— Господи, Демьян! Мне не нужно спасение. Больше не нужно. — Маньяк, он… — За месяц никак себя не проявил, никого не убил. Может быть вообще уехал. — Я за тобой приехал. Я заберу тебя. — Очнись! Я не поеду с тобой. Здесь моя семья, мой дом. Уезжай. — Ася, — шагаю к ней, но получаю мощный удар ладоней по груди. — Убирайся! Уходи! Оставь меня в покое! Уходи, Демьян! Убирайся! Пошел воон! — кричит со слезами на глазах, я шагаю назад, замечаю испуганный взгляд светловолосой женщины маленького роста, юной девчонки с темными волосами и мальчишки. Ощущаю себя тем самым маньяком, который не дает о себе знать… Именно так они на меня смотрят. С ужасом. Шагаю назад и наконец выполняю дикое желание сбежать. От нее. От себя. От всего, что связано с этим местом. Я же пытался? Пытался. Она сама не захотела… *** Девчат, чтобы вы понимали, насколько я вам благодарна вам. Без вас, без вашей поддержки, без активных комментариев здесь, в телеграмме, эта история бы не состоялась. Спасибо вам большое) Люблю вас. Завтра продолжим) Эпилог — Ася, привет, ты на обед-то собираешься? — я мотаю головой, продолжая прописывать таблицу по гражданским законам. Пока вдруг тетрадь просто не исчезает с моего стола. Поднимаю голову и смотрю на Любу, которая складывает руки на груди, всем своим видом выдавая непокорность и возмущение. Это наша староста. Надоедливая и правильная. Но дико упертая, если ей что-то надо. — Ты решила стать моим диетологом? — Вообще я хочу стать твоей подругой, но ты упорно меня игнорируешь. — Тебе просто надо, чтобы я сделала для праздника журавликов из бумаги? — смеюсь, но все же собираюсь. Ей просто невозможно отказать. Она такой сгусток энергии и света, что к нему невольно тянешься, как мотылек на свет. И даже самые отъявленные ленивцы и прохиндеи нашей группы демонстрируют бурную деятельность, иначе она их просто сожрет. — Любая дружба — это социальный контракт. Я слежу за твоим питанием, чтобы какой-нибудь мажор не занял бюджетное место после твоей смерти, а ты делаешь мне журавликов к празднику. — Это… благородно. — А то. Пошли. А то все белковые пирожные разберут. — Ольховская, хочешь я тебя белковыми пирожными обеспечу? Люба закатывает глаза, шагает вперед. Вернее, сначала ее грудь, потом уже ее задранный нос. В общем, все, чтобы продемонстрировать Максу Распутину, насколько его пошлые шутки ее не задевают. Я только успеваю передвигать ноги, чтобы за ней успеть. Это все меня смешит дико. Словно попала из триллера в некую студенческую комедию. Перелистнула страницу своей жизни и теперь просто отдыхаю. Мысленно. Морально. Физически. Учусь, помогаю Любе в ее бурной студенческой деятельности, наблюдаю за перипетиями ее отношений с двумя друзьями, да и просто старюсь жить настоящим. Прошлое… Оно часто врывается в меня обломками стекла, руша реальность, заставляя краски померкнуть, вспоминать, болеть, страдать от боли, что разрушает изнутри. Сначала казалось, что это пройдет. И проходит после разговоров с Иннесой, но потом все возвращается. Какой-то бесконечный водоворот боли, в которой вязну как в болоте, из которого порой достаю нос, чтобы глотнуть вот этой свежей незамутненной грязью студенческой реальности. — Ась, ты берешь эту булочку? — Ремезов. Наш с Демьяном одноклассник. Его лучший друг. В прошлом. Все в прошлом. Словно из другого века. Я была удивлена его появлению именно в моем вузе. Люба рассказала, что он ездил заграницу, но что-то там не срослось, и он перевелся на второй курс к нам. – Просто она последняя, а я с повидлом люблю. Он не знает про похищение. Когда он вернулся, слухи утихли, в новостях никто ничего не рассказывал, а Демьян ни с кем не общается, словно отрезав себя от нашей реальности. — Бери, конечно. — А хочешь пополам? Ты же тоже ее постоянно берешь? Мне сложно общаться с ним нормально, учитывая, как он вел себя в школе. Но мне ли не знать, что порой даже садист связывает себе руки. Мне ли его судить? Вообще кого-то. — Можно попросить вас разрезать? Пополам. — Ася, сколько можно копаться? — орет Люба на всю столовую, а Распутин на нее. — Что ты мне в ухо орешь, ебанутая? — Ты определись уже, то ты хочешь, чтобы я поорала на тебе, то ты не хочешь, чтобы я орала. Мы с Ремезовым переглядываемся и прыскаем со смеху. Нам отдают булочку, я забираю свое блюдце. — Как думаешь, к четвертому курсу они переспят? Между ними так и пылает. — Ставлю на третий. Кстати, держи, — отдаю ему за половину булочки. — Обижаешь. Я могу позволить себе купить булочку красивой девушке. — Я какая угодно, но точно не красивая. — Ну, и зря ты так думаешь. — Что-то в школе ты пел другие серенады. — Просто балкон был высоко и ты не слышала. Не могу не рассмеяться. — Надеюсь, твой оргазм, когда мы окажемся в постели, будет таким же красивым, как смех. Меня как ледяной водой обливают. Из лужи. И почему я не заметила в глазах этот голодный блеск? Почему не уловила сигналы тела, и эта булочка... Точно, он же не ест их. Просто чертов предлог. — Сделаем ставки, Ремезов. К какому курсу ты со мной переспишь? — К третьему. Я нравлюсь тебе. — Наверное, думаешь, что же нашел во мне Демьян, раз променял на такую сексуальную Милену? — Хм, не без этого, но ты мне, правда, нравишься. — А ты мне нет. — Ладно, к третьему погорячился. Но я терпеливый. Как насчет пятого? — Как насчет «никогда»? — отворачиваюсь от его наглой улыбки и иду к Любе, которая тут же закидывает меня вопросами. На все у меня один ответ. Закатанные глаза. — Ну, ты серьезно? Он же симпатичный? — Поверь, десять лет мне было достаточно, чтобы понять, что он не принц на белом коне. — Но его можно использовать как раб силу. Научи его делать журавликов. Я просто давлюсь соком и выплескиваю ей в лицо. Смеюсь, как ненормальная. Люба — это просто космос. Только она может использовать собственную привлекательность, грудь, глаза, чтобы просто заставить парней делать то, что ей нужно. — Как раз хотела принять душ. — Прости. Просто ты поразительна. — Да, я знаю. Ну, что, запряжешь его? Там в актовый зал мебель привезли. Нужны сильные руки. — Попроси его сама. — Нет, нет, мужики готовы заниматься альтруизмом только ради той, на которую стоит. Ну, пожалуйста… Я тебя на сутки оставлю в покое. Будешь страдать в одиночестве целых двадцать четыре часа. — Неделю, Люба. Мне нужна неделя. Тебя стало слишком много в моей жизни. Люба делает вид, что обиделась. — Да ты сама и двух дней не выдержишь без моего сияния. Мы пожимаем руки, и я, доев чертову булочку, иду просить Ремезова об услуге. В этом есть своя прелесть, жить обычной жизнью, быть с обычными людьми, с теми, кто не знает, через что тебе пришлось пройти, и не смотрит на тебя, как на вечную жертву насилия. Лучше уж пусть смотрят, как на чудачку или как на объект вожделения. Это почти приятно. После учебы я привычно жду Гришу, с которым мы вместе едем домой. На выходные я всегда уезжаю. — Твой отец реально решил стать мэром города или дядя пошутил? — Наверное отцу нужно куда — то девать энергию, которую он раньше вкладывал в мои наказания, — это все конечно смешно, если бы не было так странно. Я сама до сих пор в шоке от его решения. С другой стороны, чем бы дитя не тешилось, главное в семье гармония.