– Ужина не будет. 3 Ужин и не понадобился. Меня мутило. «Сволочь офицерская, – злился я. – Сам, значит, не стал руки пачкать. Логично. Шакалов прислал, чтобы поломали мне характер. Уроды. Нет, все же проведенное с бандитами время наложило на меня отпечаток. Я ведь чуть не задушил Лысого, и мне было плевать, что потом произойдет. Да и полковника надо бы пробить по печени – пусть знает, на кого рыпается». Мне не нравилось, что случилось, и не нравилась та буря ненависти, которая жгла мне нутро. Нет, там, конечно, еще от ударов Пятна болело, но вот ненависть… Хаотичная. Я ненавидел всех, начиная от начмеда, который засунул меня в Зону. Ненавидел Зону, этот гнойник на теле земли. «Что, мало я на Топях оставил крови? Не наестся все никак, хочет еще ломать судьбы?! Собака женской породы. Мало ей Трофимыча, мало солдатика на блокпосте, мало адептовца, Дельного, Чеса…» Я со злостью глянул в окошко. Солнце освещало деревья. Верхушка тополя качалась, словно махая мне и предупреждая: не о том думаешь, не на тех злишься. «Черт. Я становлюсь как урка. Весь мир мне должен, а я ему – ничего. Нет, злость хороша для драки. Без злости я бы сейчас лежал в луже кровавой мочи». Кроме урки, по Зоне ходил и Дельный – торговец с низкими моральными принцами, но с хорошо работающими мозгами. Для того чтобы продавать наркотики в нашем криминальном мире, надо уметь крутиться. «Что бы сделал он в такой ситуации? – думал я. – Пора звонить родителям, пусть вытаскивают меня из этой выгребной ямы. Нет, не хочу. Беспокоить мать, которая будет плакать, понимая, какое мрачное будущее меня ждет. Отец – простой работник НИИ. Что они сделают? Да ничего. Пора взрослеть. И для начала надо как-то подняться». Начало холодать. Окрашенная противным зеленым цветом камера напомнила мне Топи. Птичка за окном перестала чирикать, а верхушка тополя словно обиделась на меня и неподвижно застыла. Ветер утих. Я встал с третьей попытки. По-нормальному не получилось, приходилось изображать пьяного медведя: сначала на бок, потом на четыре конечности и, карабкаясь по стене, как альпинист на тренировке, я поднялся. Голова закружилась. Я медленно направился к перевернутому столу. – Молодец, хорошо помешал Пятну, – прошептал я, нагнулся, через боль поставил его на ножки, поковылял к кровати. Скрипнули пружины. Лежать оказалось неудобно, и я сел, примостив под спину по-жлобски тонкую подушку. Начал размышлять. Мне казалось, я упустил основной момент, что-то важное – как в детективах, какую-то детальку, которая меняет вектор направления. Стараясь вдыхать неглубоко, под свет луны я заснул. А утром ко мне в гости пожаловал начмед. В повседневной форме: наглаженные брюки, китель с нашивками на рукавах. Я, недовольно кривя губы от боли, встал. Военное приветствие еще никто не отменял. Вспомнил историю, когда в большом городе патруль остановил девушку-солдатика, и та не отдала вовремя честь. Залет! Она выкрутилась, ответив: «Свою честь я парню отдала», – и, по-озорному козырнув, пошла без замечания. С чувством юмора попался ей патруль. – Что с лицом, младший сержант Новиков? – сразу задал вопрос начмед. – Упал с кровати, – ответил я и решил добавить: – Сергей Петрович. – Раздевайся, – приказал он и начал проводить осмотр. Заглянул Баранов, четко представился. От его голоса у меня разболелась голова. – Что надо, Баранов? – устало спросил начмед. – Да доложить хотел. Чест слово, это не я вашего фельдшера отлупил, – угрюмо доложил он. – Уверен? – Начмед щупал мои ребра, но крепитации я не слышал: часто при переломах обломки костей при пальпации скрипят, как снег. – Я ж знаю, с кем можно ссориться, а с кем нет. – Хочешь мне втереть, что он сам упал с кровати? И так пять раз подряд? Баранова я понимал – закладывать «дедов» он не хотел. – Это… Кузьма, скажи, что я ж помог тебе отмахаться, – попросил он вдруг меня. Начмед оскалился: – Твоя версия отпала, Новиков. Или тебе Баранов помогал от стола отбиваться? – Помогал, – ответил я. Хотелось сказать больше, но не при сержанте. Хотя что уже мне было терять? – Разрешите обратиться? – Нет, – ответил начмед. Я все же продолжил: – Трофимыч за мной на Топи притопал и помог с бандюгами расправиться… Баранов превратился в одно большое ухо. Сергей Петрович сквозь зубы процедил: – А ты его в благодарность под собак бросил. Голос его изменился, стал строже. – Нет… – успел ответить я. – Собирайся. В госпиталь. Там и ребра просветим, и еще дело одно есть. – Скоро ты светиться в ночи будешь от радиации, – пошутил Баранов. Начмед щелкнул его по зимней шапке: – Баранов, твоя честность тебя и погубит. У меня уже утром два идиота сидели в медпункте. Говорят, что побил их ты, когда они навещали своего друга. – Козлы! Да я их! – взъярился дежурный. – Ничего ты им не сделаешь. Я уже мозги им вправил, – сказал начмед. Казалось, он даже не услышал мое признание. Он уже поставил диагноз: я преступник – и даже назначил лечение: тюрьма. Не верил он мне. Я, одеваясь, вспоминал Трофимыча: «Да, становится ясно, что связаны они были с начмедом и с черным прапорщиком. Контрабанда? Не факт. Трофимыч, конечно, опытный сталкер, но сам же говорил, что далеко в Зону он не ходок, а значит, и дорогих артов не носил. Черт! Мертвый он. И собаки кости его погрызли. Два раза с того света не возвращаются. Трофимыч! А я даже не знаю, как тебя звали, а ты за мной поперся на Топи, понимая, что это может плохо закончиться». Меня вывели на свежий воздух, но подышать, конечно же, не дали. Старая «санитарка» покорно ждала будущего зэка. Я осмотрелся. Поспешили в этом году, раньше перешли с зимней формы одежды на летнюю. Вариант определяется головным убором: шапка – значит, зимний вариант, а надел кепку, то все – летний. И без разницы, есть на тебе тулуп или нет. Я усмехнулся. Еще и расческа должна обязательно присутствовать, и в шапке подколотые иголки с нитками, и носовой платок… Это армия. На меня смотрели с настороженностью, в курилке, расположенной под ветвями каштанов, при моем появлении установилась тишина. – Давай быстрей, мне еще заправляться, – крикнул шофер. «Гражданская личность в кепке. Ба! Знакомые люди. Именно он вез меня в Зону!» Начмед кивнул, намекая, что надо грузиться. Водитель же продолжил: – А чего без оружия, товарищ капитан? Этот-то, душегуб, в наручниках? – Когда мне понадобится оружие, чтобы солдатика усмирить, я напишу рапорт на увольнение, – резко пояснил Сергей Петрович. Да, я знал, что он вроде по рукопашному бою призовые места брал, а года два назад перестал ездить на соревнования. Говорят, попытался вступить в спецназ, но, на удивление, не прошел отбор – и все, как отрубило. Перестал интересоваться, хотя на турниках и брусьях проводил времени не меньше, чем в медпункте. В машине с широко распахнутой, как будто пасть льва, дверью, сидел Лысый – с подвязанной бинтиком нижней челюстью. Он заметил меня, заметно напрягся. Я распрямил плечи, повращал кулаками. – Сейчас кто-то ответочку поймает, – сказал я и понял, что скалюсь от радости. – Отфали! – прошмякал Лысый. «Челюсть болит? Сейчас усилим эту проблему». Говорят, лобная кость – пластинка, настолько крепкая, что в боксе без перчаток ее специально подставляли под кулак противника. И косточки разлетались, как щепки. Я ринулся в машину. Ударить Лысого головой мне не дали. Начмед, как котенка, дернул меня за шиворот: – Успокойся, я сказал. Сел с другой стороны, и чтобы ни звука. Во время поездки Лысый постоянно косился на меня, но старался не смотреть мне в глаза. Я же уперся в обидчика взглядом, будто стараясь проделать в нем дыру. Надоело мне это занятие где-то на середине пути. Дороги в предзоне отличались ухабами и дырами. Трясло. Мои ребра на каждой колдобине выли от боли. Лысый молчал, придерживая челюсть двумя руками. «Пришли два барана волка пугать, – подумал я. – Хотя, по правде, Баранов меня спас. Нет, надо было учиться махать конечностями, а не бесцельно лазить по двору». Я вспомнил старую пятиэтажку, запертую между домами детскую площадку. Запах булок с абрикосовым вареньем, которое готовила соседка по этажу. Скамейку, на которой происходили важные события: первая бутылки пива, первый поцелуй с Юлькой. Машина везла нас через голые поля, насыщенные черноземом. Дорога пронзала лесополосы, которые не позволяли ушлому ветру сдувать верхний слой почвы. Сначала мы ехали одни, потом стали появляться реликты советского автопрома. Прочадил автобус, в окнах которого я разглядел стариков: ну да, кто же еще мог двигаться в сторону отчуждения – только те, кто хотел там умереть. Вскоре появились иномарки, да и дорога стала ровнее. Показался госпиталь – название громкое, а на самом деле стандартная трехэтажная больничка. Я и сам частенько отвозил туда больных. Самые главные достопримечательности госпиталя – это кофейный автомат и тетя в засаленном халате синего цвета, которая торговала сладостями: белоснежный зефир, плитки черного шоколада. Не знаю, как другие, я же сладкое никогда не любил, но в армии хотелось его очень сильно. Хотя что может быть лучше хорошего шашлыка с соусом сацебели? Только два таких шашлыка. Нас ждали. Махлюков, что-то нервно рассказывал солдатику. Тот исполнял обязанности денщика и водителя полковника. – Бегом! – услышал я последнее слово Махлюкова.