– Послеродовой психоз почти всегда начинается в течение первых двух недель после рождения младенца. Захарии было три года. Количество случаев начала послеродового психоза после такого длительного периода после рождения исчезающе мало. Бакстер смотрит сначала на меня, потом на Сомер. – А ее постнатальная депрессия не могла перерасти в послеродовой психоз? Такое невозможно? – Нет. – Сомер качает головой. – Это два совершенно разных заболевания. И одно не приводит к другому. – То есть если Саманта действительно что-то видела, то с депрессией это никак не связано? – С болезнью – нет. Предположу, что здесь могли сыграть свою роль препараты. Но даже если это так, между появляющимися призраками и намеренным убийством всей семьи – дистанция огромного размера. Что-то в выражении ее лица и в том, как она это говорит, прекращает дальнейшую дискуссию. Хотелось бы мне обладать ее уверенностью… * * * 25 июня 2017 года, 16:30 193 дня до пожара Саути-роуд, 23, Оксфорд Сэм сразу же чувствует: что-то произошло. – Я принесла тебе пиво, – осторожно говорит она, ставя бутылку на край стола. В это время года в кабинете просто чудесно: стеклянные двери в сад открыты, и он полон света и ароматов скошенной травы. Красная бабочка-адмирал уселась на принтер и открывает и закрывает свои крылья на теплом сквозняке. Но ее муж хмурится. – В чем дело? – Опять этот Филипп, – отвечает Майкл с гримасой. – Он прислал письмо, что приедет тринадцатого июля. – И на сколько? – Пишет, что на пару дней, но ведь ты его знаешь. Это легко может растянуться на пару недель. – Что ж, мы вряд ли сможем сказать ему «нет». Ведь он… – Знаю, всё знаю… – В голосе Майкла слышится раздражение. Сэм прикусывает губу. Она хорошо знает, что Филиппа лучше не защищать. Последний раз, когда она попыталась это сделать, ей пришлось выслушать двадцатиминутную тираду о том, какой он никчемный человек, порхающий по всему свету с одного тропического пляжа на другой и ни разу не сделавший ничего полезного. Ни когда хоронили отца. Ни когда маму надо было поместить в дом для престарелых. Впервые Майкл до конца раскрылся перед ней именно тогда, когда заговорил о Филиппе. Они были вместе около шести недель, и все это время он был настолько безукоризненным, что Сэм уже стала думать, что такого просто не бывает. Все время такой внимательный, терпеливый, деликатный… А потом, в один прекрасный день, она пришла к нему под вечер и застала его разговаривающим по телефону с отцом. Майкл позвонил ему, чтобы сообщить, что в одном из академических журналов вот-вот должна появиться его первая научная статья, но к моменту окончания разговора чуть не плакал. – Ну что же мне еще сделать? – говорил он. – Филипп даже не стал пытаться поступить в Оксфорд. Он в жизни не сделал ничего полезного, потому что проживает деньги, оставленные ему дедом. Ведь это Филипп должен быть разочарованием для всех. А послушать моего отца, так это я бездомный бродяга, ночующий на станции «Чаринг-Кросс». Она стала возражать, села рядом и обняла его за плечи. – Он так гордится тобой… Ты же знаешь, что он не хотел тебя обидеть. Майкл посмотрел на нее; в глазах у него стояли злые слезы. – Именно, что хотел. Все время слышу только «Филипп – то, Филипп – это»… Все время, пока я рос, папа называл его «Пип». Он ерошил ему волосы и говорил, что возлагает на него «большие надежды». И только годы спустя я понял, на что он намекал, – а так я все это время думал, что он ждал от Филиппа большего, чем от меня. Не думаю, что он хоть на минуту задумался, как такое отношение могло на меня повлиять. И ее сердце разбилось из-за того, что этот грустный маленький мальчик превратился в невероятно амбициозного мужчину, которым стал. Тогда она ощутила то, что никогда больше не ощущала с Майклом: что в семье она сила, что это она должна отдавать и защищать, а не ждать защиты. Тогда Сэм ощутила это впервые. И больше такого никогда не повторялось. * * * Сомер останавливается у своего стола, чтобы забрать пакет с покупками, которые она сделала во время ланча. Какие-то фрукты из него закатились под стол, и ей приходится встать на четвереньки, чтобы достать их. Когда она наконец выпрямляется, то с удивлением видит, что рядом стоит Куинн. На мгновение Эрика чувствует неловкость, потому что понимает, что у нее красное лицо и растрепавшиеся от усилий волосы. – Ты что? Он выглядит застенчивым. Это слово никогда не приходило ей в голову применительно к Куинну. – Просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке. Она с удивлением смотрит на него, не уверенная, что правильно расслышала. – Понимаешь, – он пожимает плечами, – это все из-за того, что ты там говорила. Было такое впечатление, что ты знаешь кого-то с этой болезнью… лично. Сомер колеблется, не уверенная, стоит ли делиться своей проблемой. Особенно с ним. Но что-то в его лице заставляет ее заговорить. – Ею болела моя сестра, то есть она и сейчас болеет. – Она смотрит ему прямо в глаза. – Я имею в виду постнатальный синдром. Было очень непросто. Всем нам. Он кивает. – Самое страшное, что на этой болезни лежит роковая печать. Даже в наши дни. Многие женщины не получают адекватной помощи, потому что их слишком беспокоит, что подумают о них люди. Боятся, что навсегда останутся с клеймом «плохой матери» или «истерички», или что там еще говорят про женщин, чего никогда не говорят про мужчин. – Сомер останавливается, понимая, что покраснела еще больше. – Я знаю, – совсем тихо говорит Куинн. – Про эту депрессию. Она была у моей матери. А вот это уже удар наотмашь. Эрика открывает было рот и снова закрывает его. – Ты никогда об этом не говорил. Даже когда мы были… – Все, как ты сказала. – Он снова пожимает плечами. – Предрассудки и дремучее невежество. А столько лет назад все это должно было быть еще хуже… – Кончилось тем, что ее пришлось направить на принудительное лечение, – продолжает Куинн, как будто прочитав ее мысли. – Так что отец шесть месяцев был вынужден воевать с новорожденным и с восьмилеткой. Он так и не понял, за что ему все это. – Он поднимает глаза и впервые встречается с ней взглядом. – Тебе было всего восемь? На лице Куинна появляется слабая улыбка. – Па не уставал повторять, что я должен быть большим мальчиком. Что у него и без меня забот хватает. В семье об этом никогда не говорили. Как будто она совершила что-то постыдное. Или криминальное. Прошли годы, прежде чем я узнал, что же в действительности произошло. Эрика кивает и пытается найти подходящие слова. Теперь она многое понимает в Куинне. Его демонстративную независимость, неприятие слабостей в других, неспособность показать свою незащищенность. – В любом случае, – он слегка распрямляет плечи, – я просто хотел убедиться. Он уже достаточно далеко, когда она окликает его: – Куинн! – Да? – Он поворачивается к ней. – Спасибо. За то, что рассказал. Должно быть, это было непросто. – Пустое. Он в третий раз пожимает плечами и исчезает из виду. * * * 11 июля 2017 года, 10:23 177 дней до пожара Саути-роуд, 23, Оксфорд – Привет, – здоровается Филипп, когда она открывает дверь. – Я добрался до Пула чуть раньше, чем планировал. С помолвки, на которой он вел себя как образцовый дружка, хотя перед этим Майкл часто и громко высказывал свои сомнения в целесообразности его приглашения, Саманта видела его всего один или два раза.