Кошмар 1 – Мама!!! Из сна меня вырвал истошный, разрывающий ночную тишину крик. Я скатился с кровати на промерзший деревянный пол, помотал головой, стряхивая с себя остатки липкого, выматывающего мне нервы уже не одну ночь кошмара. – Мама!!! Металл автомата ледяными колючками впился в ладонь. Я зашарил глазами в поисках цели, прислушался, но определить, откуда раздался этот вопль, в полутьме было сложно. Комнатка, отведенная под казарму, отапливалась буржуйкой. Как по мне, мы согревали помещение своим дыханием больше, нежели эта старая печка, поэтому спать приходилось в одежде, натянув солдатские одеяла на головы. Из этих синих коконов сейчас торчали перепуганные лица солдатиков. Ренат уже успел натянуть обувь и теперь так же, как и я, мрачно зыркал по сторонам. – Вроде с угла третьего, – прогудел он, шмыгая заложенным носом. – Да. Там кто стоит? – Я подвинулся к оконному проему, закрытому вместо стекол клеенкой в несколько слоев, и припал лицом к вырезанному в ней наподобие дверного глазка маленькому отверстию. Снаружи мягко светила луна, снег укрывал здания и деревья, придавая окрестностям сказочный вид. – Кто-то из новых. Дух, короче, – прогундосил Бара. – Двинули? Я внезапно осознал, что меня беспокоит: обычно, после криков и угроз, человек стреляет; в крайнем случае – дежурный врубает сирену. – Тревога! Тревога! «А вот и она, крикливая». – Оставайтесь на месте. Следите за печкой, – отдал я приказ солдатикам, продолжающим испуганно сверлить меня глазами. – И не вздумайте стрелять. Тусклый свет красной лампочки в коридоре придавал нашему обиталищу мрачный вид. Я испытал глупую гордость, вспоминая, как ее красил. Обшарпанные стены нам при заселении приказали зачистить, побелить и оклеить обоями – иногда мне кажется, что приказы присылаются из космоса. Ремонт мы ограничили покраской лампочки. Пол скрипел, особенно под тяжелым Барановым. Двигались мы уверенно – за последние месяцы это место стало нам почти родным: мы тут обжились, знали каждый уголок и каждую скрипучую доску. Динамик прохрипел: – Объект «тварь» на территории НИИ! Здание НИИ Метпром с огромной мозаикой на торцевой стороне называли казармой. За ним располагался штаб, перед ним – пара мелких ангаров: медпункт и склад. Так здесь все сложилось еще до нас, в те далекие времена, когда я ходил в медицинский колледж, Ренат качал бицепсы, а в Зону только-только вошли военные. Почти все проемы были закрыты: где-то какие-то умельцы восстановили двери, где-то зашили проходы брезентом, – за тепло местные обитатели боролись с завидным упорством, чем-то напоминая сталкеров, которые трясутся над своими старыми комбинезонами. Я услышал шум шагов на лестнице – видно, не одни мы с Барановым устремились наверх. Третий этаж здания в летнее время представлял из себя так называемый «пентхаус». Вспомнилась шутка, когда один мужик жаловался: живу, мол, на последнем этаже, ем сыр с плесенью, пью старое вино… Вот бы его в сапоги – и сюда, «срочку» отбывать. Тут тебе и плесень на продуктах, и старый спирт, слитый с флаконов, и последний. Раньше на крышу выставляли патруль. Солдатики по этому случаю туда даже старый полосатый матрац приволокли. Ставр ругался, грозился жестокими карами, а потом решил вопрос просто, по-военному – стал в наряд посылать по двое бойцов: один лежит, бока мнет, другой – контролирует ситуацию. Все поменялось с холодами. А я еще, наивный, жаловался осенью, что ветер словно сдирает кожу, как наждак, и продувает насквозь, промораживая до костей. Ноябрь тогда еще сопротивлялся, дарил теплые деньки, медленно снимал золотые листья с тополей. Декабрь же ворвался, как стая слепых собак, чующих кровь. «Внезапно», – прокомментировал появление первых зимних сугробов майор Ставр. И мы буквально за несколько суток утеплились так, будто нашу базу собирались телепортировать на Северный полюс. Подъем по лестнице занял у нас почти минуту. «Тварь. Где же ты, где…» Вышли на третий этаж. Патрульный прятался от мороза внутри, периодически высовывая нос на холод в небольшие отверстия, проделанные в затянутых пленкой окнах. Кругом – свет от фонарей, беспорядочные тени, которых можно было испугаться до икоты. – Заняли места по бойницам. Никто мою команду оспаривать не стал, бойцы разбежались по огромному этажу. – Доложить ситуацию. Раньше я думал, что буду получать удовольствие от командования. Ну как же, это же круто: отдал приказ – и солдаты разлетелись выполнять. А нет, приятного мало. Начинаешь злиться: тот медленно двигается, будто делает одолжение; другой, тупица, высунулся, делая из себя мишень; следующий достает пачку сигарет и судорожно шарит по карманам, ищет огонь, – детский сад, в общем, ясельная группа. – Проверь, Бара. А то на них… – Надежды нет, – закончил за меня Ренат и потопал обшаривать этаж и просматривать с высоты местность. Я подобрался к патрульному, присел подле него, пристроил автомат на коленях, покрутился, осматриваясь. В последнее время появилась у меня такая привычка – подмечать и фиксировать каждую деталь, начиная от мелочовки вроде того, кто и что успел присвоить, заканчивая очень важными моментами, как то: неестественный снежный покров поверх аномалии, следы мутантов… Минус у этой хорошей, в общем-то, привычки тоже имелся – ресурсы мозга были заняты по максимуму. Не оставалось ни времени, ни желания на то, чтобы подумать о прекрасном и абстрактном. Жизнь приобрела конкретный смысл – выполнять приказы и поддерживать тело в боеспособном состоянии. Гигиена, питание и тренировки. Тренировки, гигиена и питание. Худой, белобрысый, зеленоглазый солдатик в теплом тулупе, переходящем от патрульного к патрульному, сидел на корточках. Веки его дергались, выплясывая нервный тик… – Заснул? – строго спросил я. – Кто? – Дед Пихто. Или ты вопроса не понял? – Я не спал, – соврал парнишка. Веки его задергались еще сильнее. – Еще раз обманешь – за периметром поставлю патрулировать, – пригрозил я. – Понял, – ответил он. Я щелкнул его по лбу. Щелбан получился знатный. К нам приблизился Ренат. – Чисто. Следов на снегу не видно. Хотя… сверху, ночью… Утром обойдем периметр, – доложил он. Я указал Баре на второго солдатика, который сейчас курил, оставив свое окно. Ренат кабаном двинулся на парня. – Ты, Курец, вернулся на позицию. И только попробуй еще раз закурить на посту! Боец выронил сигарету, наступил на нее. «Да, – подумал я, – хороший командир выйдет из Бары. Копия майора Ставра». – Рассказывай, – выдохнул я, повернувшись к белобрысому. – Я не спал, товарищ сержант, не спал. Холодно, круги наматывал, согреться пытался. Я ж как положено: там выгляну – дорога на Полигон отходов, в другой стороне – поле и речка… Я медленно забрал у него автомат «калашников» с коричневыми вставками и старым ремнем. – Боец, а чего ж ты кричал тогда? От холода? – спросил я. Он вздрогнул, частота моргания уменьшилась. – Нет, не спал я. Только прислонился к стене. Ногам дать отдохнуть. Тут меня и накрыло. – Понятно. Дыши спокойно – носом, чтобы горло не застудить. Сейчас вернусь, – сказал я. Солдатик сфокусировал на мне свой бегающий взгляд. «Пацан – пацаном, – подумал я. – Приснилась ему тварь – вот он и упал на измену». Тот будто мысли мои прочитал: – Я не твари испугался. Я испугался того, что сам к ней иду, хотя понимаю: она хочет мою кровь высосать. И тут загрохотало на крыше. 2 – Бара, Бара, прикрой! Я рванул в сторону лестницы, кидая на ходу «калаш» зеленоглазого любителю никотина. – Охраняй! Парнишка уронил автомат, торопливо бросился его поднимать, был отброшен несущимся следом за мной Ренатом. Я, перепрыгивая через ступеньки, взлетел вверх, клацнув на бегу предохранителем своего тридцатизарядного друга, и моментально оказался подле железной двери, выводящей на крышу. «Эх, мне бы такую дверь вместо люка на крыше Фабрики, – мелькнула горькая мысль. – Тогда все было бы иначе: я бы не свалился кулем на пол, не дал бы себя засечь бандиту и оказался бы за спинами врагов, пострелял их, как мишени в тире. Не судьба. Прости, Шмель».