Рассказ де Камбре Патруль, на который в ночь побега наткнулись принцесса и Дениз, означал для них смерть. Им было абсолютно понятно, что нападение кочевников организовано из Стамбула с одной целью – уничтожить весь род строптивого паши. Так что рассвета девочка однозначно бы не увидела. Но и свидетельница никому была не нужна. Поэтому женщина и решила рискнуть собой. Однажды во дворце один из гостей, к которому она была приставлена, после сурового нарушения заветов Всевышнего рассказал, что слуги султана активно ищут подходы к королю Галлии. Не дипломатические, разумеется, а личные. Дальние родственники близких родственников, родственники бастардов, вообще кого-то, кто мог обратить на себя пусть мимолетное, но внимание Эдмонда IV, питавшего слабость к кровным узам. А ведь у нее была одна ночь! Ничем не закончившаяся, забытая в кошмарах пиратского набега, невольничьего рынка и беспросветного рабства. Вот об этой ночи она и вспомнила, когда очертя голову бросилась к солдатам в безумной попытке остановить, завернуть, не дать увидеть ту самую девочку, которую и искали тогда по всему Тунису. И повезло. Командир стражников сообразил, что поймают именно они ту девочку с родимым пятном на правой руке или нет – бабушка надвое сказала, а премия за эту вот белобрысую, дорого одетую бабу согреет его карман обязательно. Даже если женщина соврала, вознаграждение за усердие будет выплачено. Да только вряд ли врет – за такую ложь палач ей со спины всю кожу кнутом снимет, он в этом деле большой специалист. Так и оказалась госпожа де ла Сьот вначале в помещении стражи, потом в каком-то богатом доме в Тунисе, а затем и в Стамбуле, где какой-то невзрачный чиновник представил ей «сына». И с этого момента пути назад не было. Или делай, что говорят, или… Да, тут возникали разнообразные варианты. Страшные. Впрочем, страшно было недолго. Чем больше она общалась с «сыном», тем дальше уходил страх, пока совсем не исчез. Осталась лишь симпатия к этому молодому человеку. И та постепенно перерастала в почти материнскую любовь. Готовили ли ее к возвращению на родину? Еще как! На долгих беседах, сопровождаемых ментальными заклятьями, убеждали, заставили испытать все, что чувствует беременная женщина, рожающая. Даже дали подержать младенца, приложить к внезапно наполнившейся молоком груди. Даже в тюремном каземате, ожидая страшной казни, де ла Сьот была искренне убеждена, что много лет назад выходила и родила ребенка. Лишь лучший ментальный маг королевства смог убрать наведенные иллюзии. Но лучше бы он этого не делал: оставшись со своими реальными воспоминаниями, женщина едва не сошла с ума – не было, оказывается, родов, не было счастья обретения сына. Пусть и пытавшегося ее убить. Лишь известие, что Делал и бен Фарук живы, находятся в безопасности здесь, в Париже, сохранило ей рассудок. Да, об османской разведке. Остальные проблемы она решила и вовсе легко. Ее действительно на год назначили хазнедар, казначеем гарема. До денег, правда, не допускали, но все почести оказывали. Даже побег был настоящим! Дениз была абсолютно убеждена, если бы их с «сыном» поймала султанская стража, казнили бы обоих. Так что проверку заклятьем правды она прошла без проблем. Если бы не лист врачебного осмотра, что был составлен при ее продаже на невольничьем рынке Туниса и о котором просто забыли организаторы этой виртуозной операции. После окончания рассказа повисла долгая пауза. Принцесса несколько раз перевела растерянный взгляд с короля на епископа. В конце концов почему-то остановила на виконте. – И что? Теперь ничего нельзя сделать? – Увы, сестра. – За своего подданного ответил король. – Поверьте, я отношусь к вам, как брат, и мое сочувствие искренне, но… я не могу нарушить закон. Это немыслимо. Невозможно. – Вообще-то есть один вариант, – вступил в разговор молчавший до этого епископ. Все посмотрели на него, как на великого волшебника, готовящегося показать чудо. Впрочем, чудеса в этом мире редкостью не были. А вот найти выход из безнадежной ситуации – на это способны действительно немногие. – Сир, вы ведь признали нашу гостью принцессой, законной наследницей тунисского паши? – Да, – удивленно ответил король, еще не понимая, к чему клонит его премьер-министр. – Тем самым вы признали и ее право на имущество отца, к которому, согласно лежащей перед нами купчей, относится и рабыня Дениз. Та самая де ла Сьот, которая, как утверждает виконт, обвиняется сейчас как соучастница самозванства королевской крови. Но королевский суд не властен над рабами, за них отвечают хозяева. А у хозяйки достаточно не только смягчающих обстоятельств, но и заслуг перед короной, чтобы ваше величество могли воспользоваться правом помилования. Эдмонд IV надолго задумался. Потом с сомнением сказал: – В принципе, конечно, возможно, но… вы же знаете наш двор… Конечно, принцесса… скрывалась… бежала к нам… разоблачила самозванца… Это все понравится, но маловато. Скажут, что иностранцы мне милей своих подданных. Надо бы что-то еще… Взгляд Делал постепенно менялся. Теперь на мужчин она смотрела уже с надеждой. – Может быть, любовь? – спросил де Камбре. – Чего? – одновременно спросили король и епископ. Это слово в этом кабинете прозвучало, вероятно, впервые с момента его постройки. – Если, скажем, принцесса бежала, не просто спасаясь от слуг султана, но спасая некоего молодого человека, галлийского дворянина… И если они еще и поженятся… не думаю, что у кого-то повернется язык упрекнуть короля в излишнем мягкосердечии. Де Камбре бросил взгляд на Делал и позволил себе чуть заметно улыбнуться – даже под вуалью было видно, как порозовели щеки девушки. Безусловно, король поинтересовался мнением принцессы о предложенном решении, и, безусловно, та ответила, что не может дать немедленного ответа. Затем прозвучало много красивых слов, заверений в искреннем расположении и симпатии, на чем прием был завершен. Виконт де Камбре отправился провожать принцессу Делал в отведенные ей покои. А Эдмонд IV, совершенно не по-королевски метнулся к трону и из-за него достал початую бутылку вина и два бокала. Разлив вино, обратился к своему премьер-министру: – Ну как ваше мнение, друг мой? Не испортил ваш король вашей с де Камбре игры? – Вы были великолепны, сир. Сегодня мы сделали первый ход в новой партии. Дальнейшее, как говорит виконт, дело техники. Эпилог Тем же вечером виконт де Камбре и шевалье д’Оффуа ужинали в отдельном кабинете шикарной таверны, сложнейшим заклятьем наглухо защищенном от прослушивания. – Ну как? Весь последний месяц, не имея возможности видеть поселившуюся в королевском дворце принцессу Делал, все разговоры со своим другом д’Оффуа начинал именно с этого вопроса. И каждый раз де Камбре рассказывал, что все нормально, за девушкой ухаживают, как за сестрой самого короля, одевают в лучшие платья, кормят лучшими яствами. Предлагают лучшие вина, но Делал говорит, что пить их не велит Всевышний, заветам которого она будет верна до конца дней своих. Но сегодня прозвучал другой ответ. – Его величество желает, чтобы она вышла замуж. – За кого? – От этой новости д’Оффуа чуть не подавился куском каплуна. – Вначале рассматривалось несколько кандидатур, – равнодушно, словно речь шла о совершеннейшем пустяке, продолжил виконт. – Но мы с де Савьером отпали, как уже женатые. Остался ты. Взгляд влюбленного вспыхнул… и тут же погас. – Невозможно. Принцесса, пусть и в изгнании – за шевалье? Так не бывает. – И совершенно нелогично закончил: – А она согласится? – Согласится, куда денется. Когда упрашивают король и епископ, все соглашаются. К тому же тебе дадут титул. Барона или даже виконта. А то и графа, чем демоны не шутят. Да и что-то мне подсказывает, что долго невесту упрашивать не придется. – Де Камбре лукаво улыбнулся. – Жан, но… ты же сам говорил, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. А если сыра такая гора… мышеловка может оказаться смертельной. Виконт стал серьезен. Отодвинул в сторону бокал, внимательно посмотрел на друга. – Начинается большая игра. Сразу против османов и островитян. И твоя невеста в ней – главный козырь. Вы оба пройдете подготовку, после чего поедете в Стамбул. Ты – первым секретарем посольства. Представляешь, как завертится султан, когда прямая и единственная законная наследница Туниса окажется у него под боком, а сделать с ней он ничего не сможет? Какая это будет игра, с какими ставками? Д’Оффуа тоже отставил бокал. – Представляю. Как собрались на совещание великие и под вот такое же винцо, да под пулярок с осетринкою решили судьбу девушки. Сделали ее даже не ставкой в игре, а так, разменной картой, которая то ли даст выигрыш, то ли будет побита и сброшена в отбой. Скажи честно: твоя идея? Де Камбре смотрел в глаза другу. Долго. Потом ответил: – Но мы же не бросаем ее на съедение. Рядом будешь ты. И не один – все возможности посольства и резидентуры будут в твоем распоряжении. Потом, мы только что пропустили два удара подряд. Упустить такую возможность ответить не имеем права. Виконт вздохнул, потом вдруг улыбнулся и поднял свой бокал. – И все-таки за Делал и за вас! Как там сложится в Стамбуле, сейчас никто не знает. Но я желаю вам счастья. Знаешь, не так давно я сказал одному другу, что свои решения мы всегда выбираем из худшего. Это так. Но в этот раз, согласись, выбор был не самым плохим. Женись, будь счастлив, а дальше… кто знает, что будет дальше со всеми нами. Но есть еще одна проблема. Улыбка де Камбре стала еще шире. – Делал ни за что не примет истинную веру, так что епископ благословил тебя стать последователем Всевышнего. – Как?! – От удивления у д’Оффуа глаза полезли на лоб. – И, на мой личный взгляд, это не самое страшное. Понимаешь, их вера запрещает вино. Но и это пустяк! Главное, что она в обязательном порядке предписывает мужчинам одну несложную, но весьма щепетильную операцию, которую обычно проводят новорожденным. – Виконт выразительно посмотрел на низ живота собеседника. – А вот тебе ее придется перенести сейчас. Так что крепись, дружище. И, слегка коснувшись все еще сиротливо стоявшего на столе бокала своего друга, королевский интендант Пикардии виконт де Камбре барон де Безье, в прошлом полковник Борис Воронин, с наслаждением выпил прекрасное вино. * * *