– Удалось. – О, мои соболезнования. Вам платят? – Что-то там платят. – Уже хорошо. И что интересного вы написали за последнее время? – Простите, что вмешиваюсь… – начал Пётрек, – но показ вот-вот начнется… – Видите ли, концовка известна уже из названия, так что мы не много потеряем. Кроме того, если вы видели хотя бы одну канонизацию, то считайте, что видели все. – Пётрек, прости… – Юлита еле сдержала улыбку. – Ты иди вперед, а я тебя догоню. Хорошо? Пётрек был явно не в восторге, но кивнул и отправился в зрительный зал. Друкер облокотился о барную стойку и махнул проходившему мимо официанту. – Добрый человек… Не найдется ли у вас какого-нибудь пристойного алкоголя? Может, какое-нибудь вино, только – боже упаси – не отечественного производства? Цвет любой. – Есть, но угощать гостей вином мы будем только после показа… – Вы меня огорчили. Это слишком отдаленная перспектива. – Друкер достал из внутреннего кармана пиджака кошелек, вытащил банкноту в пятьдесят злотых. – Не сумеете ли вы ее хоть немного приблизить? – Я… Посмотрим, что можно сделать. – Буду благодарен по гроб жизни. Но предупреждаю, что долго наслаждаться моей благодарностью вам не придется. Официант исчез за барной стойкой, а через минуту уже откупоривал бутылку. – Эх, пани Юлиточка… Сколько раз я говорил, что если вам так уж хочется ввязываться в умирающую профессию, то нужно становиться бортником, по крайней мере контакт с природой… – Увы, бортники не берут стажеров. – Потому что люди они приличные. Эх… Вы хоть что-нибудь интересное написали? – Ничего, – пожала плечами Юлита. – Разве что вам нравятся квизы. – Признаюсь, не очень. Но я надеялся, что, может… – Друкер прервался и кивком головы поблагодарил официанта, поставившего перед ними бокалы. – Ну что ж. Такие времена. Поднимем бокалы, пани Юлита. За смерть прессы. Юлита взяла свой бокал. В винах она не разбиралась, но это вино ей понравилось. Тяжелое, густое, с приятным послевкусием. – Хотя у меня есть один сторонний проект. – Проект, говорите? О… Я весь внимание. – Вы слышали о смерти Бучека? Рышарда Бучека? – Разумеется. Об этом трубили отовсюду. – Ну так вот… Мне кажется, это была не авария. – Во-первых, фразу не начинают со слов “ну так вот”. – Друкер погрозил ей пальцем. – Во-вторых… Прошу вас, продолжайте. Фильм подходил к концу. Из кинозала доносилось надрывное пение тысячи скрипок и пятисот виолончелей в сопровождении оперного sa-a-a-anto su-u-u-ubito[14]. Близилась кульминация – вознесение. Юлита все еще беседовала с Вальдемаром Друкером. Бутылка вина, принесенная официантом, стояла пустая. – Все это звучит очень интересно, – сказал Друкер. – И что вы намерены делать дальше? – Честно говоря… У меня даже не было времени об этом подумать. Я собиралась позвонить родственникам Бучека, его друзьям, узнать, не было ли у него в последнее время проблем. В кинозале раздались аплодисменты. Спустя мгновение двери распахнулись, и шумная толпа устремилась в сторону буфета. Столы были уставлены типичной для подобных мероприятий едой: холодные вареники, теплые суши, святая троица фруктовых соков в высоких стаканах: яблоко, апельсин, грейпфрут. – Идея неплохая. Но… Хотя нет, не хочу влезать. Вам наверняка уже надоели древние старцы, которые все всегда знают лучше всех. – О да. Но вас я к ним не отношу. – Пани Юлиточка, я бы покраснел, не будь я уже красным от выпитого. Вы правда хотите услышать то, что я вам скажу? – Правда. Друкер поднес бокал к губам и терпеливо ждал, пока стечет последняя капля вина, после чего вытер рот манжетой пиджака. – Если вы подозреваете, что это была не просто авария, вам нужно прежде всего выяснить, как именно она произошла. Полиция не станет с вами разговаривать, записей камер наблюдения вы тоже не получите… В общем, вам нужно найти свидетелей. Причем быстро, иначе они успеют забыть, что, собственно, видели. – Хм-м… На местном канале показывали интервью с типом, который ехал за Бучеком. Его еще как-то смешно звали… – Вот и замечательно, – улыбнулся Друкер. – Удача на вашей стороне. За работу. – Но он не сказал ничего интересного. – Юлита переминалась с ноги на ногу, от каблуков болели стопы. – Джип ехал слишком быстро, не вписался в поворот… – Он не сказал ничего интересного, потому что никто не задавал ему интересных вопросов. Пани Юлита… Я бы сказал, что думаю о современных СМИ, но, во-первых, вы это и так прекрасно знаете, а во-вторых, не пристало материться на премьере фильма о папе римском, ведь это почти что литургия. Юлита машинально бросила взгляд на актера, который сыграл выдающегося поляка, покровителя тысячи школ. Он как раз позировал для селфи с восторженной поклонницей. И счел уместным высунуть язык. – Так или иначе… – продолжал Друкер, – если вы воспринимаете это расследование всерьез, вам придется забыть о том, чему вы научились в этих ваших турбоньюсах, и взяться за дело по старинке. Другими словами: оторвать жопу от стула и отправиться в город. – Вы собирались не ругаться. – Да ладно вам, “жопа” не считается. Не пытайтесь быть святее папы, уж точно не сегодня. – Посыпаю голову пеплом. А что касается оторвать жопу от стула… Ну да, знаю, знаю. Только не так-то это просто, ведь в течение дня я прикована к рабочему месту. – Вы наверняка что-нибудь придумаете, – ободрил ее Друкер. – Но сейчас я сосредоточился бы на другой весьма непростой задаче: как попросить прощения у того молодого джентльмена, которого вы оставили с носом. Судя по выражению его лица, вам придется нелегко… – Ох черт, Пётрек… Я совершенно о нем забыла… – Тш-ш-ш-ш. – Друкер выпрямился, поправил лацканы пиджака. – Кхм… И как вам, уважаемый, фильм? – Действительно, никаких сюрпризов, – ответил Пётрек. – Разве что продолжительность. Зато сидеть было весьма удобно, мне ведь достались целых два места. – Прости меня, пожалуйста. – Юлита захлопала ресницами, сложила губки подковкой. – Мы заболтались, ну и как-то так вышло… – Ничего страшного, не буду вам мешать. Я хотел только попрощаться. – Я думала, мы вернемся вместе? – Я думал, мы вместе пойдем в кино. – Я вас оставлю, – сказал Друкер. – Пани Юлита, всего хорошего. Держу за вас кулаки. Воцарилась неловкая тишина. За соседним столиком начиналась основная часть вечеринки: актер, сыгравший то ли Дзивиша[15], то ли Вышинского, воздел бутылку водки над головой, словно потир, и, в точности подражая мелодике церковной службы, пропел ломающимся фальцетом: – Напье-е-емся-я-я же… Из горла и из бока-а-а-ало-о-ов… – А-а-а-ами-и-и-инь, – ответил ему актерский хор, подставляя рюмки. Судя по тому, как быстро актеры вошли в роль, им уже не раз случалось проводить этот обряд. Смахивало на традицию со съемочной площадки. Юлита с трудом удержалась от искушения достать телефон и заснять всю сцену. Вот кликов бы было… Мало что люди любят так, как повозмущаться. ШОК! АКТЕРЫ НАСМЕХАЛИСЬ НАД ПАПОЙ ПОЛЯКОМ [ФОТО! ТОЛЬКО У НАС]. – Ладно, пошли, – сказал Пётрек. – Уже поздно, а завтра на работу. Машина Пётрека выехала с подземной парковки, повернула на улицу Эмилии Плятер. Юлита протерла запотевшее окно. На здании Цепелии, как всегда, стоял надувной герой какого-нибудь детского фильма: на сей раз шестиметровый розовый енот-полоскун в ковбойской шляпе. Прикованный к крыше стальными тросами, он напоминал Гулливера, связанного лилипутами. Офисное здание за Ротондой было полностью скрыто под огромной рекламой сети магазинов одежды: красивые люди выражали свою индивидуальность при помощи джемперов из осенней коллекции. Сама же Ротонда находилась на реконструкции: оригинальное здание снесли, а на его место водрузили стальной скелет. Юлита отвернулась от окна. Пётрек по-прежнему дулся и молчал. Она пыталась просить у него прощения в лифте, но он не дал ей договорить. Дурацкие шуточки, которыми она надеялась разрядить обстановку, игнорировал, хотя мог бы вздохнуть или на худой конец закатить глаза (“А эту знаешь: как можно выдержать десять дней без сна? Спать по ночам”). Увы и ах. Она понимала, что винить может только себя. Они въехали на площадь Конституции. Соцреалистические статуи шахтеров, металлургов и каменщиков поигрывали мускулами в мягком свете неоновых вывесок. В конце улицы уже виднелась площадь Спасителя, непривычно пустая без “Радуги”[16]; на выходе из баров толпились люди – модно одетые, модно подстриженные, с электронными сигаретами в бутоньерках. Юлита и Пётрек свернули на Варынского. Юлита размышляла, уместно ли достать телефон и проверить почту. Но пришла к выводу, что станет только хуже, поэтому, чтобы хоть чем-то занять мозг, начала разглядывать автомобиль Пётрека. В кармане пассажирской двери лежали диски с аудиокнигами, литературный репортаж и классика XIX века. В пепельнице – скатанные в шарики рекламки эскорт-агентств и конфетные фантики. Они проехали мимо окутанного мраком Мокотовского поля, свернули на улицу Белый Камень. Вдоль нее тянулся новомодный жилой комплекс: трехэтажные здания, увитые плющом, застекленные лоджии с видом на парк. На первом этаже рестораны, которые именовались не – боже упаси – ресторанами, а как-нибудь поизысканнее: “траттория”, “бистро” или “фудстор”. И, разумеется, металлический забор вокруг подъездов. – Вы прибыли в место назначения, – объявил телефон синтетическим голосом, прервав наконец неловкую тишину. – Ты здесь живешь? – спросил Пётрек, вертя головой во все стороны. – Реально? – Ага. – Пожалуй, пора мне поговорить с Мацкович о прибавке. – И правильно. За текст о зубных щетках тебе точно положена премия. Пётрек ничего не сказал. Не улыбнулся, даже не взглянул в ее сторону. Юлита застегнула плащ на все пуговицы, положила сумочку на колени.