Наклоняюсь, воду выключаю. — Ася, выходи. — Слушай, а если он скажет тебя поиметь, ты дашь это сделать? Сзади всё поджимается, а Ася смотрит прямо в глаза, ждёт ответа. Да, пожалуй, тот факт, что я тут с девушкой, становится приятным вдвойне. — Дам. Она поднимает брови к линии роста волос, но кивает. — Договорились. — Держи мою рубашку, - снимаю её с себя, на крючок вешаю. — Мне нужна иголка с ниткой. Хочу платье зашить. — Ладно, поищу, — продолжаю стоять как вкопанный, смотреть как остатки воды блестят на светлой коже, как волосы свисают паклей, как губы красным пятном выделяются на белом полотне её лица. — Ну, так иди! – отправляюсь на поиски и с удивлением нахожу иголку и нитки. Ася выходит в одной моей рубашке, которая отлично на ней сидит, скрывая от меня большую часть бедра. Медленно идёт босыми ногами по полу, замечает еду, телевизор с покрывалом. Отдаю ей нитку, иду делать бутерброды. Мы съедаем по одному. — Остальные лучше оставить? — спрашиваю осторожно. — Тут нет холодильника. Умирать от кишечной палочки мне не улыбается, — берёт она следующий, продолжая сидеть в рубашке и чинить своё платье. Очень умело орудуя иголкой и ниткой. Мы съедаем почти всё, оставляя только хлеб и печенье. Я вроде наелся, но теперь живот болит только сильнее. Ася роняет моток ниток, и я наклоняюсь под стол, чтобы его поднять. Замечаю, что одна нога подогнута под себя, открывая отличный вид на киску. Во рту пересыхает, словно тех двух литров, что я выпил, было недостаточно. Продолжаю, как одержимый, пялиться, но тут же мне прилетает другой ногой по коленке. Хочу поднять голову резко, но бьюсь об стол. Вылезаю и замечаю, как она прячет улыбку. Теперь её веселят мои страдания? Отдаю моток и меняю направлений собственных мыслей. — Ты часто сама шьёшь? — Часто, — отвечает коротко, а я продолжаю смотреть за кропотливой работой. – Жаль, нельзя зашить ниткой то, что ты порвал. — Не подавай ему идеи. Она бросает на меня испуганный взгляд, а я вздыхаю. Страх и паника возвращаются, словно спрятавшись за углом лишь на время. Что дальше? Что ещё ему будет от нас нужно? Как далеко зайдут его фантазии? Как быстро мы начнём сходить после этого с ума? После того, как платье было закончено, Ася вышла обратно в ванную, чтобы его надеть. Я лишь ждал, когда она выйдет. Она продолжает молчать, а я задаюсь вопросом, как можно сделать так, чтобы он не услышал. Как общаться, как показать ей, что я чувствую вину. Она подходит к розетке, к которой подключен телевизор. — Вырубим его? А то без покрывала холодно. — Ладно, — тут же соглашаюсь, чувствуя себя дебилом. Чего сам не подумал? Она ложится на кровать и накрывается. Я же долго ещё сижу, смотрю за тем, как она мирно лежит, судя по дыханию, ещё не спит. Ложусь рядом, поворачиваюсь лицом к её затылку. Волосы ещё мокрые. Сестра всегда их распутывала перед сном, чтобы хотя бы не проснуться с гнездом на голове. Осторожно протягиваю руку, трогаю прядь волос, отделяю её от другой. — Демьян… — Я не трогаю тебя, только твои волосы. — Мм… — только и мычит в ответ. — Ася… Тебе было больно? – тупее вопроса не придумаешь, но она ходит нормально, из неё ничего не вытекает. – Я понимаю, что больно, но я не порвал ничего? — А что, уже были прецеденты? — Нет, ну, просто первый раз… Просто ответь и всё. — Нормально. Остаётся только радоваться, что ты тут один. После твоей заметки про швы я начала думать, что нас ждёт дальше, и не подселят ли в эту коммуналку кого-то ещё. — Думаешь, он сейчас смотрит? — Думаю, он записывает, а посмотреть может и потом. — Давай волосы распутаю. — Я сама. Завтра. Ну, или, когда я там проснусь. — Волосы спутаются. — Много ты об этом знаешь. — У меня сестра есть младшая. Она замолкает. Поворачивается и бьёт очень больно словами. — Хорошо, что тебе не пришлось трахать её, да? Я сглатываю, чувствуя себя полным моральным уродом. Смотрю в злые глаза Аси, не зная, что ей на это сказать. Что лучше бы сдох, чем это сделал? Или сделал бы всё, чтобы спасти сестру? — Что ты хочешь от меня услышать? Что я просто хотел тебя трахнуть и нашёл повод? — А это не так? Если бы тут был тот, кто тебе дорог, ты бы не вёл себя так! Ты бы сдержался, ты бы уговаривал, ты же умеешь, ты же чёртов ловелас! – срывается она, рубит рукой, бьёт по лицу, один, другой раз, а я сношу всё. – Мне было больно, понял! Мне было больно! И я уже жалею, что вообще хотела отдать тебе свою девственность, лучше бы это был Гриша! Лучше бы с ним! Она замахивается снова, но я ловлю её руку, роняю на кровать. Она пытается вырваться, укусить меня, но я валю её на кровать. Хочу лицо ладонью закрыть, чтобы криков её не слушать, но пальцы сами собой живут, трогают пухлую нижнюю губу, сминая её. Ася застывает, смотрит испуганно, трепещет вся. Меня кроет, мозг взрывается от всплеска желания. Я только что кончил, но мне мало. И страшно, что так будет всегда. Что я никогда не напьюсь из этого непокорного сосуда. — Прости. Прости, что сделал это так грубо… — Не прощу, — шепчет она. – Никогда тебе это не прошу. — Не прощай, — шепчу в ответ и губы накрываю. Целую жадно, словно пью её, словно пьяный после приёма пищи, а может, от запаха её нежного. В башке давно фейерверк от её ответа. Она даёт свой язык, даёт его вылизать, даёт стон мне в рот, даёт ощущение полной власти над её телом. Но вся магия кончается, когда она резко, сильно бьёт меня по лицу. — Ася! — Пока мы ещё не голодаем, ко мне не приближайся. Она прячет взгляд, толкает меня в сторону, ложится на кровать в позу эмбриона и накрывается одеялом. Я ложусь рядом, накрываюсь тем же одеялом. — Ася, а если нас не найдут? Глава 26. Ася Чебрец Между ног ещё неприятно щиплет, словно я случайно мылом там провела. Закрываю глаза, погружаясь в неприятное послевкусие того, что случилось. Я ждала этого, да. Боялась дико, но понимала, что Демьян рано или поздно сорвётся. Сама я бы, наверное, скорее умерла, чем на такое пошла добровольно. А теперь…. Теперь я вспоминаю ощущения, что одолевали перед тем, как Демьян сорвал чеку. Страх, ужас, стыд, желание. Крохотными мошками оно поднималось от самых пяточек, по ногам, всё выше, задевая самые тонкие нервные окончания. Но всё разрушилось в миг, стоило ему прижать меня к чёртовой столешнице, унизить, взять то, что я бы отдала добровольно, будь мы в другом месте. Я же просила его остановиться, просила дать мне время… Но Демьян слишком привык получать всё, что хочет. Он хотел меня. Маньяк дал ему отличный повод взять это, несмотря ни на что. Стыд иголками колет тело, когда понимаю, что попытки испытать отвращение провалились. Я хотела возненавидеть Демьяна, а ненавижу себя. За мурашки, что растекались волнами по спине, за сладкую боль, что крутила живот, за чертову обиду, что взрыв, который назревал внутри, так и не произошёл.