Гислингхэм открывает блокнот и записывает несколько слов. – И когда же вы с ним общались – то есть когда он все отрицал? – Об обвинениях я рассказала ему в конце семестра, а потом мы встретились во вторник. Гислингхэм не может больше сдерживаться. – Во вторник, который был второго января? Во вторник, который был меньше трех дней назад? Но вы же только что сказали, что не общались с ним… – Гислингхэм начинает листать блокнот, – …«довольно давно». Я бы не сказал, что три дня – это довольно давно. Видно, что женщина чувствует себя сконфуженной. И обведенной вокруг пальца. – Когда я видела его перед Рождеством, он был весь на нервах, так что я предложила ему все обдумать во время каникул и вернуться к этому разговору в начале января. И он явился сюда во вторник с утра пораньше, перед своей поездкой в Лондон. Я надеялась, что нам удастся прийти к взаимоприемлемому соглашению. И опять Гислингхэм кивает. – Я понял: вы надеялись, что он уволится, так? Дали ему в руки револьвер с перламутровой рукояткой и стали ждать, когда он сделает правильный шаг? – Вовсе нет, – пытается сдержаться Джордан. – Вы не правы, офицер. Абсолютно не правы. Но выражение ее лица говорит совсем о другом. – И как же прошла ваша встреча? Заметно, что Джордан не знает, что сказать. – Скажем так, у нас состоялся откровенный обмен мнениями. «Судя по ее физиономии, – думает сержант, – она хочет свести все к простому “обмену любезностями”. А эта старая кошелка Битон наверняка слышит каждое слово». – И на чем же вы остановились? – Я сказала, что в создавшихся обстоятельствах буду консультироваться с руководством университета и пусть оно решает, как нам лучше поступить. – Но ведь он может потерять работу, так ведь? – говорит Куинн. И это не вопрос, а утверждение. – Я хочу сказать, сексуальные домогательства к студентке в наши дни… Со всеми этими Metoo[31] и так далее… Да они его за яйца подвесят. Джордан смотрит на него с нескрываемым презрением. – Теоретически это действительно может привести к увольнению. Да. Но до этого еще не дошло. По крайней мере, на сегодняшний день. Однако Майкл Эсмонд мог оценивать ситуацию совсем по-другому. Куинн и Гислингхэм обмениваются взглядами. – А мы можем поговорить с девушкой? – спрашивает Гислингхэм. – Она не делала заявления в полицию, – хмурится Джордан. – Это все понятно, профессор. Но вы же понимаете, почему мы хотим с ней поговорить. – Да. И уверена, что поговорите. Но существуют определенные процедуры – и мне надо получить соответствующее согласие. Я переговорю сначала с юристами, потом – с молодой женщиной, а затем свяжусь с вами, как только буду готова. * * * А меж тем в Саммертауне Эверетт только что вернулась после того, как отвезла отца в его дом в пригороде Бистера. Почему-то на все, что связано с ним, ей требуется в пять раз больше времени, чем она изначально планирует. Сегодня утром Верити еще раз в этом убедилась. А о доме для престарелых она так с ним и не поговорила. Но разузнала номер местной службы социального обеспечения и теперь обязательно заставит себя позвонить туда до конца дня. Хотя сейчас ей надо кое-что сделать. Она заскакивает в квартиру, чтобы проверить кота (который явно так же рад тому, что все вернулось на круги своя, как и она), а потом выходит из дома и достает фотографию, которую Бакстер нашел на странице Саманты Эсмонд в «Фейсбуке». Он абсолютно уверен, что на снимке один из магазинов Саммертауна, и Верити с ним согласна. Не зря же она живет здесь вот уже два года. Спустя пять минут Эверетт открывает дверь. Свечи, фарфор, купальные халаты, полотенца. И если здесь есть что-то не белоснежное, то только потому, что оно из стекла. Все кругом настолько утонченное, изысканное и благоухающее, что Верити, стоя посреди этого великолепия, чувствует себя пигмеем. К счастью, ждать ей приходится недолго – девушка за прилавком поднимает на нее глаза и улыбается. – Вас интересует что-то определенное? У нас сейчас распродажа. Эверетт нервно обходит столик с разноцветными бокалами для шампанского и достает свое удостоверение. – Детектив-констебль Эверетт, полиция долины Темзы. Могу я поговорить с управляющим? – А что, что-то случилось? – Видно, что девушка насторожилась. Эверетт включает улыбку. – Нет, ничего. Мне просто надо поговорить вот с этой леди с фотографии. Девушка берет у нее фото и кивает. – Ну, конечно, это Мел. У нее перерыв. Я сейчас ее позову. Девушка исчезает в глубине магазина, а Эверетт остается таращиться на бокалы для шампанского. Те, что стоят у нее, подарила ей мама, когда она впервые уезжала из дома. Кажется, что они сошли прямо с рекламы «Бейбишама»[32]. – Здравствуйте. Простите, но Дженна не смогла вспомнить вашего имени. Верити поворачивается. Перед ней действительно женщина с фотографии. Среднего роста, с приятными чертами лица и аккуратно подстриженными темно-каштановыми волосами. В свете безжалостных ламп ее губы кажутся багровыми. – Констебль Эверетт, – представляется детектив, протягивая руку. – Верити. – Мел Кеннеди. И зачем я вам? – Эта женщина на фото рядом с вами… – Сэм? Так вы по поводу Сэм? – А вы видели пожар в новостях? – спрашивает Эверетт, глубоко вздохнув. – Нет, только не дети, – женщина бледнеет, – только не говорите, что… – Мне очень жаль. – Верити смотрит, как Кеннеди на ощупь находит стул и тяжело опускается на него. Руками она зажимает рот. Шок выглядит вполне естественным. – Успокойтесь. Хотите воды? – Не могу в это поверить. – Кеннеди трясет головой. – Когда вы видели миссис Эсмонд в последний раз? Какое-то время Кеннеди молча смотрит на детек-тива. – А знаете, я не помню… Может быть, прошлым летом? – Этой фотографии, мне кажется, несколько лет? – По крайней мере, три года. – Девушка еще раз смотрит на фото. – Работала она здесь очень недолго. Но у нас были неплохие отношения. Действительно неплохие. – Нам пока не удалось обнаружить миссис Эсмонд. – Эверетт на шаг приближается к своей собеседнице. – Вы, случайно, не знаете, где она может быть? – Она была очень закрытым человеком. – Мел качает головой. – И почти ничего не говорила о своей личной жизни. – У нее не было друзей? К которым она могла бы уехать? Девушка беспомощно пожимает плечами. Эверетт набирает побольше воздуха в легкие – вопрос, который она собирается задать, не из простых. – Зная миссис Эсмонд – Сэм, – как по-вашему, могла ли она оставить детей одних в доме? Ответ Кеннеди уже готов. – Сэм никогда так не сделала бы, – говорит она со страстью. – Ни за что! – А почему она ушла отсюда? Достав бумажный платок, Кеннеди сморкается. – Она тогда носила Захарию. И ее муж решил, что для нее это будет слишком тяжело. Ведь у них уже был Мэттью. Но, между нами говоря, мне кажется, что он с самого начала не хотел, чтобы она работала. Вечно нас подкалывал: «И что вообще представляет из себя весь этот потертый шик?» Ну и тому подобное. Мне кажется, он немного высокомерный. И немного сноб. – А вы часто его видели? – Нет. Он редко сюда приходил. Как я уже говорила, мне кажется, он не одобрял того, что его жена работает в магазине. – А на ваш взгляд, они были счастливы? Проблем в семье не было? – Нет, конечно. Ничего похожего. Он на нее надышаться не мог. Так она всегда говорила.