Октябрина по дороге до него репетировала речь, про себя проговаривала ее спокойно, но стоило открыть рот и вдохнуть воздух, как Октябрина задохнулась, в уголках глаз выступили слезы и выдавить из себя она так ничего и не смогла. – Так, ладно, заходи. Только Октябрина зашла и сняла кроссовки, как за дверью забарабанил дождь. Крупные капли стучали по крыше, ударялись в окна, но стоило зайти в комнату, где кроме Арсения никого, звуки стихли. – Хорошо, что ты здесь, – просипела Октябрина и огляделась. В первый раз она и не заметила, что у Арсения в доме была полноценная раковина на кухне. – Можно руки помыть? – Да, да, конечно, – Арсений засыпал в заварочный чайничек, украшенный рисунком с петушком, заварку. – Ванная у меня тоже есть. В ту дверь, там, у меня в комнате за дверью. Смотреть на комнату Арсения в такой момент совсем не хотелось. Октябрина думала, что упадет там на пол и заплачет. Сидеть на кухне проще – пространство уже знакомое, не так неожиданно. В тишине Октябрина намыливала руки. На бортике лежал громадный кусок хозяйственного мыла, на крючке над краном висело белое полотенце для рук. Пахло средством для мытья посуды. Октябрина пробежала взглядом по стене, приделанным к стене на гвоздики держателям для специй и поварешек, добралась уже до плиты, но тут заметила руки, потом плечи, а потом, сама того не заметив, уже смотрела Арсению в лицо. – Ты голодна? – спросил он и поднял заварочный чайник. – Ко мне заезжал друг, привез большой пирог с капустой и яйцом. У него жена просто невероятно готовит. Будешь? Арсений пожалел о своих словах сразу же. Губы Октябрины задрожали, руки с трудом нащупали полотенце и терли пальцы о теплое белое полотенце. – Ладно, ладно, присядь. Если что, потом скажешь. О большем Октябрина и просить не могла. В тишине они пили чай. Этот чай, собранный, наверное, на соседних полях, высушенный на подоконнике на газетке, не шел ни в какое сравнение с дорогим китайским чаем Романа. Октябрина выпила четыре чашки и только тогда успокоилась. Весь ее живот, казалось, состоял из горьковатой горячей жидкости. За окном стучал дождь, поскрипывали стены дома, бревна, десятки лет лежавшие друг на друге и уставшие от соседства, тихо стонали. В доме больше звуков не было. Даже часы не тикали. – Прости, что я так завалилась без спроса и предупреждения, – тихо начала Октябрина, разглядывая листочки на дне чашки. – Я просто весь день… Весь день что-то брожу, хожу, а идти больше некуда и поговорить не с кем. Она осознала, что сказала, когда было уже поздно. Жар куснул за щеки, но Арсений, кажется, и вида не подал, что что-то не так. – Все в порядке, я тоже сегодня весь день один, – он говорил тихо, барабанил пальцами по чашке. – Ты не переживай, что без предупреждения. Дверь на крючке. Я не запираю. – Нет, но это некрасиво же, не по правилам. – Октябрина покрутила чашку по столу. – Я должна была спросить разрешение, позвонить. – Кому нужны эти правила? – Улыбнулся Арсений. Октябрина почувствовала, что новая волна горечи подобралась к горлу. – Что-то случилось. – Он сказал это так, будто уже все знал. Арсений смотрел на нее не слишком внимательно, пробегал взглядом по лицу, рукам, волосам и, казалось, считывал правду. Октябрине однако было спокойно. Если он и так поймет хотя бы малую часть ее беды, не придется рассказывать. – Случилось, – согласилась Октябрина и хмыкнула. – Подозревала, что такое может случиться, но… Но даже не думала, что буду вот так. Что мне будет так плохо. – Ты хочешь, чтобы я дал тебе совет, или просто хочешь выговориться? – спросил Арсений, а Октябрина почувствовала, что в уголках глаз снова появились слезы. Никто никогда не задавал ей такого вопроса. – Я тебе так скажу, – выдохнула она и постаралась улыбнуться, но только состроила болезненную гримасу. – Не понимаю я, что такое любовь. Я ее, может, и не видела никогда. Я… – Октябрина даже договорить не смогла. Арсений смотрел на нее и улыбался. Улыбался не насмешливо, не пытаясь показать свое превосходство, а так, будто говорил: «Я тебя понимаю, ты можешь не продолжать, если не хочешь». Арсений задумался. Поджал губы, потом улыбнулся, кажется, попытался усмирить что-то внутри себя смехом, но задохнулся и посмотрел на Октябрину уже спокойно. – Я тебя понимаю, – сказал Арсений, и Октябрина почувствовала, как что-то тяжелое, весом с жизнь, ухнуло на место. – Любовь штука такая. Нет ее – плохо. Есть она – тоже. В груди пожар, столько сочащихся кровью ран, что потом никогда в жизни не залечишь. – Но ради этой боли люди и возвращаются, да? – прошептала Октябрина и посмотрела на Арсения, кажется, с надеждой. – Им ведь и дальше хочется вот так. Он смотрел на нее также, так, будто продолжал настаивать: «Я тебя понимаю, если больно, можешь молчать». Но сказал Арсений совсем другое. – Она всегда есть, Октябрина. – Кто? – Любовь. – Арсений улыбнулся и сразу же поджал губы. – Наплюй ты на него. Посмотри в зеркало, походи по городу, поговори с теми, с кем тебе нравится говорить, и поймешь, что все у тебя есть. Октябрина поглядела в окно. На сером небе пробивал себе путь лиловый кусочек неба. Тучи отлетали от него как воланчик от ракетки. Даже сквозь окна, казалось, чувствовался запах надвигавшегося спокойствия. Октябрина позволила себе улыбнуться. Даже не хотелось думать, что Арсений мог бы понять об этой улыбке. – Ты так мало обо мне знаешь, Арсений. Он не стал перечить. Только посмотрел на нее так, словно совсем не был согласен. Глава 10 В этот раз, стоило Октябрине появиться на пороге дома, Арсений вышел уже одетый, хотя его «одетый» и «раздетый» не слишком-то различалось. Ветер не смущал его, он даже не накинул куртку. – Прогуляемся? Ты же хотела сходить в кафе когда-то? Помнишь, когда я тебя в первый раз встретил, ты сказала, что неплохо было бы нам сходить куда-то вместе. Пойдем? – протараторил Арсений, захлопнул дверь, обернулся и улыбнулся. – Только ты одета неподходяще. – Да вроде обычно. Думаешь, надо что-то понаряднее? – Да нет, наоборот. Что-то попроще. Октябрина опустила голову на новые кроссовки, джинсы, только из стирки, отглаженные. Куда проще? Не в пижаме же. – Я тебе кое-что задолжала, – сказала Октябрина и вытащила из сумки сверток. – Мне даже немного страшно. Арсений улыбался. Октябрина почувствовала, что по щекам снова растекалось предательское тепло. – Держи. Я же разбила твою кружку. Вашу, вашу кружку. Это тебе взамен той, – быстро проговорила Октябрина и всучила Арсению сверток. Парень держал кружку в оберточной бумаге на вытянутых руках и, казалось, не знал, что с ним делать. Пальцем он аккуратно оттопырил кончик упаковки. Из свертка показался кусочек зеленой кружки. С губ Арсения сорвался возбужденный выдох. – Спасибо тебе большое, но не стоило. У тебя передо мной никаких долгов нет, – ответил Арсений и поджал губы. – Если хочешь, я оставлю ее тут, может, кому-то понадобится. Посуда лишней никогда не бывает, мы много используем. Но не делай так больше, хорошо? – Но я ведь разбила… – Посуда бьется на счастье. – Арсений улыбнулся. – Тем более это просто кружка, даже не ящик кружек. Это совсем нестрашно. – Но она ведь ваша! – воскликнула Октябрина. – Нет, если тебе неприятно, я… – Все в порядке, спасибо тебе большое. Просто я не хочу, чтобы чувствовала себя должником. Ты здесь никому ничего не должна. Никто никогда никому ничего не должен. – Он протянул руку Октябрине и пожал ее холодную маленькую ладонь. Его ладонь была немногим больше, крошечная для мужской. – Я сейчас выйду, только поставлю к кружкам новую подружку. Пока Арсений ходил по дому, двигал кружки в ящике, обувался, кашлял, Октябрина стояла неподвижно, даже руку не опустила, и ощущала, как жар окутывал ее от головы до ног. Звуки стали тише, когда парень вышел. Что-то сказал, снова улыбнулся, а Октябрина смогла только кивнуть. За ним можно идти куда угодно. От дома Арсений повел Октябрину не к городу, а наоборот – от него. Девушка молчала. Может, другая дорога? Они спустились к заводу. Высокие чумазые вершины чанов с жидким металлом скрылись за кронами тополей, вдали подпрыгивал на узкоколейке паровозик, проезжавший мимо рудника, а машин на дороге слева было еще совсем немного. Арсений с Октябриной перепрыгивали через железнодорожные пути, даже не оглядевшись по сторонам, прошли вдоль железной дороги и, когда показалась тропинка, начали подъем к частным домам. – Здесь, наверное, редко ходят? – усмехнулась Октябрина, но сразу же смутилась. Арсений ответил чуть погодя. – Ходят те, кто об этой тропинке знает. Видишь, там стоянка электрички? – Он указал пальцем на серый коробок, пристроившийся в тени над рельсами под деревьями. – Вот те, кто тут выходят, знают. Но выходят тут редко, обычно едут дальше, до вокзала городского. Это глухая дорога. – Глухая? А зачем же мы по ней идем? – Чем глуше дорога, тем лучше на ней слышно. Видишь? – Арсений подпрыгнул на камень, подал руку Октябрине и остановился. За ветвями склонившихся над дорогой деревьев виднелись заборчики домов, но тишь стояла такая, будто весь мир вымер. – Что ты слышишь? – Я? Да ничего я не слышу, – пропыхтела Октябрина. Так прыгать не привыкла. Арсений победоносно улыбнулся и развернулся, начал подниматься по оголенным и отесанным камням дальше, к пробивавшимся сквозь деревья и заборы тихим звукам машин. – И что? – А в этом и суть, понимаешь? Иногда лучше не слышать. В тишине они прошли мимо десятка частных домов, заинтересованных жителей домов и даже школы, но Арсений останавливаться и не думал. Шел, даже не оборачиваясь, даже не проверяя, шла ли следом Октябрина, словно был уверен в том, что никуда она не свернет. И оказался прав – девушка шла следом, с опаской оглядываясь на редеющие дома, выискивая взглядом затерявшиеся среди огородов и утихавших звуков газонокосилок, но, конечно, ничего не видела. Вскоре они вышли к полю. – Мы идем в соседний город? – аккуратно спросила Октябрина и почувствовала, что не боится этого. С Арсением идти не так страшно, как одной. Как с кем угодно страшно, но не с ним. – Нет, мы просто идем в мое любимое заведение. – А другого заведения нет? Далековато что-то. Арсений только посмеялся, хотел было что-то сказать, но вдруг замолчал, о чем-то задумался. Октябрина почувствовала смену его настроения так, словно уже привыкла это делать. Арсений шел так, что казалось, будто он парит над землей. Плечи не двигаются, ноги идут быстро, несут хозяина к горизонту, где ему все равно, как казалось Октябрине, не остановиться. Солнечные лучи спускались к Арсению с солнца, что стояло в зените. Белая рубашка его сама почти светилась, а на шее появились темные полосы теней. Руки он прежде держал в карманах штанов, но теперь выпустил, и они болтались вдоль туловища, но так, словно он не был расслаблен, а держал какую-то позу, важную позу. Словно Октябрина снова должна была что-то почувствовать, но в этот раз оплошала. – Иногда лучше ничего не слышать, – проговорил он монотонно, не остановившись, даже не обернувшись. – Тебе сегодня надо домой? Речь Арсения размеренная, медленная, словно он смаковал каждое слово. Букву «Г» произносил так, словно каждый раз выдыхал ее неспешно, немного прочищая горло. Октябрина не могла сказать то же про себя. Она до сих пор говорила быстро, сбиваясь, будто боялась, что ее перестанут слушать на середине.