– Николаша, мы все полуживые-полумертвые. Иногда мне кажется, что я здесь самый живой… но куда идти-то? Русалки, к примеру, в твоем мире жили, пока им утонуть не помогли. Я уж не помню, откуда пришел, только вряд ли там было хорошо. Может, Николаша, ты себя пересилишь, останешься с нами? У тебя здесь друзья: Тимофей добрый и честный, насколько это для кота возможно, Чир тоже птица не вредная. Однажды он каких-то ягод наклевался и сказал мне, что он поэт и композитор. Я не знаю, что это такое, но, наверное, что-то хорошее, иначе бы зачем Чир так гордо чирикал? – Оставайся, Коля, – сказала Цветочек. – Раз уж ты не компьютерщик и маленьких не обижаешь, то мы на тебя охотиться не будем. – Не будем, дядя Коленька! Мы с тобой подружимся! – Жаль, что я смеяться не умею. – Кот потянулся и поскреб когтями землю. – Забирайте Колину картошку и валите отсюда! Мы спать будем! Глава 2 Жуткий киномеханик – Чив-чив! Бессовестные засони! Я вас всю ночь охранял и теперь еще будить должен! – возмущался щегол, сидя на нижней ветке. – Коля, ты что, сюда спать пришел? Ты, Тимоха, тоже вставай, и нечего на меня смотреть такими глазами, я тебя не боюсь! Николай с трудом разлепил веки и удивленно заулыбался. – Милый друг Коля, мне тоже здесь рано утром нравится, пока все еще в своих норках сидят. С восторгом оглядываясь окрест, любуюсь я красотами природы, а прелестницы-музы, нежно и приветливо хихикая, нашептывают мне замечательные рифмы: заря не зря, в путь идуть, мало попало. Потом я только подставляю к рифмам описания моих приключений и философских раздумий! – Чир, сколько раз я тебе объяснял: нет никаких муз! Снятся они тебе, – проворчал кот. – Я незнакомых голосов в лесу никогда не слышал, а ты, глухая тетеря, что-то слышишь. Присниться и померещиться, конечно, всякое может. Леший рассказывал, что он однажды женщину с крыльями видел. Он три раза глаза протирал, а она не исчезала. – Так это же муза была! – радостно защебетал щегол. – Нет, Чир. Не хочу тебя расстраивать, но когда леший в четвертый раз глаза протер, то дамочка с крылышками все-таки исчезла. – Упорхнула она! О чем ей с лешим разговаривать? Тем более что он даже не поздоровался, а только глаза протирал! Николай, развязывая рюкзак, возразил: – Вообще-то леший постарше ее, могла бы красавица и первая поздороваться. – Коля, ты не понимаешь, девицы из благородных фамилий… – Хорошо, не понимаю, – примирительно ответил Николай. – Тебе, друг, за неусыпное бдение положены наивкуснейшие хлебные крошки – сколько захочешь, но только чтобы летать мог. Не думай, что ты до ведьминого колодца у меня на кепке сидеть будешь. Меня это иногда раздражает. А мы с Тимохой откроем какую-нибудь консерву – посмотрим, какая нам улыбнется. – Коля, ты, разумеется, хотел сказать «откроем консервы», – прочирикал щегол в мягком поучительном тоне. – Нет, – уперся Николай, – одну консерву, потому что завтрак будет легким. Потом, как сказали благородные девушки, в путь идуть! Впереди по тропинке шел Тимофей, не спеша переставляя лапки, принюхиваясь, осматриваясь. Иногда он останавливался, чтобы подумать и почесаться. – Коля, не злись, он торопится изо всех сил, – сказал Чир, сидящий на кепке Николая. – Я не помню, чтобы Тимофей когда-нибудь так редко чесался. Николай вздохнул и поправил кепку. – Я это, – смутился щегол, – стараюсь не ерзать. – Да ладно… Кот неожиданно попятился, и Николай на него едва не наступил. – Тимоха, ты хоть предупреждай! – Мы с Колей чуть не упали! Кот не ответил на упреки и долго скреб за ухом. – Так мы уже до акаций дошли! – испуганно чирикнул щегол. Николай не видел, как маленький друг нахохлился, но было ясно, что в ближайшее время ничего хорошего ждать не следует. – Чив-чив! Я предлагаю облететь акации так высоко, как только сможем, а вниз смотреть не будем! – Умная ты птица, Чир, и товарищ надежный, – угрюмо похвалил кот. – Да, – подумав, согласился щегол, – а по-нормальному, с уважением, не скребя за ухом, ты это сказать не мог? – Тимоха, – пробурчал Николай, – я понимаю, что вид у меня дурацкий, когда Чир на кепке сидит. Но все-таки хотелось бы узнать, в чем проблема, и принять участие в дискуссии. – Не люблю я это место, каждый раз хочется назад повернуть. Коля, обещай нам: если мы заорем, чтобы ты стоял, то будешь стоять. А смотреть – можешь. Мы подождем, пока ты насмотришься. – Зачем он будет смотреть? – возмутился Чир. – Я сам зажмурюсь! – Нет, Коля должен это испытать. Вдруг он когда-нибудь один здесь пойдет. – Коля, я бы на твоем месте здесь один не ходил! – Хорошо, не буду. Я правильно понял, что мне лучше нож достать? Правда, я его вчера не нашел, – вспомнил Николай, – чехол мне сразу под руку попался, а нож я нигде не нащупал и не хотелось все из рюкзака выкладывать. – Что ты резать собираешься? – удивился щегол. – Коля, мы тебя к столу не пустим! Подожди, мне музы шепчут… тихо, не фыркайте, не шоркайте лапами… теперь слышу: «Я знаю, брат, ты не богат и рад в лесу вдруг колбасу и прочий закусон узреть, но это сон, и это смерть!» Все помолчали из уважения к музам или еще по какой-то причине, потом кот рассудительно замяукал: – А я тебе, Коля, про женщин скажу. Я ведь всех твоих видел, за исключением, может быть, одной-двух. Ни по какой из них я не тоскую. Во всяком случае, не забывай, что они сон и… Чир уже сказал. Не хочу это слово повторять, особенно здесь. – Спасибо, мужики, вы всё подробно объяснили – и стихами, и по-всякому! Николай тряхнул головой, прогоняя щегла, и решительно пошел вперед, но через несколько шагов вздрогнул и остановился. Неподвижными глазами он смотрел на… в это невозможно было поверить, однако он ясно видел Веру – единственную женщину, которую когда-то любил. В двадцати шагах от него она сидела на столе рядом с акациями. Непонятно было, как она здесь оказалась, да еще с двумя столами – на втором лежала кралька копченой колбасы и стояла литровая бутылка перцовки, через мгновенье вдруг появились буханка черного хлеба, круг пастушьего сыра, зеленый лук и солонка… потом шиповниковый сок и большая коробка трюфелей для Веры. Стульев не было, а вот две табуретки стояли за вторым столом. Просто Николай их не сразу заметил, потому что он во все глаза смотрел на Веру. Она была удивительно юной, немного похудела, и на ней были те же самые блузка и юбка, в которых Николай семнадцать лет назад ее впервые увидел. Вместе с младшей сестрой она сидела тогда на старом деревянном мостике, там в одном месте перил уже не было. Девушки смеялись и болтали ногами, стараясь дотянуться до воды. Николай робко подошел, и они притихли, посмотрели на него настороженно. Ему стало стыдно, что он непрошено вторгся в их светлый, безмятежный мир. Почему-то Николай не мог даже одного слова сказать, только виновато кивнул и хотел уйти, но тут сестренки снова засмеялись, и он понял, что ему позволено остаться. Теперь Вера нежно улыбалась. Она его простила, все ему простила! Ну, конечно, как же иначе, ведь он ее любит! Если человек любит, то не обижает и подлостей не делает, только иногда ошибается, но любую ошибку можно простить. Жизнь прожить – не поле перейти. По щекам Николая потекли две слезинки, и как-то шее стало больновато. Он хотел ее потереть и уткнулся пальцами в щегла – тот бешено клевал его в шею. «Как он обиделся, что я его с кепки прогнал! Сильно у него в лесу характер испортился», – удивленно подумал Николай и услышал яростное шипение кота: – Коля, еще один шаг – и начну драть твою ногу выше сапога! – Отвали, Тимоха, не до тебе сейчас! Мне с Верой мириться надо! – Проснись, брат! Она же к Лехе-шоферу ушла! Нет ее здесь! О Лехе-шофере кот очень вовремя сказал, лицо Николая исказилось гримасой отвращения. Лицо Веры тоже исказилось, поплыло и растаяло, так же как оба стола с табуретками. – Да-а-а… – сказал Николай. – Ну, хватит, Чир, кино кончилось. Ты что, совсем оглох? Хватит, всю шею мне исклевал! – Прости, Коля! – Знаешь, Чир, никогда не надо забывать, что ты поэт и композитор, а не бандюган. Музы ведь могут испугаться и больше не прилетят! Щегол нахохлился. Помедлив, Николай сказал: – Я болтал всякое со злости, не обращай внимания… и вообще, спасибо! – Не грусти, Чирок, – промяукал кот. – Музы тебя не бросят, к кому еще им в этом лесу прилетать? А ты, Коля, молодец – только смотрел и плакал, и не побежал туда, мне даже не пришлось тебя царапать. – Тимоха, я догадываюсь, что это такое кино по заявкам. Мне бы очень хотелось киномеханика увидеть и поблагодарить хотя бы какими-нибудь словами. – Он слушать не будет. Кажется, у него даже ушей нет. Но подразнить можем, если хочешь. – Коля не хочет, – сказал щегол. – Почему же? – возразил Николай. – Мы никуда не торопимся. Меня, например, никто не ждет, а здесь интересно. – Чирок, ты глаза закрой и клювик в перышки спрячь. Я скажу, когда чудо-юдо обратно под землю залезет… Коля, если ты на него разок полюбуешься, то потом будет уже не так опасно кино смотреть. Леший иногда даже специально приходит – сядет вон на тот пенек, нога на ногу, и смотрит, ухахатывается, слезы от смеха не успевает вытирать. – Чив-чив! – заволновался щегол. – Тимофеюшка, друг, ты только сам не дразни чудо-юдо! Мы знаем, что ты очень ловкий и везучий, но, может быть, прелестная богиня удачи сейчас пытается помочь какому-нибудь совсем пропащему бедолаге в другом лесу и быстро не вернется, поэтому сегодня не надо наглеть. Пусть лучше Коля камушек бросит, такой поувесистей.