— Все похожи. Девушка убрала фотоаппарат, кивнула прощально Швабре и вышла из бара. — Не очень-то вежлива твоя подружка, — вздохнул я. — Откуда она столько знает про кофемашину? — Знает и знает, не всё ли равно? Так что там насчёт мытья посуды? — Удивительная тяга к труду для твоего возраста. — Кончай вот это про возраст, — мрачно сказала Швабра. — Говна я видела столько, что тебе бы на всю жизнь хватило. И тяга у меня не к труду, а к деньгам. Но ты подумай: кофе — это чашки, блюдца, тарелки для выпечки… Не ополоснёшь под краном, как стакан. Не похоже, что ты силён в мытье посуды, босс. — Пожалуй, — признал я. — Может, тут и посудомоечная машина где-то есть? Надо было спросить у этой… Как её зовут, кстати? — Кто зовёт, тот знает. А ты не зови. Про какую ты там машину? — Посудомоечную. Она моет… — …Посуду. Я в курсе. Проклятые железяки лишают работы честных девушек, вроде меня! Даже не заводи при мне разговоров об этом! Разве может тупая бултыхалка заменить человека? Глупость какая! — Ладно. Ты нанята ещё раз. Посуда твоя. Снова торговаться будешь? — Ещё как буду! — О боже… — я закатил глаза, вспоминая, сколько это заняло времени вчера. *** — …Согласно теореме Гёделя о неполноте, в любой системе знания всегда можно найти исходные положения, которые невозможно доказать. Они аксиоматичны и приняты как данность, объявляясь, по большей части, «результатами наблюдений». Однако ничтожность так называемого «наблюдения» за реальностью очевидна всякому исходя из самого феномена наблюдателя! Поэтому на самом деле все аксиомы являются консенсуальными, то есть продуктом коллективного убеждения «Это есть так», выраженного в форме «Ну, все же это знают!». Поскольку нет никакой возможности вычислить истоки такого убеждения, то человеческое сознание невозможно высчитать, оно принципиально несчётно… — Кто это смотрит вообще? — спросил я, выключая звук на телевизоре. — Точно не я, — буркнула Швабра, расставляя пепельницы на столы, — у меня времени нет. — Кстати о времени. Тебе работа в школу ходить не помешает? — Ты дурак? — уставилась на меня девушка. — Лето же. Каникулы. Ещё почти месяц. — Лето? — глупо переспросил я. Внезапно понял, что понятия не имею, какое сейчас число. Швабра только пальцем у виска покрутила, возвращаясь к работе. — А проблем с родителями не будет? — Даже если я сдохну, мамка заметит это только через несколько дней, когда в холодильнике кончится еда, а в шкафу — чистая посуда. Не уверена, что она вообще помнит, что у неё есть дети. — А отец? — Не твоё дело. Отвали. — Как скажешь. Просто не уверен, что правильно разрешать работать до полуночи школьнице. — Даже если ты поставишь тут шест для стриптиза и наймёшь танцевать моих одноклассниц, никто не почешется, я тебя уверяю. — Хм… Интересная идея. Они хоть ничего? — Некоторые просто рождены для стриптиза. Кроме сисек, им показать миру нечего. — Я смотрю, ты добрая девочка. — Я знала, что ты заметишь, босс. Открывать пора. Вон, этот, как его… уже дверь подпирает. В стекло, загородившись ладонями от света, требовательно заглядывает пьяный в сопли Калдырь. *** — О, неужели я чувствую запах кофе? — спросил Калдырь, приняв два по сто и перестав походить на человека, который собирается прямо сейчас умереть от алкогольной интоксикации. — Промывал машину, — кивнул я. — Пока не чувствую себя с ней достаточно свободно. — Готов рискнуть. — В таком случае первая порция за счёт заведения. Мне тут одна девица набросала инструкцию, но в результате я не уверен. Засыпал зерна, проверил уровень воды, глянул на манометр, сверившись с оставленной подружкой Швабры бумажкой, выставил ручки в комбинацию «средний эспрессо» и, решившись, потянул чёрный эбонитовый рычаг. Машина вздрогнула, загрохотала, загудели какие-то приводы, затарахтела мельница. Потом зашипел пар, дрогнула стрелка манометра, полился в чашку чёрный напиток. — Хм… А неплохо! — оценил Калдырь. — Даже очень неплохо! Если организовать что-то с выпечкой, то можно открываться пораньше и собирать денежки тех, кто любит выпить кофейку в обед. — Обдумаю, — кивнул я, глядя, как в дверь осторожно и неуверенно заглядывает женщина. Осмотрев пустой зал, она решилась и вошла. Статная негритянка с лицом интеллигентным и строгим, что подчёркивается стильными очками. В скромном платье, с небольшой сумочкой. Смотрится в баре слегка чужеродно, но я затруднился бы сказать, почему. Просто ощущение. — О чёрт, — тихо прошипела Швабра, отступая задом в подсобку, — меня тут нет! — Здравствуйте, — сказала женщина голосом, от которого я испытал непреодолимый порыв немедленно встать. Спасло то, что уже стою. — Я не из тех, кто ходит по барам, но почувствовала запах кофе… — К вашим услугам, мадам. Эспрессо? — Капучино, если не сложно. — Сложно, — признался я. — Нет молока. — Очень прискорбно, — сказала негритянка, строго глянув поверх очков, и мне стало невыносимо стыдно. Не смог. Не оправдал. Плохой мальчик. — Завтра будет, — сказал я почему-то покаянным тоном. — И молоко, и сливки, и выпечка. — В таком случае, — женщина сменила гнев на милость, и сразу стало легче, — сделайте двойной эспрессо. Но завтра я проверю! — Исправлюсь, мадам! Кофе привёл строгую даму в более благодушное настроение, она обвела стойку внимательным взглядом, неодобрительно покосилась на Калдыря, который от этого чуть водкой не поперхнулся, потом посмотрела на изящные золотые часики на руке и попросила: — Вы не могли бы включить радио? Пропустила этот выпуск, хочу послушать хотя бы концовку. — Секунду, принесу приёмник. В подсобке сверкнула глазами из тёмного угла притаившаяся Швабра. Я аж вздрогнул. — Она ушла, босс? — спросила та требовательно. — Скажи, что она ушла! — Кто? — Училка наша. — Ты её боишься? — А то! Она как глянет, сразу все грехи с первого класса припомнишь. Скажи, как уйдёт, ладно? Водрузил громоздкий тяжёлый радиоприёмник на полку за стойкой, воткнул шнур в розетку и повернул ручку, включая. Тишина, потом нарастающее шипение из которого постепенно проклюнулся голос: — …Мы найдём отродья. Даже если для этого нам придётся взломать все двери в городе. — Только не мою, — послышалось скрип какого-то металлического механизма. – Видишь этот арбалет? Обычно я храню его под стойкой, на случай если кому-то пиво ударит в голову. Я, влекомый внезапным порывом, сунул руку глубоко под стойку. С нижней стороны доски висит что-то металлическое, холодное и даже на ощупь опасное. «Однако» — подумал я, сделав вид, что ничего не случилось. — Ты готов стрелять в меня, старый друг? Из-за ведьмы? — трагически вопросил голос в приёмнике. — Неужели правда то, что о ней говорят? Она действительно лишает разума тех, кто её коснулся? — Я готов стрелять в любого, кто захочет вломиться мой дом, — спокойно сказал владелец арбалета. Его голос отчего-то показался знакомым. — И чёрта с два ты прикоснёшься к моей дочери. Приёмник разразился торжественной и зловещей музыкальной кодой: «Вы слушали радиопостановку «Отродья Ведьмы»! Продолжение следует!» — Ну вот, почти всё пропустила, — пожаловалась учительница.