– Буду подъезжать, позвоню, пусть она спустится на ресепшен. Я опрометью добежала домой, схватила «тревожную» сумку, на ходу проверила ее содержимое. Чуть не споткнулась о Макса, вообразившего, что его сейчас поведут гулять, и под его оскорбленный лай слетела по лестнице, набирая номер такси. Уже из машины я позвонила Дашке: – Катьку заберешь сама. Я в ночь, когда вернусь, не знаю. Макса выведи. – Калым? – Да. – Глюк ауф. Оттого, что она повторила обычную Генкину фразу, которой он всегда провожал меня на «задание», унаследованную от прадеда – силезского шахтера, у меня навернулись слезы. Глюк ауф – счастливо подняться. Счастливо подняться нам всем из этой ситуации, в которой мы оказались. Из бездомности, из неуверенности в завтрашнем дне, из работы «на унитаз», а не на перспективу. Рынок, поворот к универмагу – пора набрать Романа. – Я подъезжаю, пусть спускается. – Угу. Немногословный ты наш… А чего ожидать, у анестезиолога-реаниматора пациенты обычно не разговаривают. Роман ждал в гостиничном холле. Рядом с ним стояла полноватая крашеная блондинка, судорожно тискающая сумочку. Та-а-ак… Красноватый неустойчивый загар. Осветленным волосам солнце и морская вода не пошли на пользу. Турецкий сарафан явно с базара. Лицо чуть одутловатое, глаза красные – не спала ночь, плакала. Явно вариант «мать моих детей». Золушка. Любовниц и партнеров по бизнесу возят не сюда. А с этой и Черного моря достаточно. – Рассказывайте, что у вас случилось. Почему у них у всех такой одинаковый сценарий? Приехали отдохнуть. Два дня спал. Потом пил десять дней подряд. Что пил? Все: пиво, водку, вино, коньяк. Сколько? Не знаю. Много. Последние два дня не пьет. Не спит. Заговаривается. Озирается, от кого-то прячется. Ночью пытался убежать, еле поймала на лестнице. В номере – ну, сами увидите. Нам уезжать скоро. Помогите. Я заплачу сколько надо. Я посмотрела на Романа, стоящего чуть сзади Золушки. Он молча опустил веки – финансовые вопросы улажены. – Раньше была когда-нибудь «белочка»? Голубые глаза дернулись влево-вниз, но она тут же восстановила контроль. – Нет, никогда. Он вообще очень мало пьет. Только пиво. А врать-то зачем? Никому от этого легче не будет. – Ну, пойдемте в номер. В двухкомнатном люксе все было вверх дном. Пахло по?том, перегаром и страхом. Мы втроем едва помещались в крохотном тамбуре. От одного взгляда в полуприкрытую дверь у меня защемило сердце. Здоровый мужик с отечным застойно-красным лицом и налитыми кровью глазами сидел на полу, привалившись к балконной двери, и тянул изо рта невидимую нитку, «сматывая» ее в клубок. Сзади не подойти… Балкон, черт его возьми, – выпрыгнет, и привет! Я аккуратно прикрыла дверь и, не чувствуя ничего кроме злобы на эту лживую курицу, прошипела: – Сколько раз была «белочка»? По-настоящему? Ну? – Три за последние два года. – В больнице лежал? – Нет, дома. Нам бы только добраться, там у нас свой нарколог. – Подшивался? – Давно еще, мы только поженились. Потом убрал ампулу. Уже пять лет без нее. – Травмы головы были? – Три года тому назад разбился на машине, в неврологии лежал. – Что ставили? – Закрытую черепно-мозговую. Час от часу не легче. Ладно, что есть, от того никуда не денешься. Только бы его выманить из комнаты с балконом. – Оружие у него есть? – Нет. Ножи я убрала к себе в сумку. Я оглянулась, ища что-нибудь подходящее, и сунула ей в руки мыльницу. – Позовите его сюда. Скажите, что ему звонят – ну, кто-нибудь из знакомых. Дайте ему в руки это. Пока он будет говорить, захлопните дверь в комнату с балконом. Дверь сюда не закрывайте. Да, что он ночью говорил? – Говорил, что тут провода протянуты из стены в стену, как сеть. Ползал по полу под этими самыми проводами. Будто по ним ток идет и они гудят. Меня сукой обзывал, говорил, что у меня кругом любовники… Тут она все-таки расплакалась. Я дала ей на это несколько секунд и повторила инструкцию. Роман подобрался. Сейчас был его ход. – Сережа, тебе Пашка звонит, иди сюда! – Принеси! – отозвался мужик. – Он на городской звонит! – Ёптыть, ни одна сука ничего сама не может… Иду! Мы с Романом, не сговариваясь, шагнули в туалет и прикрыли за собой дверь, она пошла навстречу мужу, сжимая дурацкую яркую мыльницу. Сквозь две незакрытые двери мы слушали, как пациент матерно объясняет Пашке, какой он бестолковый мудила, долболоб, и еще много чего – пока не услышали, что дверь в комнату с балконом захлопнулась. Первым пошел Роман. Увидев его, клиент оторвал от уха мыльницу, по которой общался с неведомым Пашкой, рявкнул: «Еще один Валькин е…рь!» – и попер на него как танк. На меня он внимания не обратил. А зря. Когда он замахнулся на Романа, я в лучшем стиле Таськи-санитарки прыгнула на него сзади: наволочку на голову и концы крест-накрест рывком, хлесткий удар по сонным артериям. Роман нырнул ему под руку и провел свою фирменную подсечку. Клиент рухнул, как свергаемый памятник, и Роман тут же оседлал его, вытаскивая из кармана вязки. Мощный, налитый медвежьей силой клиент и весил за центнер. Так что наволочку я сняла, лишь когда мы надежно прификсировали его к кровати. – Он что, занимался чем-то? – пропыхтел Роман, затягивая узлы-констрикторы. – Борьбой… давно еще… – ответила Золушка. – Идите в аптеку, купите все по списку, – вмешалась я. Когда ее босоножки простучали вниз по лестнице, капельница была уже подвешена к форточке, клиент перестал мычать и дергаться. Роман еще раз проверил давление и пульс и устроился в кресле. – Ну, вроде процесс пошел, – удовлетворенно констатировал он. – Только объясни: на черта ты ей сунула эту мыльницу? Не проще было дать мобильник? – Проще, но это параллельная диагностика. Симптом Ашаффенбурга положительный. – И что это дает? – Плохой прогноз, тяжелое течение делирия. Органика уже есть: борьба, втыкание головой в пол, с его-то массой, ЧМТ, стационар. Не первый делирий. Вторая стадия алкоголизма. Вся картина, которую мы увидели. И Ашаффенбург положительный. На кафедре нам говорили, что он сейчас почти не встречается, а я чем дольше работаю, тем чаще его вижу. Хреновое у мужика будущее, если пить не бросит. Но это уже не наши проблемы. Ты же слышал, у него свой нарколог есть. Наше дело маленькое: вывести из психоза. Твоя задача – держать давление. Моя – чтобы он получил свою дозу всего, чего нужно. И все. – И зачем тебе это? – задумчиво сказал Роман. – Зачем тебе эти алкаши и психи? – Каждый по-своему с ума сходит. Зачем тебе твои полутрупы? Недобитые, резаные, после автодорожек? Почему Генка пару дней не пооперирует и начинает стонать: «Ох, давно я руки в животе не грел!»? И вообще, в медицине нормальные люди не работают. Роман кивнул и ловко заменил капельницу. – Подожди, я седуксен добавлю. Три «с»: седуксен, сон, санитары – классическая схема при «белочке». – А санитары-то кто? – хмыкнул Роман. – Да мы с тобой, кто же еще. Тебя в любой дурдом возьмут вне конкурса. Хочешь, замолвлю словечко? Здоровенный, узлы вяжешь, как старый боцман… – Нет уж, только после вас. – А я уже оттрубила свое в приемном покое, хватит.