется, был близок к тому, что называется отчаянием, но ресурса на анализ собственных переживаний уже не осталось. – Вас же убьют, идиоты! Чему я вас учил?! – Стволы – для лохов! – отрапортовали хором сразу несколько человек. – Ножи – выбор мастеров! – Твоя тупость может тебя спасти! – Упрись и стой твердо! – Гамбургеры – краеугольный камень здорового питания! Патрик взвыл со всей доступной ему сотней децибел: – Убирайтесь! Они вздрогнули, но остались стоять. Упрямые твердолобые олухи, презревшие все, что он втемяшивал в их пустые головы столько времени. Не люби, не привязывайся, не позволяй эмоциям взять верх. Они приняли самое бессмысленное и тупое решение из всех возможных и тем самым обрекли себя на гибель, пустив псу под хвост двести лет его усилий. То ли он оказался бездарнейшим священником, то ли они – никуда не годными прихожанами.