— И чем же, позвольте поинтересоваться, является сие происшествие, если не наглой и преступной дуэлью? — Сие происшествие является битвой или, если позволите, сражением! — звонким голосом, подчеркивая каждое слово, заявил мэтр Жоли. На целые полминуты в зале воцарилась абсолютная тишина. Каждый присутствующий пытался осмыслить вышесказанное. — Извольте объясниться, г-н защитник. Суду непонятны ваши сентенции. — Разумеется, ваша честь. Начну сначала. Примерно сто пятьдесят лет назад, во времена Его Величества Карла VIII, предок г-на де Браса встретился с предком г-на де Латра и поссорился с ним. Основанием для ссоры послужил отказ последнего поднять бокал вина во славу Наварры и ее короля Хуана II Арагонского, о чем имеется соответствующая запись в церковных книгах, а так же в судебных протоколах города Парижа, в котором и произошла схватка. Оба противника остались живы, но с тех пор их семейства объявили друг другу войну. Как вы знаете, ваша честь, согласно Кутюмам Бовези и ряду других Кутюмов, война — это неотъемлемое право каждого дворянина, а не только прерогатива Его Величества, как первого дворянина королевства. И вот, на протяжении последующих ста пятидесяти лет, потомки тех господ, встречая друг друга, вынуждены придерживаться традиции и вызывать друг друга на битву, или, если угодно, сражение. Но никак не на дуэль! Прошу это отметить! Все соответствующие документы, с подписями и печатями, я готов предоставить уважаемому суду немедленно. Адвокат потряс стопкой пергаментов, которые поднял со стола. Писари, неотрывно записывающие речь мэтра Жоли, синхронно взглянули на него с уважением. И даже мэтр Мартель покивал, подтверждая все сказанное. Лихо сработал мой адвокат. Честно сказать, не ожидал я от него подобной прыти. Возможно, в ином случае это и сыграло бы в мою пользу, но я помнил слова Мартеля — приказ о казни уже подписан, и все вокруг — лишь фарс и формальность, поэтому не слишком обольщался. И оказался прав. — Чушь! — безапелляционно заявил главный королевский судья. — Чушь и бред! Вы пытаетесь выдать банальную дуэль за благородную войну между родами. Не бывать этому. Я не принимаю ваши пояснения по делу и готов вынести вердикт. Немедленно! Мэтр Жоли открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, ему явно не хватало воздуха. — Но… ваша честь… — Молчать! Проявить уважение к суду! Хотите сами в клетку? Так это легко устроить. Мартель взглянул на меня и пожал плечами, мол, я же говорил. Понимающий человек, при других обстоятельствах мы могли бы сработаться. — Для оглашения приговора всем встать! Именем Его Величества короля Франции и Наварры Людовика XIII, объявляю г-на шевалье Франсуа де Браса виновным в нарушении королевского эдикта о запрете дуэлей. Обвиняю его виновным в причинении смерти г-ну Жозефу Мари Габриэлю де Латру. Приговариваю г-на шевалье Франсуа де Браса к смерти посредством отсечения головы. Приговор будет приведет к исполнению 2 июля сего 1630 года на площади Грев в присутствии зрителей. Приговор обжалованию не подлежит. Суд окончен! Судейский молоток стукнул по деревянной подставке с такой силой, что фигурная рукоятка осталась в руках у судьи, а набалдашник отлетел в сторону. В тот же миг все три двери, ведущие в зал, одновременно распахнулись и внутрь ввалились не менее двух десятков вооруженных людей, лица которых закрывали платки и темные маски. Их возглавлял высокий человек со шпагой в руке и так же плотно закрытым маской лицом. — Господа! — он легко поклонился всем присутствующим. — Раз суд окончен, прошу немедленно освободить г-на шевалье из-под стражи. Иначе мы будем вынуждены применить силу! Глава 12 Наваррец Первыми отреагировали гвардейцы. Зал был достаточно просторным, но все же не давал особого пространства для схватки. Гвардейцы, хотя их было всего четверо, выхватили шпаги и тут же собрались атаковать вломившихся в зал чужаков. Солдаты выглядели растерянными и все же, пусть чуть медленнее, но тоже приготовились к бою. Некоторые начали поднимать мушкеты. Вот только им не дали ни малейшего шанса. Двое нападавших уже нависли над королевским судьей, их клинки уперлись ему в грудь и шею. Чуть надавить — и надменный пьяница мгновенно станет трупом. — Не стоит искушать судьбу, — предложил предводитель нападавших, обращаясь в первую очередь к гвардейцам. — Просто отпустите шевалье, и никто не пострадает. К слову сказать, внешняя охрана разоружена и вам не поможет. Де Сен-Бриссон, чувствуя, как к его коже прикасается холодная сталь, решительно приказал: — Шпаги в ножны, господа. Убрать мушкеты! Откройте клетку! Я видел по решительным лицам гвардейцев, что они не очень-то стремятся выполнить это распоряжение. Каждый здесь понимал, что судья боится лишь за собственную шкуру и будет делать все возможное, чтобы уцелеть. Но гвардейцы — люди благородные, им плевать было на жизнь трусливого судьи, поэтому они колебались. Им претило вот так запросто сложить оружие, даже не попытавшись сопротивляться, и не пролив ни капли крови, ни своей, ни врага. Это был позор! Поэтому им проще было умереть, чем сдаться. Свои жизни они ценили, но не цеплялись за них. А вот солдатам было плевать на честь, они просто не хотели умирать за чьи-то интересы и амбиции, и готовы были сложить оружие по первому же слову начальства. Поэтому, как только приказ судьей был отдан, один из солдат быстро отпер ключом клетку, в которой я находился. Я шагнул было на свободу, но гвардейцы перекрыли мне выход. Они стояли с оружием в руках, готовые биться до последнего и умереть на месте, если придется. Королевский судья это прекрасно понял, поэтому завопил, как раненный в зад петух: — Я сказал сложить оружие! Выполнять! Немедленно! — Ваша честь, — негромко сказал один из гвардейцев. — Наша задача охранять заключенного, и мы будем его охранять. И если нам или вам суждено погибнуть здесь и сейчас, то умрем мы с честью. Господа, мы не сложим оружие, извольте атаковать нас! Солдаты, видя такой разворот событий, стали чуть активнее готовиться к схватке. Предводитель нападавших заколебался. Мне интуитивно казалось, что он хотел обойтись малой кровью или, желательно, вообще без нее, а сейчас, когда дело приняло решительный оборот, грозящий обильным кровопролитием, он скорее отступил бы, так и оставив меня в руках королевского суда, чем реально начал сражение. Но мне это никак не подходило, я хотел свободы, и начал играть свою партию. К счастью, клетка моя уже была открыта. Без шпаги мне было действовать гораздо привычнее, чем с ней. Тогда, во время дуэли, я мало что успел осознать, слишком резок был переход в новое тело, но зато теперь, когда я уже полностью освоился в теле де Браса, и на кону стояла моя жизнь, старые навыки и вбитые в подкорку рефлексы начали действовать. Я слегка приоткрыл дверь клетки. Никто этого не заметил, гвардейцы стояли ко мне спинами, солдаты находились еще дальше. Тянуть я не стал. Скользнув к ближайшему гвардейцу, я слегка хлопнул его по правому плечу, и когда он начал оборачиваться, провел мощный апперкот в челюсть. Он рухнул, как подкошенный, а я успел подхватить его шпагу, но обратным хватом, так уже вышло. Тело первого гвардейца едва коснулось пола, а я уже оприходовал второго — эфесом шпаги по затылку. Результат превзошел мои самые смелые ожидания — двумя ударами я сумел вырубить двух противников — тоже заслуги моей личной памяти и моих прошлых умений — вряд ли благородный дворянин этого времени владел столь отточенными навыками рукопашного боя. К сожалению, на этом эффект внезапности закончился. — Убить его! Не видел, кто это крикнул, но относилось явно ко мне. И тут завертелось. На меня напали сразу оба оставшихся гвардейца, и за прочими обстоятельствами я уже не успевал следить. Перехватив шпагу в нормальное положение, я каким-то чудом умудрялся отбиваться от постоянных атак. Раз — чужой клинок зацепил мое плечо, оставив кровавый росчерк. Совсем рядом зазвенела сталь, кто-то закричал, раздался сухой звук выстрела, резко запахло порохом. И тут же еще крики, но я не мог отвлечься, чтобы оглядеться по сторонам, слишком сильно был сконцентрирован на своих соперниках. Два — я уколол противника в бедро, но так неудачно для него, что, кажется, зацепил бедренную артерию, и он рухнул, истекая кровью. Если ему не окажут помощь в течение нескольких минут, он умрет, и я опять буду виноват. Черт! Впрочем, это не мои заботы, я переключился на следующего противника. — Всем стоять на месте! В этих словах было столько воли, что на пару мгновений в зале замер каждый. Остановился и я, за секунду до того, как атаковать последнего уцелевшего гвардейца. У тех, кто вломился в королевский суд, в руках появились пистоли, направленные в сторону защитников. Двое солдат валялись на полу, зажимая раны руками и глухо постанывая от боли. Я не видел лицо предводителя отряда, пришедшего спасти меня, и лишь по интонациям голоса мог определить, что он был в ярости. — Шпаги в ножны! Немедленно! Мы забираем шевалье и уходим. Иначе… — Забирайте его и уходите! — главный королевский судья был цел и невредим, но напуган до дрожжи. — Я приказываю всем — стоять! Шпаги в ножны! Он то краснел, то бледнел, его всего потрясывало. Как бы у него не случился апоплепсический удар. — Мое имя Пикара. Если вы приказываете, я повинуюсь! — сказал последний уцелевший гвардеец и мрачно взглянул в мое лицо, запоминая. Рано или поздно, мы встретимся, и тогда меня ждут неприятные минуты. Остальные солдаты вынужденно сложили оружие. Все же численное преимущество нападавших было подавляющим, и шансов у охраны не имелось. Я тоже запомнил лицо этого гвардейца. То, что меня судили за дуэль с мушкетером, не имело для гвардейца ни малейшего значения. Воспетое противостояние мушкетеров и гвардейцев кардинала на самом деле имело немного иную основу. В гвардии, как и в мушкетерском полку, служили исключительно благородные люди. В 1629 году, после третьего покушения на Ришелье, король выделил ему пятьдесят конных аркебузиров, к которым кардинал добавил еще тридцать гвардейцев. Кардинал умел ценить людей, поэтому экипировка и жалование «гвардейцев кардинала» были на уровне. Собственно, вся вражда между гвардейцами кардинала и мушкетерами заключалась в том, что мушкетеры короля, имевшие в народе больше симпатий и репутацию храбрецов, получали жалование существенно ниже, чем гвардейцы, бывшие их товарищи по полкам. И это при том, что в мушкетеры брали лучших из прочих гвардейских полков. Но триста ливров[24] в год — жалование рядового мушкетера — ни на что не хватало, ломовой извозчик зарабатывал больше — 30 ливров в месяц! Мушкетеры — люди благородные, а значит, априори считались обеспеченными, им приходилось жить на 38 су[25] в день, этих денег хватало лишь на еду, и то на скверную. Более того, мушкетеры, помимо жалования ничего не имели от государственных щедрот. Экипировка, лошадь (обязательно белая или серая), оружие — все это они обязаны были предоставить для нужд государства за собственный счет. Поэтому весьма часто можно было наблюдать слоняющихся по городу мушкетеров в поисках человека, у которого можно одолжить пару монет. Главный плюс положения мушкетера — непосредственная близость к королю, главный минус — денежное довольствие. Боюсь, теперь меня возненавидят и мушкетеры, и гвардейцы. Первые — за то, что убил мушкетера, а вторые — за сегодняшний позор. Ведь двоих из них я вырубил практически голыми руками, как каких-то простолюдин, и еще одного ранил, возможно, смертельно. Я бочком протиснулся вдоль скамей, легким пожатием плеч извинившись перед ошеломленным мэтром Жоли. Времени отблагодарить за его участие и старания уже не оставалось. Бедолага, не повезло ему с подопечным. Боюсь, что все шишки обрушатся именно на его голову. Но и я не ждал помощи со стороны, поэтому особо виноватым себя не считал. Жаль, конечно, что линия защиты моего адвоката, столь блестяще им выстроенная, провалилась из-за банальной предвзятости королевского судьи. — Мы еще встретимся, мэтр! — пообещал я напоследок. Мартель в самом начале отступил к стене и стоял там, выжидая, чем закончится история. Лицо его было спокойно. — Уходим! — скомандовал предводитель нападавших, лишь только я оказался в их окружении.