Она позволила делать с ней все, что ему хотелось. Позволила, чтобы Кирилл Макарович приник губами к ее руке чуть дольше, чем позволяли приличия. Позволила, чтобы лично снял полушубок, и даже позволила усадить в самое удобное кресло. А вот от угощений (коньяк, чай, ликер, шоколад) отказалась. При всем старании произвести впечатление гостеприимного хозяина Кирилл Макарович был неловок и смущен. Что не ускользнуло от Агаты. Он уже полностью был в ее власти, запутавшись в невидимой сети. Только не знал об этом. Оставалось дергать за ниточки. – Как жаль, что вы вчера так рано ушли, – сказал Кирилл Макарович, садясь на краешек кресла напротив нее. – Мне было чрезвычайно приятно побеседовать с вами. – Но вот, я в вашей власти, – сказала Агата интонацией, от которой теряли голову куда более крепкие орешки. За исключением одного… – Это так приятно… Чем бы я мог вам помочь? – Исполните мой каприз… – Любой, баронесса, что пожелаете… – Скажите, это правда, что страховые общества не слишком охотно подписывают договора страхования жизни с женщинами? Вопрос вогнал Кирилла Макаровича в краску. – Можете не сомневаться: в нашем обществе вы не найдете препятствий, если только выразите желание, – говорил он, ерзая в кресле. Агата подбодрила улыбкой. – Раскройте тайну… В чем тут хитрость? – Никакой хитрости, баронесса, только статистика и расчет… Кажется, Кирилл Макарович не собирался раскрывать детали. Агате пришлось настоять на своем желании. Тайна страхового дела оказалась удивительно проста. В 1693 году астроном Галлей составил таблицы смертности, которые легли в основу всего страхования. Чуть раньше, в середине XVII века, математики Паскаль и Ферма заложили основы теории вероятности. Которую используют и в азартных играх (особенно карточных), и в страховании. С 1827 года, когда в Германии было основано первое страховое общество, ежегодно копилась статистика. Через сорок лет наблюдений страховщики точно установили для мужчин возраст, когда повышается или понижается вероятность естественной смерти. Так, в возрасты с наибольшим риском смерти входят группы мужчин 20 и 21 года, от 35 лет и старше. Наилучший для страховщиков возраст мужчины, при котором математически велик шанс длительного дожития: от 22 до 34 лет. – Оценивая мужчину для будущей страховки, страховщик руководствуется не только его физическим здоровьем, отсутствием болезней, но и законом вымирания каждой возрастной группы, – закончил Кирилл Макарович и стыдливо отвел глаза. Агата как чувствовала, что существует неписаный закон человеческой жизни, который не зависит от воли живущего. Впервые ей зримо показали: ты можешь питать иллюзии сколько угодно, но страховщик знает, что в каждом возрасте человек подчиняется закону вымирания. И в каждом возрасте умрет точный процент. И не менее точный – не умрет. А принесет прибыль страховщику. Закон вымирания незыблем, как математика. Плюс-минус чья-то жизнь, быть может – ее, принимается математическим допущением. От этих мыслей по телу пробежал озноб. Агате захотелось глотнуть обжигающего коньяку. – Простите, я напугал вас, – с сожалением сказал Кирилл Макарович. – Ничуть, чрезвычайно интересно, – через силу ответила она. – Так что же дальше? – Страховой агент перед заключением договора оценивает сумму факторов и делает вывод: к какому типу риска относится страхователь. – А какие бывают? – Всего лишь два типа: выгодный риск и невыгодный риск. В первом случае страхователь живет дольше, чем заключен договор его страхования жизни, платит взносы и приносит обществу доход. Во втором случае страхователь, скорее всего, умрет до окончания договора, и общество понесет убытки. Нехитрая арифметика… – Выгодный риск, – повторила Агата. Выражение понравилось. Вся ее жизнь до недавних пор была выгодным риском. Очень выгодным для нее и разорительным для богатых мужчин… Знать об этом скромному страховщику не полагалось. – Но позвольте, вы говорите о мужчинах. А как же страхование женщин? Разве женщины не живут дольше? Разве их не выгодно страховать? Кирилл Макарович окончательно смутился. – Вы правы… Статистически женщины живут чуть дольше. Но… Во-первых, врачебный осмотр женщины перед страхованием – дело столь деликатное, что тут… При таком осмотре врач не имеет права и не может… Г-хэм… Некоторые виды осмотра затруднительны и невозможны… Г-хэм… Но существует главный фактор, особенно в возрасте до тридцати лет, который делает страхование молодых женщин крайне рискованным… – Рождение детей, – сказала Агата, чем заставила Кирилла Макаровича кашлять и вытирать платком пот со лба. – Теперь мне понятно… Когда ты молода – можешь умереть при родах… Ты можешь умереть при вторых или третьих родах. Все равно женщины для вас – невыгодный риск… Как это мило… – Простите, баронесса, – чуть слышно выдавил Кирилл Макарович и встрепенулся. – Для вас сделаем исключение… Никаких медицинских осмотров и самые выгодные условия… Сделаем все возможное… Агата благосклонно кивнула: – Благодарю, я подумаю… Позвольте задать вам вопрос… – Все, что изволите! – с жаром откликнулся Кирилл Макарович. – Насколько у вас доверительные отношения с сестрой? – С Лерой? Мы всегда были большими друзьями. – Смерть матери вас сблизила? Господин Алабьев немного изменил позу, глубже сев в кресле. – Полина Андреевна меня воспитала, но она не моя мать… Вы правы, это ужасное происшествие нас сблизило… – Валерия не делилась с вами некоторыми планами?.. – Какими планами? – в интонации Кирилла Макаровича скользнула осторожность. – Что-то вроде глупой шутки или… Устроить неприятную ситуацию, – Агата старательно подбирала слова. – Шутка? Неловкая ситуация? – он задумался. – Нет, ничего такого… А против кого она стала бы шутить? Говорить напрямик Агате категорически не хотелось. – Против кого-то из вашей семьи… Например, против вашей мачехи… Или отца… Кирилл Макарович усмехнулся. – Вы видели моего отца? Агата утвердительно кивнула. – Познакомились с ним в Ницце? – Нет, лично мы не представлены… Несколько раз видела издали. Но запомнила. На прогулке Валерия указывала на него… – Как полагаете, можно с ним шутить? Она предпочла уйти от ответа: – Валерия не питает добрых чувств к вашей новой мачехе? – Ну что вы… – Кирилл Макарович даже улыбнулся. – Лидия Павловна невинное и наивное существо… Она никому не может причинить вреда… Как жаль, что вы близко не познакомились с отцом… Вы бы ему понравились… Комплимент Агата приняла как должное. – Ваш отец – интересный мужчина. Раз увидев, его трудно забыть, – сказала она, невольно вспоминая, как Алабьев замахнулся стулом на дочь за испорченную кофе сорочку. Тогда официант повис у него на руке. – Совершенно с вами согласен, – Кирилл Макарович встал, одернув пиджак. – Баронесса, прошу в зал для составления договора. В чью пользу изволите заключить страхование? Мысль пришла сама собой, как озарение. И настолько понравилась, что Агата тут же назвала того, кто получит большую премию в случае ее смерти. Чего она, конечно же, не допустит. Несмотря на дурацкие законы вымирания. Она – Агата Керн, ну или баронесса фон Шталь, – самый выгодный риск для страхового общества «Стабильность». Пусть не сомневаются. • 14 • Полицейский дом Пресненской части возвышался на небольшом холме в особом окружении. По правую руку от него располагался Зоологический сад. По левую – Вдовий дом. А сзади, можно сказать с тыла, наступал Московский университет. Между зверями, вдовами и студентами полицейским жилось спокойно. Само здание представляло собой серый сундук – казенного вида, ничем не примечательное, как и прочие полицейские дома Москвы. По праву знакомства с приставом Пушкин прошел в его кабинет без предупреждения. Визиту сыскной полиции Носков не обрадовался, но и не встревожился. Поводов для беспокойства на его участке не имелось. Тем более пристав считал Пушкина довольно толковым и разумным чиновником, который не будет попусту гонять полицию. Он поздоровался приветливо, предложил чаю, водки и даже блинов с закусками, по причине Масленицы их напекли в буфете участка. Пушкин заставил себя отказаться от блинов и спросил про тело Ферапонтовой. Пристав не сразу понял, о ком речь. Пушкин напомнил, что сегодня утром его помощник подпоручик Татаринов в Большом Ново-Песковском переулке осматривал тело пожилой дамы… – Ах, это, – сказал Носков с таким выражением, будто речь шла о совершенном пустяке. – Да, верно, не будет теперь Баба-Турок участок мучить. – Она вам знакома? – спросил Пушкин, понимая, что пристав мог забыть фамилию погибшей, помня ее по кличке. – Знакома?! – Носков издал презрительный смешок. – Да она была костью в горле, занозой в пальце, хуже диких пчел и бешеных собак. Не было от нее покоя, прохода не давала. Чуть не каждый день с жалобами являлась. То ей городовой честь не отдал, то на нее снег с крыши упал, то двор не чисто метен, то соседи бомбы делают. А последний раз совсем из ума выжила: дескать, в страховом обществе назвали ее мертвой и договор отказались заключать. Требовала, чтобы их в тюрьму посадили… Одним словом, Баба-Турок, хуже не бывает… – Что она говорила про страховку? – аккуратно спросил Пушкин. Пристав только рукой махнул: – Да чушь несла! Якобы сказали, что уже умерла и не может заключать договор страхования… Чего только не выдумывала, старая карга… Все, закончилась песенка… Больше не будет своими бреднями донимать. Распоряжусь по такому случаю выдать городовым по стопке из казенных запасов. Вероятно, настоящую смерть вдовы Ферапонтовой участок отметит маленьким праздником. Расследовать несчастный случай точно никто не станет. – У нее были родственники, сестра? – Может, и были, да только со всеми переругалась. Еще лет двадцать назад. Жила одна как перст… И главное, здоровье такое, что ничего ее не берет. Еще бы нас всех пережила. Такая несказанная удача, что грохнулась с лестницы, – сказал с чувством пристав и тут сообразил, что сболтнул много лишнего. – Позвольте, а вам-то что за дело?