А.Б.: А как насчет их родственников? Б.Д.: Отец Майкла умер – это я знаю точно. Мне кажется, что его мать в одном из домов для престарелых. По-моему, где-то недалеко от Вантеджа. Никогда не слышала, чтобы Саманта упоминала о своей семье. А.Б.: Как мы понимаем, в семье была машина, но возле дома ее не оказалось. Б.Д.: Машина у них точно была. «Вольво» – универсал. Довольно старая. Белая. Не знаю, почему ее нет на подъездной дороге, – обычно она стоит именно там. А.Б.: А вы не знаете, куда могла бы поехать Саманта? Б.Д.: Так, значит, она действительно пропала… А.Б.: Я уже говорил вам, что мы официально не комментируем… Б.Д.: Не волнуйтесь. Я все поняла. Но – нет, ни малейшего представления. А.Б.: И вы не можете назвать никого, с кем нам надо было бы связаться? Б.Д.: Простите, но у нас были не те отношения. * * * В морге даже холоднее, чем на улице. Под халатом на Сомер надето два свитера – дополнительный посоветовала Эверетт («Когда у тебя застучат от холода зубы – а так и будет, – ты уже не остановишься»). Тело лежит на металлическом поддоне. Крохотный мальчуган. Захария. Хотя Эрика сразу же поняла, что знание его имени лишь ухудшает ситуацию. На коже все еще видны остатки голубого одеяла, но под ними тело жутко обезображено. Мертвенно-бледная поверхность тела разукрашена пятнами желтого и пузырями красного цвета; висят полоски комковатой, покрытой копотью сгоревшей кожи. Голова ребенка повернута в сторону, мягкие детские локоны сгорели, губы сморщились и стали словно восковыми. Эрика глубоко вздыхает, и этот вздох слишком напоминает всхлип. Один из ассистентов поднимает на нее глаза: – Знаю. А когда это ребенок, то вдвойне дерьмово. Сомер кивает, не решаясь заговорить. Прямо сейчас она может думать лишь о запахе. Все эти сверхреалистичные постановки вскрытия Эрика уже видела по телевизору; единственное, к чему она не была готова, так это к вони. Даже сквозь маску тело воняет, как сгоревший боров. Про себя она благодарит Гислингхэма за то, что посоветовал захватить с собой мятные таблетки, и, сглотнув, пытается взять себя в руки. – Перво-наперво, – рассказывает Бодди, – нам будет необходимо установить, был ли погибший жив в момент начала пожара. Никаких внешних повреждений я не вижу, поэтому придется исследовать трахею и легкие на предмет вдыхания продуктов горения. – С этими словами он берет в руку скальпель и смотрит на Сомер. – Ну что, приступим? * * * Гислингхэм все еще находится на Саути-роуд. Низкое зимнее солнце освещает руины дома розоватым светом. Воздух морозный, но, несмотря на это, толпа зевак становится все больше. Сейчас их около двадцати человек – все в шарфах, перчатках и теплых пальто; их дыхание висит над ними клубами. Но они, скорее всего, долго не протянут – теперь смотреть уже практически не на что. Одна из пожарных машин уехала, а оставшиеся пожарные проливают последние остатки дома и грузят оборудование на машину. Однако внутри работа в самом разгаре. Здесь, помимо трех экспертов-криминалистов из команды Алана Чаллоу, присутствуют двое экспертов из пожарного управления – один из них вооружен видеокамерой, второй находится в выгоревшей комнате для завтраков вместе с Гислингхэмом и Чаллоу. Тяжелые деревянные стулья и стол еще продолжают дымиться; к потолку взлетают хлопья сажи. Сверху льется вода, и сквозь балки они могут видеть комнату над ними. Она оклеена обоями с Винни Пухом. Там же стоят остатки детской коляски. Гислингхэм старается не смотреть на них. – Для верности нам придется провести кое-какие исследования, – говорит пожарный, – но, как я и говорил, готов поспорить, что все началось в гостиной. Этим же объясняется поздний звонок в «три девятки» – позади дома нет других строений, а, насколько мы можем судить, соседи, живущие в той стороне, разъехались. – И вы полагаете, что это точно поджог? – Судя по скорости распространения огня, – офицер кивает, – использовали какое-то горючее вещество, которому, вне всякого сомнения, помогла гребаная рождественская елка. Она вспыхнула, как салют на Четвертое июля[16]. Наверное, к этому времени совершенно высохла – вместо нее вполне можно было положить растопку и вообще не морочиться. Оставалось только ждать, когда раздастся БАБАХ и все здесь взлетит к чертовой матери. – И сколько это могло занять по времени? – спрашивает Гислингхэм, лихорадочно записывая за пожарным. – От момента возгорания до того, как все полыхнуло? – Тот выпрямляется. – Минуты три… А может быть, и того меньше. – Пожарный показал на лестницу. – Судя по тому, как она обгорела, могу предположить, что на ней тоже была гирлянда. Из остролиста или чего-то подобного. И он тоже должен был успеть высохнуть, как прошлогодние листья, тут к гадалке не ходи, так что гирлянда превратилась в лучший запал, который только можно себе представить. Не повезло со временем – то есть я хочу сказать, что завтра это все разобрали бы, правда? Гислингхэм непонимающе посмотрел на него. – Ах, ну да, конечно. Богоявление…[17] Черт, я совсем забыл. Его собственный дом все еще похож на витрину универмага – Джанет хотела, чтобы первое Рождество Билли дома было особенным. Придется трудиться всю ночь. * * * Верити Эверетт кладет телефон и откидывается на спинку кресла. Она-то рассчитывала появиться в полупустом офисе с неубранными фантиками от рождественских шоколадок… Но только рассчитывала – с этой работой никогда ничего не знаешь заранее. И, честно сказать, после нескольких дней непрерывного общения с папочкой она почувствовала облегчение, вернувшись в офис. У нее не такая большая квартира, чтобы в ней хватило места для них двоих. Особенно когда он относится к квартире как к номеру в отеле, оставляя пустые кружки там, где сидит, и никогда не убирая кровать (кстати, ее собственную – ей пришлось временно перейти на матрас, что вполне предсказуемо сказалось и на ее спине, и на недовольной кошке). Но завтра папочка отправляется домой, а сегодня она вернулась на свое рабочее место. Верити осмотрела комнату в надежде увидеть Гислингхэма, но тот, очевидно, все еще не вернулся с Саути-роуд. И хотя она ненавидит действовать через его голову, это ждать не может. Через несколько мгновений Верити уже стучит в дверь кабинета Фаули. Тот говорит по телефону, но жестом приглашает ее зайти. Она какое-то время стоит в дверях, старательно притворяясь, что не слушает, что он говорит, но, к счастью, разговор вполне рабочий. В любом случае это не его жена. Теперь Фаули, когда говорит с ней, запирает дверь. Верити бросает на начальника косой взгляд. На расстоянии он выглядит вполне нормально, но если ты знаешь его достаточно хорошо, то признаки все равно видны. А она его знает. И достаточно хорошо. – Что у тебя, Эв? – спрашивает Фаули, кладя трубку. – Да, сэр. Я пообщалась с организаторами конференции в колледже. Майкл Эсмонд зарегистрировался во вторник, во второй половине дня, и вечером того же дня присутствовал на обеде. Вчера утром он участвовал в каком-то панельном заседании. – А после этого? – Одна из организаторов сказала, что вчера поздно вечером видела его в пабе. Около половины одиннадцатого. – Значит, он точно в Лондоне. – Так точно, сэр. Но Эсмонд сам бронировал себе гостиницу, так что в оргкомитете не знают, где он остановился. – А мобильный? Эверетт поднимает листок бумаги. – Мне дали номер, но он сразу же переключается на голосовую почту. Я оставила сообщение, чтобы он перезвонил нам. – Когда у него назначено выступление? – Надо отдать шефу должное, он всегда идет прямо к цели. – Завтра, во второй половине дня, сэр. В четыре часа дня. – Ладно, держи меня в курсе. – Фаули медленно кивает. – И если Эсмонд позвонит, то я хочу знать об этом первым. * * * Вскрытие занимает пять часов, и в самом конце Бодди решает, что заслужил нечто большее, чем просто поздний ланч. – Хотите присоединиться? – предлагает он Сомер, когда они снимают халаты. – Мы будем у Фрэнки – это как раз через улицу. После того как патологоанатом уходит, один из его ассистентов поворачивается к Эрике и неловко улыбается: – Возможно, вы предпочтете пренебречь этим приглашением… У Бодди есть традиция. После вскрытия трупов, сгоревших на пожаре, он угощает всех нас ребрышками-барбекю. – Вы шутите? Даже если это труп ребенка? – Знаю. Звучит грубовато, правда? Но это его способ снимать стресс. * * * Первая встреча следственной группы начинается в три. Сомер только что вернулась из морга. Она все еще немного бледна, и я вижу, как Эверетт задает ей немой вопрос, а Эрика отвечает ей гримасой. Куинн сидит на первом ряду, с планшетом в руках и ручкой за ухом (да, я знаю, что это глупо, но он всегда так сидит). Бакстер кнопками прикрепляет фотографии на доску. Феликс-хаус – каким он был до и каким стал после пожара. Причем первое фото явно позаимствовано из приложения «Гугл. Планета Земля». Фотографии с внутренними разрушениями: столовая, лестница, некоторые из спален – на нескольких из них крестиками отмечены места, где были обнаружены Мэтти и Захария. Фотографии Майкла и Саманты Эсмонд – наверное, с водительских удостоверений, догадываюсь я. Эсмонд выглядит напряженным, внимательным, с темными волосами и бледной кожей. Краски его жены гораздо мягче: бежево-коричневые волосы, розоватые щеки, светлые – возможно, светло-карие – глаза. За ними идут фото детей, вытащенные, судя по их состоянию, из дома. Мэтти в форме «Арсенала» с мечом, зажатым под рукой; большие очки слегка съехали набок. Малыш сидит на коленях у матери – озорная улыбка и копна непослушных темно-рыжих локонов, которые мать не может заставить себя срезать. Отдельно – фото живого рядом с фото мертвого. И уже не первый раз я задумываюсь, как жестоко огонь может изуродовать человеческое тело. Поверьте мне – привыкнуть к этому невозможно, даже если видел это столько раз, сколько видел я. А если привык, то пора менять профессию. Подходит Гислингхэм. – Может быть, вы сами хотите начать, сэр? – негромко спрашивает он. Я мельком отмечаю про себя, что – по крайней мере, на публике – он больше не называет меня «босс». Только «сэр». Что ж, еще один Рубикон среди сотни маленьких Рубиконов, но от этого не менее важный. – Нет, веди ты. А я вмешаюсь, если это будет необходимо, – говорю я и вешаю куртку на спинку стула. И это тоже Рубикон. На этот раз побольше, потому что команда мгновенно это замечает. – Есть, сэр. – Гислингхэм кивает, проходит к стене и становится лицом к аудитории. – Ну что ж, давайте начинать. Все в комнате знают, что это первое серьезное дело Гиса после назначения его исполняющим обязанности детектива-сержанта. Пару лет назад, когда в точно такой же ситуации находился Куинн, все были настроены немного саркастически – никакой вражды не было, но в то же время никто не собирался сразу же бросаться ему на помощь. И все были настроены поиздеваться над ним, как только представится такая возможность (а с Куинном в то время это случалось сплошь и рядом). На этот раз настроение в комнате было другим. Сидящие любили Гислингхэма и хотели, чтобы у него все получилось. И они не позволят ему облажаться – если только это будет зависеть от них.